Пауль Борн - Смертник Восточного фронта. 1945. Агония III Рейха
Как бы ни не желал Борн, не хотел защищать нацистский режим, он все же желал оборонять свой народ и свою землю от разорения. В условиях надвигавшегося краха выбор был невелик и непривлекателен. Царили хаос и анархия, многие солдаты совершали отчаянные попытки вернуться домой и ради этого решались даже на самострелы. Сам Борн не раз задумывался о дезертирстве, один раз он даже пишет о возможном самоубийстве в случае угрозы захвата в плен русскими.
Однако этот человек не мог, как он пишет со свойственным ему сарказмом, позволить русским «вальсировать» по его восточнопрусской провинции, «знакомясь с нашими женами». Как не мог позволить врагам насиловать и убивать женщин, а потом испепелять целые города для прикрытия творимых бесчинств. За время пребывания на фронте Борн не раз оказывался в подобном аду, и он отреагировал как любой порядочный человек. В конце концов, Борн считал себя патриотом и верил, что обязан защитить свою нацию. Германию, но не Гитлера, якобы олицетворявшего всю Германию, как это утверждалось нацистской пропагандой.
В конце войны Борн был рад приходу союзных войск. Он надеялся, что оккупация поможет Германии вернуть поруганную честь. Его радость, однако, не распространялась на войска Советской Армии, с которыми ему пришлось столкнуться на Восточном фронте. Русские были и оставались презренными большевиками, жаждавшими отомстить за своих пострадавших от немцев соотечественников.
ПленБорн особо отмечает в своих воспоминаниях, что страшно боялся оказаться в плену у русских. И его страхи были вполне объяснимы — он успел наслушаться массу историй о зверствах русских. И все же «ненавистный и страшный плен» стал реальностью 28 марта 1945 года, когда советские танки сокрушили его часть. Он был захвачен в плен под Данцигом (ныне Гданьск) за два дня до падения города. После совершенно бессмысленного перехода вместе с русскими через Померанию Борн подлежал освобождению после завершения военных действий в мае 1945-го. Но подлежал еще не означало, что он был освобожден. Как вспоминает Борн, русские прикрепили к нему группу людей и велели ему явиться с ними в местный штаб. Мол, потом его и остальных военнопленных отправят домой. Однако на железнодорожной станции в Бромберге (ныне Быдгощ) русские таинственным образом исчезли, а пленные, истощенные и больные, перешли под контроль поляков.
Поляки распределили пленных по нескольким ближайшим подконтрольным им лагерям, в которых находились польские и даже еврейские заключенные, захваченные нацистами всего за несколько дней до появления советских войск у их ворот. Основной лагерь, Потулиц (ныне Потулис), где Борн провел большую часть своего заключения, был построен в 1941-м и предназначался для сборов и боевой подготовки частей СС, элитной военной организации нацистской партии, возглавляемой Генрихом Гиммлером. Затем, летом 1942 года, Потулиц стал трудовым лагерем, также он служил подразделением печально известного концентрационного лагеря Штутхоф, располагавшегося восточнее Данцига. С наступлением советских войск 20 января 1945 года СС распустило лагерь. Через несколько месяцев его захватили русские, а в июне передали в ведение польской секретной полиции.
Поляки обращались с пленными очень жестоко, даже по сравнению с русскими. Для Борна его статус пленного стал причиной всех злоключений с самого момента его захвата. После того как воевавшие в фольксштурме перестали быть частью регулярной армии и некоторые противники решили отнести их к гражданскому населению (военная форма им не полагалась, разве что нарукавная повязка, указывающая на их военный статус, — ее носили поверх любой собственной одежды), они вышли из-под защиты Женевской конвенции. Впоследствии, когда Советская армия прорвала немецкую оборону на Восточном фронте, немецкие части распались, и Борн в числе многих фольксштурмистов оказался введен в состав регулярных частей вермахта. Неопределенный статус стал причиной серьезных проблем Борна и в русском и в польском плену, но больше всего страданий выпало на долю Борна за три года пребывания под властью поляков.
В течение этого времени Борна унижали морально и физически, его переводили из одной тюрьмы в другую, постоянно обманывали, обещая отправить домой, он был лишен всего необходимого, элементарных удобств. Когда польские власти наконец начали судебное разбирательство, Борн уже провел полтора года в плену, на протяжении всего этого времени он ничего не знал ни о своем будущем, ни о намерениях его тюремщиков. Он представления не имел, сколько еще ему оставаться в этом аду, сражаясь с голодом, перенося постоянные пытки, и мог лишь надеяться на чудо — что когда-нибудь он все же увидит своих родных и близких.
Даже после решения суда, непредвзятость которого следует поставить под сомнение, ни на один из перечисленных вопросов так и не был дан ответ. Судья отказался включить проведенные Борном в польском плену полтора года в установленный ему трехлетний срок наказания, а позже тюремная администрация даже потребовала от него оплаты судебных издержек, хотя было ясно, что ни один заключенный не обладал ни деньгами, ни ценностями. Мучительная и непредсказуемая лагерная жизнь продолжалась, и лучшая ее часть прошла в обычной тюрьме с гражданскими преступниками, в Конице (ныне Хойнице).
Первые год или два, в зависимости от тюрьмы или лагеря, поляки лишали немцев права переписки. И какое-то время Борн не знал, успели ли его близкие покинуть дом, живы ли они, что с ними. Он мог только догадываться, знают ли они о его тогдашнем пребывании. В действительности, пока Борн воевал и находился в тюрьме, его жена вместе с двумя дочерьми и маленьким сыном, последовав примеру сотен тысяч других беженцев, покинули Восточную Пруссию в начале 1945 года, оставив все нажитое, когда разъяренная толпа русских солдат была всего в трех километрах от их местожительства.
Они отправились в Кенигсберг (Калининград), а затем в Готенхафен (Гдыня), и, наконец, сели на борт одного из последних кораблей, следовавших из Готенхафена в Данию. (По иронии судьбы Борна взяли в плен через несколько месяцев возле Готенхафена, под Данцигом.) В итоге после окончания войны они вернулись в Германию и осели в Касселе. Сын Томас умер во время побега. Когда, в конце концов, они установили связь, Борн узнал, что все, кроме его сына и одного из братьев, живы и здоровы, но он все еще не был уверен, увидит ли снова всю семью и вырвется ли когда-нибудь из ада, в котором находился. А это был действительно ад — новые польские лагеря напоминали нацистские концентрационные, и не только на первый взгляд.
Теми же были барачные строения, они оставались с тех времен, когда кое-кто из надзирателей сами были заключенными концлагерей в военное время. Новое командование лагеря придерживалось мнения, что немецкие пленные должны подвергаться тем же пыткам, что и замученные ими сотни тысяч их соотечественников. Как и нацисты, поляки не ограничивались физическими и моральными издевательствами; Кальтвассер, лагерь близ Бромберга (Быдгоща), был печально известен массовыми казнями. В конце 1945 года Кальтвассер прекратил свое существование, уцелевших пленных перебросили в находившийся рядом лагерь Лангенау (Лежнево), где Борн также провел какое-то время. В конце концов всех содержавшихся там и в нескольких соседних лагерях заключенных отправили в Потулиц.
Большинство немцев, находившихся в этих лагерях, как и Борн, не были виновны в преступлениях нацистов. В основном это были простые граждане, среди них женщины и дети. Лишь единицы из них могли с полным правом считаться военнопленными, поскольку они, как, например, Борн, упорно обороняли свою землю и семьи, не будучи при этом фанатичными приверженцами Гитлера или нацистской идеологии.
Когда Борна освободили из Потулица, он ожидал, что ему позволят отправиться домой, но вместо этого его перевезли в другую тюрьму, где содержались обычные преступники, в Конице (Хойнице). Позже его снова вернули в Потулиц, по той же схеме — надежда на освобождение и снова заключение. После четырех лет, проведенных в плену, Борна вывезли в Восточную Германию и освободили. Он сам нашел путь к свободе — благодаря подвернувшейся вовремя возможности сел в поезд у границы западной зоны оккупации (между Гессеном и Тюрингией) и таким образом перебрался в американский сектор.
Даже если бы поляки и русские не препятствовали его возвращению в Восточную Пруссию, Борн не смог бы снова увидеть свою ферму. Согласно решению Потсдамской конференции, у всех немцев конфисковали имущество и лишили их прав. Все они должны были переселиться западнее линии, проходящей вдоль рек Одер и Нейсе. Разве мог знать о них простой человек, только что освобожденный из плена? Ему оставалось молча взирать, как польский чиновник порвал выданные ему ранее русскими документы об освобождении и швырнул клочки к его ногам.
