Николай Тычков - Маленькие пленники Бухенвальда
Ребятам тоже плеснули в миски.
— А хлебца разве не дадут? — кислым голосом спросил Петька.
Владек помотал головой.
— Да тут одна вода! — возмутился Коля Науменко. — С такой жратвы можно загнуться через неделю.
Петька тоже поболтал ложкой в миске и ничего не нашел, кроме морковного хвостика.
— Морковная баланда. Вот уж никогда не думал, что из одной морквы можно что-то сварить! Ну и выдумщики эти немцы!
Петька оглянулся. Многие узники даже вылизывали свои миски и ложки. Пришлось съесть эту отвратительную похлебку.
Вот и отбой.
Все разделись. Сняли куртки, штаны и даже кальсоны.
Остались в одних длинных тюремных рубашках. «Так полагается по уставу», — объяснил ребятам Владек. Снизу, вместо матраца, жиденькая соломка. Сверху-тонюсенькое, ветхое одеяло. Такова «перина» бухенвальдского узника.
Свет выключен. Барак погрузился в пугающий сумрак. Только мерцает лампочка в штубе[4] — каморке для штубендинста.
Петька и Коля лежат, прижавшись тесно друг к другу. Так немного теплее. Им досталось одно дырявое одеяло на двоих.
Первая ночь в лагере смерти…
Страшно! — не утерпев, прошептал Коля. — Все здесь как скелеты… Ты видел когда-нибудь таких худущих людей?
— Где же мне их было видеть!..
— В бараке есть еще и похуже, — вмешался в их разговор Владек». — И ходить-то не могут, лежат все время на нарах и ждут, когда смерть подберет.
— Ладно, ребята, мы как — нибудь не пропадем, — свертываясь калачиком, спокойным голосом промолвил Петька. А у самого на душе так тяжело было, так тяжело…
Сон не приходил. Что будет завтра, послезавтра, десять, сто дней спусти?
В барак еще не просочился рассвет, когда штубендинст громким, слоено испуганным голосом возвестил:
— Подъем! Мыться!
Нары зашевелились.
Все, кто мог ходить, оставили жесткую постель и заторопились: надо поскорее попасть в умывальник, там уже очередь. В сутолоке кто-то поскользнулся, упал на мокрый пол и застонал. Ему помогли подняться. Крик, толкотня.
Продрогшие за ночь ребята, стуча зубами, умылись ледяной водой. Дома такая вода придала бы им бодрости, а и это было пыткой.
По всему проходу в бараке извивались очереди за завтраком.
Двести граммов хлеба — суррогата и меньше стакана горячей воды, подслащенной сахарином.
Ребята получили еду последними. Мало кусок хлеба, да и тот не дали съесть как следует. Уже всех выгоняли на улицу и строили для проверки. Пришел надменный, сердитый эсэсовец. Блоковый, вытянувшись в струнку, доложил ему, что заключенные все на месте, ночью никто не сбежал.
Эсэсовец небрежно бросил: — Гут! — Но он не особенно доверил блоковым и штубендинстам, поэтому стал сам пере — считывать пленников. Тех, кто не мог двигаться, по его приказу сняли с нар и положили на землю, перед входом в барак, неподвижных и высохших, как мумии. Эсэсовец прошелся вдоль этого лежащего фронта, громко считая:
— Айн, цвай, драй, фир, фюнф…
У Петьки так все и кипело в груди, а Коля Науменко отвернулся и украдкой вытирал слезы.
Нет, никто ночью не сбежал. Обессиленных снова унесли на нары. Стоящим в строю эсэсовец скомандовал:
— Лауфен!
Изможденные, худые люди побежали друг за другом. Слышалось надсадное дыхание, хриплый кашель да шлепанье босых ног. Строй несколько раз уже обежал вокруг барака. Это была каждодневная разминка. Эсэсовцы их устраивали не только утром, но и ночью: поднимут спящих людей — и давай гонять. Пусть на улице дождь, снег, мороз — все равно «проветривание» никогда не отменяется. И никогда не нарушается установленная форма «одежды»: босиком, в одних рубашках.
Пленники бегали вокруг барака уже более тридцати минут. Многие задыхались.
— Держитесь, — крикнул на бегу Владек своим друзьям, — а то отправят на осмотр к военному врачу.
Несколько человек упало.
Наконец эсэсовец махнул рукой: можно заходить в барак. Упавшие остались лежать. Кое — кто из них приподнимался и тут же бессильно ронял голову.
Как только строй вошел в барак, раздалась новая команда, совсем бессмысленная:
— Выходи строиться!
Вышли, построились.
— Марш в барак!
И эту команду выполнили.
— Лечь на нары.
Легли. И лишь протянули ноги, думая хоть минут пять отдохнуть, издевательская команда снова резанула слух:
— Выходи строиться!
Вышли, построились.
— Сейчас будет учение, как снимать и надевать мютцена, — объявил штубендинст. — А потом будете тренироваться приветствовать эсэсовцев. Учить вас будет вот этот. — Штубендинст указал на заключенного с зеленым винкелем.
— «Зеленый»… Бандит какой — нибудь, — подумал Петька, посмотрев на мрачную физиономию «учителя».
— Мютцен аб! — рявкнул «зеленый».
Пленники одним взмахом сняли с головы полосатые колпаки и хлопнули ими по правому бедру.
— Мютцен ауф!
Петька быстро надел головной убор и замер, как все остальные пленники. Но кто-то из новеньких решил поправить свой полосатый берет. Это заметил «учитель» и так сильно ударил кулаком новичка, что у того моментально вздулась верхняя губа и вместе с кровавым плевком вылетел зуб.
— Корригирен!
Это означало — можно поправить береты.
Затем «зеленый» начал все сначала.
Особенно тяжела была эта «тренировка» для Коли Науменко с его больной рукой. При каждом взмахе он готов был закричать.
А «зеленый» все командовал и командовал…
— И когда все это кончится? — прошептал Коля.
— Не скоро, — также тихо ответил Владек, — терпи.
— Кто разговаривает?! — заорал «зеленый». — Молчать!
Закончив первое упражнение, он построил узников в большой круг. Началась отработка приветствия в движении. Люди в полосатых халатах ходили по кругу, а «зеленый», изображая эсэсовца, стоял и следил за каждым их шагом и взмахом руки. Не доходя до него пяти метров, пленники срывали с головы мютцены, вытягивались и устремляли взгляд куда-то в небо, лишь только их ноги продолжали автоматически двигаться.
Коля Науменко тоже сдернул мютце, приближаясь к мнимому эсэсовцу, но повернул голову. Это как-то само собой вышло. Трудно приветствовать не глядя. А «зеленый» только и ждал такого случая, чтобы лишний раз дать волю кулакам. Видно, здорово они у него чесались. Он коршуном налетел на мальчика, сильным ударом сбил его с ног и стал топтать.
Блоха рванулся на выручку друга, но его задержал Владек.
— Ты что, спятил? Куда тебя несет?
Но рывок Петьки всколыхнул узников. Круг моментально сузился. Почувствовав себя в плотном кольце, «зеленый» оставил жертву в покое и затравленно закрутил головой. Как всякий шкурник, он был трусом.
Коля тем временем поднялся с земли и, прихрамывая, вошел в строй.
Поняв, что пленники не имеют намерения растерзать его, «зеленый» оправился от испуга и скомандовал:
— Маршировать! Чего стоите!
В три часа дня был объявлен перерыв на тридцать минут.
— А обед скоро? — спросил Петька у Владека.
— Нет, его в Бухенвальде не бывает, только завтрак и ужин.
Ребята побрели в барак. Петька окинул взглядом просторное помещение и заметил, что нижние нары сейчас совершенно пусты. На них никого — ни больных, ни слабых. Куда же все подевались?
— Их сегодня военный врач осматривает, — пояснил Владек. — Мне штубендинст Стасик сказал.
— Почему же военный? Разве здесь нет простых врачей?
— Есть всякие…
— А где этот осмотр бывает?
— Где-то здесь, в лагере. Надо будет спросить у Стасика.
— Да, спроси, — озабоченно сказал Петька. — Но вот что уж больно подозрительно: не вернулся еще никто от врача.
— Да, — вздохнул Владек. — Говорят, что от военного врача сюда уже никто не возвращается. Их будто бы отправляют в другой лагерь. Но, ребята, — он перешел на шепот, — скорее всего их убивают, а потом — в крематорий. Недаром в лагере говорят: вход в Бухенвальд через ворота, а выход — через трубу.
— Значит, их сожгут? — в один голос спросили Петька и Коля.
— Все может быть…
Владек узнал у штубендинста, что следующий осмотр — в среду, как всегда в пятьдесят восьмом блоке.
— Так, — сказал Петька, получив эти сведения, — надо что-то придумать…
Во вторник, перед отбоем, Блоха изложил Коле и Владеку свой план.
— Завтра, ребята, нам надо увильнуть от муштровки. Мы с Колькой притворимся больными. А ты, Владек, попросишься у штубендинста делать уборку в бараке. Вот мы все трое и сумеем уйти…
— Кто же нам поверит, что мы больные? — с сомнением сказал Коля. — Ведь мы здоровые. Сразу увидят.
Петька засмеялся и даже схватился за живот:
— Ты только посмотри, Владек, на этого хлопца. Оказывается — он здоров! Здоров как бык! — Но тут же оборвал смех. — Посмотрел бы на себя, какой ты тонкий да звонкий. Костями так и гремишь.
