Николай Прокудин - Гусарские страсти
— Ладно! Отстаньте! Буду смирным. Обещаю больше не ерепениться. Пойдемте мириться. Но как я ему! А? Вот в кулаке клок волос от плешивого! Остатки скальпа! Скальп снял! Ну, я орел!
Компания ввалилась обратно в квартиру, где муж и жена продолжали на повышенных тонах выяснять отношения.
— Дурачок! Я вышла из туалета, а не из ванной! Тебе померещилось! — врала блондинка Нинка, размазывая слезы по щекам.
Косметика на ее лице «поплыла», и сразу стало видно — уставшая женщину «кому за тридцать». Дальний гарнизон, убогий быт, неудачный брак, никаких перспектив на будущее. Унылое беспросветное существование и беспорядочный секс, если повезет, в качестве лекарства от тоски.
Мужу Олегу налили полный фужер водки, который он запил фужером шампанского, и тотчас скис. Притянул к себе супругу:
— Ну, прости, киска! Я ошибся. Погорячился. Извини. Чего не бывает с пьяных глаз! Дай я поцалую твои ангельские губки. Прости дурака пьяного!
Он крепко поцеловал жену. Затем чуть отстранился, понюхал ее лицо. Что за запах? Н-не понравился!
Жена тотчас налила ему еще фужер водки. Пей! И не принюхивайся!
Выпил. И бессильно откинулся на спинку стула, уронив голову на грудь. Блондинка Нинка с трудом подняла тело мужа и выволокла в спальню. Вернувшись, она переключилась на Лебедя. Теперь он стал ее кумиром, кавалером и рыцарем. В кои веки за нее заступились и защитили!
На обратном пути в общагу Лебедь беспрестанно возмущался Ромашкиным:
— Нет, вы посмотрите на этого тихоню! То мямлит, ни рыба ни мясо, а то бабищу сразу в ванной охмурил!
— Еще кто кого охмурил! — посмеивался Шмер. — По-моему, она ему в штаны сама залезла!.. Черт бы побрал этих замполитов! Вечно от них неприятности. Не мог, как люди, посидеть, водки попить, с девчатами потанцевать? Конечно! Зачем ему это? Сразу подавай разврат!
— Ты мне еще аморалку припиши! Не на партсобрание, чай, ходили. Если вам никому не обломилось, попытайтесь не лопнуть от зависти!
— Это кому не повезло? — вскинулся Лебедь. — Очень даже повезло! Я, друг мой Ромашкин, как лысому в череп дал, так его жена оставшееся время ко мне кошкой ластилась. Заметил?
— Что ж ты ее в ванную не пригласил?
— Э, нет. Я с ней — завтра. Пусть помоется-отмоется после тебя, друг мой Ромашкин. Мы ж все-таки не животные. Так что завтра. А ты, друг мой Ромашкин, свободен, как муха в полете. И не спорь, а то так врежу, что чубчик отвалится! Что, будешь спорить?
— Не буду!
Что ж, придется уступить объект без боя. Битва с Лебедем бессмысленна. Победитель ясен заранее, разве что колом врезать по башке. И то бесполезно. Разве что кость слегка прогнется…
***
— Тебя послушать, вокруг одни шалавы! Не гарнизон — публичный дом! — возмутился в питерский, интеллигентный Виталик — разведчик (одни питерские по всей стране). — Что не было порядочных приличных семей? Никто не любил друг друга?
— Витя! Я тоже над этим вопросом мучался и переживал, как же так? Пьянство, разврат! А мне приятель мой Шмер популярно объяснил: с кем поведешься, от того и забеременеешь! Ну, с кем еще могут молодые холостяки общаться? В какую приличную семью их позовут в гости? И зачем?
— В принципе, ты прав, конечно! — согласился разведчик. — но как-то это… беспринципно.
— В принципе, беспринципно! Х-хорошо сказал!.. Но мы же не только водку трескали да под юбку девкам лазали!
— Неужто?!
— А то! На службе: от зари, до зари!
Глава 14.
Полевой выход
Завершился Новогодний праздник, пролетела первая неделя января, за ней другая. Наконец, настал тот момент, когда по плану занятий предстояло совершить полевой выход. Солдаты уже немного научились водить танки, стрелять — пора их обкатывать по-настоящему, в обстановке, максимально приближенной к боевой, в условиях горно-пустынной местности. Большинству-то из них придется воевать «за речкой» — тем, кому не повезет с распределением.
Батальон собирал пожитки обстоятельно. В учебные ящики складывали материальную базу, тетради, конспекты, пособия. Старшина роты укомплектовывал вещевые мешки курсантов фляжками, котелками, кружками, ложками, майками, портянками и прочим необходимым барахлишком.
В полночь учебный батальон, рота за ротой, выдвинулся пешим ходом на вокзал. Через час топанья по ночному городку солдаты прибыли на место и заполнили пространство железнодорожного перрона. Затем обычная суета с посадкой в общие вагоны, куда служивые набились плотнее, чем кильки в банке. Еще бы! На каждую роту лишь один вагон!
Поехали!
Семь часов тряски в душном переполненном поезде Никита перенес легко, он ведь не пьянствовал с вечера, как другие офицеры. На душе было легко. Хоть какая-то перемена в унылой и монотонной жизни армейского гарнизона.!
Взводный Васька Чекушкин ночь напролет бегал блевать к унитазу — накануне перебрал, а в вагоне, еще и добавил лишку. Отвык парень пить дрянную водку. Этот старший лейтенант прибыл вместо Мурыгина, по замене, из Афгана. В роту попал перед началом полевого выхода и никак не мог насладиться удовольствиями и соблазнами мирной обстановки в Союзе. Брал от жизни все что мог, а что не мог ухватить, тоже брал, превозмогая себя.
Запах прелых портянок, дегтя, пота, пыли. Плюс аромат тушенки и баночной пшенки из солдатских пайков — самые голодные и нетерпеливые поглощали утреннюю норму. А от офицерского кубрика разило водкой, луком, салом и чесноком.
И вот так семь часов… Но — прибыли. Келита.
— Рота подъем! Выгружаться! Бегом! Бегом!
— Военные! Стоянка поезда в Келите десять минута, — сонно пробубнил туркмен-проводник и скрылся досыпать в служебное купе.
Выгрузились в строго отведенное время. Никто не отстал, не потерялся, не исчез. Поезд протяжно загудел, состав дернулся и исчез в сумерках, постукивая колесными парами на стыках рельс.
По правую сторону от «железки» — бескрайняя пустыня. По левую, в сероватом тумане, — высокие горы, далекие заснеженные вершины. Значит, нам туда дорога, значит нам туда дорога… Не на вершины, допустим, а лишь в ближайшее предгорье.
Батальон ожидал крытый тентом «Урал», в него и загрузили имущество, а курсанты трусцой повзводно двинулись по пересеченной местности. «Уралу» предстояло сделать большой крюк по разбитой грунтовой дороге, а бойцам — совершить тренировочный марш-бросок по прямой. Кто быстрее? Человек или автомобиль?
Быстрее все-таки оказался «Урал». Часть роты в тумане заплутала и прибыла в полевой лагерь вместо полудня только к обеду. Офицеры смущенно посмеивались друг над другом, над собственным неумением ориентироваться на местности, а те взвода, что пришли первыми, радостно поглотили завтрак и обед. Некоторым не досталось ни того, ни другого: нечего блуждать вокруг да около! Давно пора лейтенантам и сержантам выучить кратчайший путь.
Комбат распределил старших от управления батальона в подчиненные роты. Восьмой роте достался зампотех Антонюк. Все мечтали заполучить замполита Рахимова, но и Антонюк не самый худший вариант. Больше всех не повезло девятой роте. С ними разместился начальник штаба Давыденко. Зампотех батальона был тоже не подарок. Антонюка меньше всего интересовали дисциплина и учебный процесс, а был он жуткий халявщик и проглот! Все знали: пьет, как верблюд, впрок, а ест, как слон, — не прокормить. Но, по сравнению с Мироном, золото, а не человек.
Приступить к размещению по «конурам»! Да, иначе этакое жилье и не назвать. То, где предстояло жить командирам, — не единая казарма, а несколько слепленных друг к другу каптерок-кубриков. Размер каждого кубрика три метра на три, а двери в них почему-то напрочь отсутствовали (скорее всего, местные аборигены их систематически воровали). Над дверным проемом зияла дыра, в которую вывели колено от трубы, и присоединили к чугунной буржуйке, затем развели огонь, двумя плащ-палатками временно завесили проход. Живите, командиры и радуйтесь. Солдаты — в просторные лагерные палатки.
Из офицерских комнатушек вымели мусор, оставленный предшественниками-пехотинцами, прибили пыль водой, закидали в печурку-буржуйку дров, растопили. Заволокли внутрь привезенные с собой панцирные койки, установив их в два яруса, застелили постелями, еле-еле втиснули между ними старый обшарпанный стол. В результате обустройства не осталось ни сантиметра свободного пространства. У входа, у очага, посадили бойца кочегарить и на этом закончили наводить уют. Истинно походный быт.
Никита облюбовал себе койку на втором ярусе, там по ночам должно быть гораздо теплее, чем внизу. Шмер лег на нижнюю. Еще две койки первого яруса заняли Неслышащих и зампотех. Шурка Пелько долго пререкался со Шмером за место на нижней койке — для него задрать ногу выше полуметра огромная проблема, грыжа мешает. Мишка тряс ушами и доказывал, что у него боязнь высоты. В результате переспорил.
