Анатолий Занин - Белая лебеда
— Немцы гогочут на той стороне, стреляют из автоматов и пушек, а мы не можем… Почему-у-у-у? Граница не защищена, все войска в лагерях… Почему-у-у-у?..
Нас долго на курсах не держали. Ускоренная программа, спешные экзамены и — вот уже киномеханики-звуковики. А на прощанье утешение: ждите, может, и будут места, если кинотеатры не закроются, — фронт стремительно приближался.
Война!
Шахтеры грузились в товарные вагоны и ехали под Мелитополь и Таганрог строить укрепления. В военкомате от нас с Димкой отмахивались: «Ждите мобилизации».
Немцы обошли укрепления Таганрога. Шахтеры разбежались по домам. Муж соседки рассказывал, как он два дня брел по выжженной степи без еды, а пил, что попадется. Над городом появились стремительные с длинными фюзеляжами самолеты — «мессеры». Они разбрасывали листовки, и те, сверкая на солнце, трепеща и кружась, относились ветром далеко в степь. Прилетали «фоккеры» с крестами на крыльях, бомбили город. И нашему поселку досталось: бомба попала в клуб «Новой».
Позже я узнал марки немецких самолетов, а тогда мы, сломя голову, бежали в щели, всюду нарытые в поселке, и, в каком-то столбняке, следили за желтокрылыми хищниками, распластавшимися над нашими головами.
Как-то вечером мы собрались в кухне, и отец сказал, что ему уже пришлось встречаться с немцами в восемнадцатом…
— Погонють они вас в Германию, ребятки… Уходите подальше… на Сталинград…
Федор и Леонид откололись от нас, Ина не отходила от заболевшей матери, а ее отец день и ночь минировал шахты.
Мы с Димой быстренько собрались, попрощались с родными и друзьями, но тут по соседней мостовой улице потянулись войска из города. Мимо шли и шли усталые люди в разбитых ботинках и пропотевших гимнастерках. Мы подбежали к командиру со шпалами в петлицах и стали проситься на войну.
— Куда вас? — тяжело вздохнул он. — Разве не видите?
Мы видели… Мы прицепились к молодому солдату, еле волочившему ноги, пристроились к нему и спросили: как, мол, там?
— А вот так! — нахохлился тот. — Под Таганрогом сначала пустили кавалерию на танки, а потом нас… Вот и бежим досюда.
Вечером того же дня мы уже бродили по пустынному Ростову. В скверике у памятника Кирову сидели на скамье молчаливые бойцы и листали книги, подобранные тут же. Редкие прохожие тащили какие-то кули и ящики. На соседней улице мы натолкнулись на разбитую бочку с патокой. На юго-западе все время погромыхивало.
Озираясь на старинные купеческие дома с портиками а лепниной, мы, сумрачно настроенные, медленно брели на вокзал. Вот и посмотрели!
В Сальске мы разыскали Димину двоюродную сестру Валентину.
Мы доедали жареную курицу в прохладной хатке и клевали носами, а она все куда-то выбегала, кого-то высматривала, и ее полные белые ноги обнаженно мелькали перед глазами. Мы как убитые проспали ночь в шалаше на леваде, куда привела нас Валя. На завтрак были помидоры величиной с детскую голову и дыни, от сладости которых, казалось, расслаблялась душа.
В хатке с земляным полом и терпким запахом трав, разложенных для просушки, будто затаилась тоска по хозяину. Только сапоги стояли в углу, да ремень висел на гвозде. На простенке между окнами чернела тарелка репродуктора. Глуховатый тревожный голос Левитана принес горькую весть: Ростов сдан немцам…
Над Сальском, похожим на большую разбросанную стенную станицу, невесело томилось осеннее солнце. Ветер рвал листву тополей.
Сталинград встретил нерадостным хмурым утром. Железнодорожные пути были забиты составами с заводским оборудованием. Станки и различные машины, какие-то баки, огромные маховики, ящики, электродвигатели виднелись всюду на земле, на насыпях и косогорах. Прибывали новые эшелоны. Днем и ночью. Оборудование грузили на баржи и везли вверх до Саратова, где переваливали на железную дорогу. И конца и края не видно этой перевалке. С помощью лебедок, а в основном вручную, люди стаскивали грузы с вагонов, без передышки принимали состав за составом.
Слаженная эта работа захватила нас с Димой, и все наши горечи и заботы показались такими мелкими…
Меня еще поразило, что у железнодорожных касс не было очередей. Оказалось, что никто никуда не уезжал… Люди только прибывали…
Мы вышли в город и, чтобы осмотреться, присели на круглый парапет фонтана. Несколько гипсовых девушек, взявшись за руки, плясали вокруг бьющих струй воды.
И опять не подозревали, что все вокруг будет превращено в щебенку и прах, а вон те дома с балкончиками сгорят и окна будут темнеть жуткими глазницами. А эти девчушки все будут танцевать, презирая смерть.
Ручейки и потоки идущих, спешащих и бегущих люден превращались в приливы толпы, один из которых подхватил нас с Димой и принес к пристани.
У причалов стояли многопалубные пароходы и к ним с мешками и чемоданами неслись люди, а там, натолкнувшись на узенькие переходные мостики, охраняемые матросами, отскакивали, матерясь и кому-то грозя. Пароходы так хитро приткнулись к причалу, что, минуя мостики, на них не пройдешь. Дима, хмурясь, долго наблюдал за посадкой и предложил попробовать ночью как-нибудь пробраться на пароход. И мы пошли по пыльному, насквозь продуваемому ветрами городу. На базаре съели большой арбуз, доставшийся нам даром — полчаса подержали под уздцы норовистых лошадей, пока калмык сгружал с арбы арбузы. В основном же выручало сало, которым щедро снабдила нас Валя.
Долго искали военкомат. Длинный город. Куда ни идешь — справа или слева, совсем рядом видна широченная Волга. Веселый лейтенант сказал, что он может включить нас в команду, отправляемую в Астрахань. Только эта команда уже несколько дней ждет отправки, и неизвестно, когда погрузится на пароход.
И сколько можно бесцельно бродить по бесконечным извилистым улицам, застроенным мазанками. Ближе к пристаням и вокзалу встречались каменные и кирпичные дома, с колоннами и стрельчатыми башенками.
К ночи набежали тучи и посыпал мелкий дождь, на пристанях приутих гвалт, люди попрятались под крышу, а мы с Димой забрались под один из причалов и, цепляясь за перекладины, добрались до парохода. Нам казалось, что кожух, ограждающий рабочее колесо с плицами, можно достать рукой, но в темноте все было обманчиво, и Дима едва не поплатился за ошибку, оскользнувшись и повиснув над водой. Я помог ему подняться. Мы долго лазили по перекладинам, которые скрепляли сваи, забитые в прибрежное дно, пока не наткнулись на слабо прибитую доску и оторвали ее. Доска едва достала до окна в кожухе, но мы сумели по ней перелезть на пароход. На палубе кто-то испуганно ойкнул и метнулся к сложенным мешкам и кулям.
— Ты кто? — строго спросил Дима.
Девушка была в мужском пиджаке, узкой юбке и белой кофточке.
— Я Ирма… — почему-то тихо прошептала она. — А вы «зайцы»?
— Угадала, — снисходительно улыбнулся Дима. — Куда пойдет пароход?
— В Астрахань. Ой, как интересно «зайцами»! А я из трюма… Там найдется местечко…
— Молодец, Ирма! Люди должны помогать друг другу, — похвалил Дима девушку и притронулся к ее руке. — Ирма… Какое чудесное имя… Ты немка?
— Да… мы из-под Энгельса эвакуируемся…
— Вот как? Ну, что ж… Тогда веди в свой трюм…
Нам некогда было задаваться вопросом, почему эвакуируют немцев Поволжья, если от них до фронта несколько сот километров.
На ночь мы устроились, можно сказать, роскошно — на полу, под нижними сиденьями, могли вытянуться во всю длину. Пароход тихо тронулся, застучала машина и захлопали плицы. Утром мы с Ирмой пробрались на верхнюю палубу, устроились на диванчике и до самой Астрахани проговорили. Ирма оказалась славной девушкой, глаз с Димки не сводила и, казалось, уже готова была всем для него пожертвовать. Ему хватило полдня, чтобы покорить еще одно женское сердце. Это какое-то безобразие! Нет, други, я так не могу…
— Ирма, ты еще ни с кем из парней не… дружила? — нахально закинул удочку мой лучший друг. Девушка быстро оглянулась на меня, и в ее чудесных серых глазах затрепетало смятение. — Кольча, мой друг, ничего не бойся…
— А не кажется ли тебе, Дима, — справилась со смущением Ирма и воинственно тряхнула своими воздушными волосами, — что это слишком?
— Вот так, Димча, — деревянно засмеялся я. — Любопытство не порок…
— Я к тому сказал это, Ирма… потому, что, может, никогда с тобой не увидимся… На войну мы с Кольчей уходим…
Больше я не мог вытерпеть Димкину игру, ушел на другую сторону палубы и далеко впереди увидел белую уступчатую полосу. Вот и Астрахань! Волга здесь так разлилась, что едва виднелись берега.. Появились парусные лодки, пыхтящие катера и густо дымящие пароходики, тянувшие баржи.
Мы помогли Зауэрам сгрузиться, и, видя наше старание, полноватый, подтянутый, с аккуратно подстриженными усами Ганс Карлович говорил бодрым голосом: «Очень хорошие молодые люди! Очень!..»
