Анатолий Галиев - Взлетная полоса
— Нет.
— Понимаешь… — кивнул Коняев, нахмурившись. — Понимаешь, а сам поступаешь, как единоличник! Мои мужички твой проектец изучили и заявили, что мысль у тебя верная. Мысль, понял? Но и только. И если ты думаешь и далее в одиночку свою «амфибию» городить — я тебе не помощник! Тебе одному твоей жизни не хватит, чтобы довести машину до ума! Ты знаешь, сколько специалистов работают у Поликарпова? А у Григоровича? Счет уже не на десятки — на сотни идет! Фактор времени не дает нам ни малейшего права на риск! Если машина нужна армии или флоту — она должна быть сработана надежно, крепко и в кратчайший срок!
— Такая машина нужна армии и флоту? — помолчав, спросил Щепкин.
— Очень, — жестко сказал Коняев. — И то, что ты время терял, по Москве шатаясь, ко мне сразу не пришел, в ЦК не стучался, безобразие!
— Но ведь Томилин…
— Томилин, Томилин… — пожал плечами Коняев. — Ты что, не понимаешь, на кого вылез? Он же сам спит и видит — такой же «амфибией» отличиться или чем-то похожим!
— А разве я против? — подумав, сказал Щепкин. — Будем считать, что я свое дело сделал. Была бы машина. Пусть берет, дорабатывает, разрабатывает! Но он же не возьмет!
— Прикажем, так возьмет. У него не хутор на отрубах — государственное конструкторское бюро!
— Ну, вот и делу конец! — засмеялся глуховато Щепкин. — Что ж, я согласен. Лишь бы на общую пользу.
— Ишь ты, согласен он! — неожиданно рассвирепел Коняев. — Лев Толстой нашелся! Кушайте меня хоть спереди, хоть сзади, я уже испекся… Так, что ли?
— А как? — не понимал Щепкин.
— Мои мужики сейчас на тебя горбятся! Перебеливают твои чертежики, придают твоим записочкам надлежащий научный вид. Если в ЦАГИ не будут возражать, доложишь проект на техническом совете «Авиатреста»! Есть у меня еще одна мыслишка. Тебе ведь вода под боком нужна? Море или река? Где ты машину будешь испытывать? В Севастополе?
— Да нет… Где там строить?
— Вот именно! Есть такая речка Волга. Там поселок, Нижние Селезни. Это пониже Ярославля… Там, где сейчас авиамастерские при мебельной фабрике, авиазавод будет разворачиваться! Покуда не прыгай! Колеса и без тебя, как видишь, вертятся!.. А теперь пошли!
Уже темнело. В траве белел громоздкий парашют. Коняев подхватил его на плечо, потащил легко. В строениях уже зажигались желтоватые электрические огни, но истребители почему-то в ангары не закатывали. Щепкин видел, как возле них, мелькая фонариками, суетилась обслуга. Время от времени на прогреве рычал то один, то другой мотор.
— Интересная картина! — вдруг хмыкнул Коняев. — Такого раньше в армии не бывало…
— Чего именно?
— Технического нетерпения! — сказал он. — Подпирают нас со всех сторон рядовые и комсомольские массы. Был тут в одном далеком округе такой командир звена Гроховский Павел… Не слыхал? Услышишь еще! Придумал, черт, складные конуса и способ, как при воздушных стрельбах тащить за буксировщиком не один, а три конуса. Хотели его представить на командира отряда, но Петр Ионыч {[2]} понял, что он больше пользы по другому курсу принесет. Только что перевели летчиком-испытателем в Москву, и уже отбоя от него нет! Парашют видишь? Считает, что мы его еще боимся и не понимаем всего смысла! Предлагает конструировать большие парашюты и кидать на них в тылы противника не только бойцов, но и ящики с боеприпасами, легкую артиллерию и даже танкетки!..
— Толково! — подумав, сказал Щепкин. — Только где на столько парашютов шелку набрать? Он же дорогой!
— А он уже свои парашюты из перкали соображает… И знаешь, что? Добьется!
Щепкин ожидал, что Коняев пойдет к автомобилю, но тот сказал:
— Погоди с часок! Есть тут у меня еще одно дельце!
«Дельце» оказалось рискованным и необычным. Даниил вдруг увидел и с удивлением отметил, каким жестким и непреклонным может быть комдив Коняев, когда дело касается авиации. Он тут же отбросил свой внешне благодушный тон, подтянулся, глаза стали напряженно-холодными.
У командирской вышки его ждали, переминаясь, пятеро молодых летчиков в комбинезонах. Они покуривали и смеялись чему-то. Комэск стоял спиной к Коняеву, не видел его.
— Товарищи командиры! — тихо и требовательно бросил Коняев.
Они быстро подравнялись, но смотрели еще улыбчиво. Комэск начал доклад, но Коняев поморщился:
— Что за вид? Надеть шлемы! — сердито блеснул он глазами.
Прошел вдоль шеренги, пристально всматривался в лица, остановился, нахохлился, швырял слова, как камни — резко и тяжело:
— Полет, который вы сейчас будете исполнять, товарищи будущие комэски, не рекордсменство или трюкачество! Вы должны прежде всего о том помнить, что мы военные, а потом уже летчики! От того, что вы сумеете сделать сейчас, зависит не только ваша личная судьба. Вопрос стоит прямо: научиться летать как можно быстрее и воевать не только днем, но и ночью. Вы — первые! Вам же предстоит учить групповым ночным полетам других летчиков в своих эскадрильях. Я подчеркиваю — именно групповым! Я знаю, что вы тренировались почти месяц, знаю, что готовы… Но если кто-нибудь чувствует себя почему-либо неспособным на такое — лучше сказать сейчас. Там, — он поглядел в небо, на котором высыпали звезды, — там будет уже поздно!
Летчики молчали, подобрались, как перед прыжком.
— Ну-ну, поглядим… — буркнул Коняев. — Приступайте!
Они будто растворились в густой и влажной темноте.
Коняев кивнул Щепкину, разрешая подняться за ним на вышку.
На верхней площадке уже стояли люди, молчали, глядя во мглу. На траве поля смутно белели полосы тумана, дальний лес еле заметной чернотой отделялся от звездного, но безлунного неба. Где-то лаяли собаки.
Из черноты возник и покатился на вышку вал смутного моторного гула, на поле, как голубые искры, засверкали язычки на выхлопах всех пяти машин, задрожали, сдвинулись.
— Прожектор! — приказал Коняев.
Где-то внизу и за их спинами заскрипело, залязгало жалюзи прожектора — на поле лег острый голубой луч. В него вырулил и развернулся хвостом к прожектору первый истребитель. В сильном свете биплан казался белым, словно отлитым из тяжелого металла.
— Давайте взлет! — нетерпеливо сказал Коняев.
На вышке щелкнула ракетница. Зеленая ракета взлетела над аэродромом, зависла, рассыпалась искрами и канула вниз.
Самолет двинулся в разбег по лугу, приподнял хвост, оторвался и круто полез вверх.
— Слишком рванул ручку! — напряженно сказал комэск. — Боятся врезаться. Лес кажется совсем рядом, хотя до него почти два километра. Я тоже вчера боялся!
— Помолчите… — хрипло сказал Коняев. Щепкин видел, как мертвой хваткой вцепились в перила его руки, на висках проступила испарина.
Истребитель, разворачиваясь, прогудит над их головами, на его крыльях вспыхнули бортовые огни, зеленый и красный, поплыли между звезд. Самолет становился на круг в ожидании остальных. Ушли один за одним еще три истребителя. Чуть запоздав, разбежался и выпрыгнул в черное небо последний. Теперь над аэродромом было уже множество огоньков.
Дали сигнал на начало маршрута — белую ракету. Огни в небе растянулись в цепочку, уходили в звезды, укатился и смолк слитный гул пяти моторов. Прожектор погас.
— Можно курить, — сказал Коняев, похлопал по карманам комбинезона — искал портсигар.
Щепкин протянул свой. Включили лампочку на вышке, переминаясь, задымили.
— Только бы не разбрелись, не потерялись… — угрюмо сказал комэск.
— Собьются в кучу — еще хуже! Ночь есть ночь!
— Вот именно! — обернулся Коняев. — Бомбардировать нас будут не только днем, но и ночью. И бить бомбардировщики тоже придется ночью.
— Тут главное, как сядут… — послышался неуверенный голос.
— Да все обойдется, маршрут короткий, до поворота на обратный путь тридцать километров. Там тоже прожектор сигналит. Сколько прошло уже? — сказал еще кто-то.
— Шесть минут.
— Всего-то?
Время тянулось, как темная ленивая патока. На двадцать первой минуте стал слышен еле заметный гул.
— Прожектор!
Снова поле перекрестил луч прожектора. В нем таяли и опадали клочки редкого тумана. Трава резко блестела полосой.
Заходила на посадку походная колонна, из черноты сверху вываливались одна за одной машины, растопырив элероны, мягко и медленно касались земли.
Когда сел последний истребитель, Коняев вздохнул глубоко и облегченно.
— Не оскандалились, молодцы!
* * *…До Москвы ехали неспешно. «Фордик» осторожно щупал фарами кустарники на обочинах.
Звезды в черно-лиловом небе висели колкие и прохладные.
Коняев, ежась, тихо говорил Щепкину:
— Удивительный молодняк в частях поспел — отважный и беззаветный! Надежный до последнего вздоха. Вот еще и машины были бы такие же надежные, чтобы молодые летчики в них никогда не сомневались. А то ведь я сам посылаю сегодня этого самого «биса» в пике и размышляю — вывезет он меня из него или нет?..
