Роман Кожухаров - Штрафники не кричали «Ура!»
— Пушка у тебя откуда?… — только и сообразил спросить Аникин.
— Это, брат, вещь для меня первейшая. От политрука досталось. Под Ржевом… Попали в окружение. Вытащил я его, раненого, у фашистов, считай, из-под носа. Местечко такое — Лесовое. И действительно, леса там вокруг — всю жизнь плутать можно. Вот мы и запутали немчуру. Они далеко в чащу соваться побоялись, к с ним на горбе еще трое суток петлял, по корягам… В болото залезли… Он еще застрелиться хотел. Обе ноги перебиты. Бросить его просил. Ну, коммунист, показывал свою закалку партийную. А только я его не послушал. Пер молча на себе, из последних жил тянул. У нас, понимаешь, тоже кой-какая закалка имеется…
Сосед умолк.
— К нашим когда вышли, известное дело, СМЕРШ, туда-сюда. Да только меня с политруком даже допрашивать не стали. Во как повезло. Знали политрука нашего хорошо там, ну, в органах… Его сразу в госпиталь снарядили… Когда расставались, плакал, как ребенок. Вот тебе и закалка партийная. Все благодарил «за спасение»… «К награде, — говорил, — представлю». Даже фамилию мою записал. И пистолет мне свой вручил. «Я, — говорит, — из него не стрельнулся только благодаря тебе». Такой, значится, подарок наградной. Известное дело, где меня найти-то документикам наградным. А это — штука удобная, в смысле, спрятать и прочее. На, короче, держи. Выходит, что тебе он нынче понужнее придется…
Аникин почувствовал, как нагретая металлическая штуковина ткнулась прямо ему в ладонь. Насколько Андрей сумел разобрать его контуры в темноте, это был ТТ. Гладкая поверхность, плоская, удобно умещающаяся в ладони форма.
— Ты это, только осторожно, гляди… Предохранителя-то у него нет. А патрон в патроннике. Один раз чуть сам себя не пристрелил. Уронил его, он и бабахни… Возле виска пуля прошла… Магазин полный, ну, не считая того, что в стволе…
— Спасибо…
Андрей аккуратно обхватил рукоятку и положил указательный палец на курок. В нем вдруг всколыхнулось жгучее желание догнать Буравчика и довершить дело. Учинить, так сказать, суд, скорый и беспощадный. Но все же Аникин внял внутреннему голосу рассудка. Вряд ли он, ковыляя со своей заживающей ногой, догонит эту стайку ретивых гиен. К тому же дороги он не знает. Еще, чего доброго, заблудится в степи.
После нескольких неудачных попыток-вариантов он, наконец, нашел для солдатского подарка укромное место — за пазухой. «Утро вечера мудренее» — вспомнил бабушкину присказку Андрей, широко зевая. Он и не подозревал, насколько точно проявит себя поутру старая, как мир и война, народная мудрость…
XIV
Голос, который всех разбудил на заре, был совсем не похож на будничную, ежеутреннюю команду «Подъем!». В открытую дверь, вместе с клочьями влажного тумана и неясным, непрекращающимся гулом, проникал неяркий предутренний свет. Подняли их почти на час раньше положенных шести.
Между рядов ходил военный в отутюженной форме. На воротнике у него чернели лейтенантские ромбики. Это он ни свет ни заря поднял контингент «отстойника». А теперь точно пришпоривал всех своим колючим взглядом. Тревога и суровая властность, прозвучавшие в его голосе, сразу передались проснувшимся. Выздоравливающие суматошно одевались, готовясь к построению.
— Ходячие — с вещами на выход, строиться перед расположением. Лежачих готовим к транспортировке. Выносим на улицу!… Размещаем по левую сторону от дверей барака!… — продолжал отдавать приказы лейтенант. Тут только до Андрея дошло, что хозяйничающий в «отстойнике» офицер — «смершевец». С чего бы это вдруг пожаловали по их души столь дорогие гости?
Спешно собираясь, Аникин умудрился незаметно сунуть пистолет в вещмешок, между складками теплых, с начесом, кальсон. Андрею бросилось в глаза, что нары Буры, Капитошина и третьего солдата по-прежнему оставались пустыми. Значит, троица из своего ночного похода так и не вернулась.
Увидев это, Андрей почему-то почувствовал огромное облегчение. Внутрь быстрым, чуть не строевым шагом, зашли двое. Рядовой, с ППШ наперевес, замер у выхода. Второй, сержант, такой же выстиранный и выглаженный, как и лейтенант, подошел к своему командиру. С дисциплиной, как и с выправкой, у них, судя по всему, обстояло все неплохо. Еще, чего доброго, шмон устроят. У Аникина пересохло в горле. Ну и подложил сосед Андрею свинью с этим чертовым пистолетом! Конечно, если бы они нашли у Андрея пушку, смертельного ничего не случилось бы. На фронте «внештатные единицы» стрелкового оружия — всякие трофейные «маузеры», «вальтеры» и прочие огнестрельные игрушки — в вещмешке рядового были обычным делом. Но уж больно решительный вид был у всех смершевских. Очень уж они были заведенные. К тому же к отечественному ТТ возникло бы больше вопросов. А Андрею лишних вопросов очень не хотелось.
XV
— Товарищ лейтенант… — начал было сержант, но офицер прервал его:
— Отставить… Вещи их забрать…
Андрей почему-то сразу догадался, о чьих вещах говорил лейтенант.
— Кто старший? — опять раздался резкий, словно механический, голос «смершевца».
К офицеру торопливо подошел, чуть не подскочил, тот самый, в годах, которого Андрей поначалу принял за санитара. В «отстойнике» его прозвали Дедом.
— Буренин, Капитошин, Коновалов… — отчеканил «смершевец» три фамилии.
— Так это… товарищ лейтенант… — растерянно пробормотал старший команды выздоравливающих. — Нету бойцов…
Лейтенант сверлит его в упор своими маленькими черными зрачками. Дед как будто сдувается на глазах. Он прячет взгляд и переминается с ноги на ногу.
— Стать смирно! — рявкает вдруг лейтенант. — Бардак развели!… Никакие они не бойцы. Насильники и мародеры… Мразь, которая пригрелась на теле Красной Армии… А вы…
Лейтенант выдержал паузу, окончательно добивая его взглядом. Его официальное обращение на «вы» звучало еще страшнее, чем трехэтажное ругательство. Оно было страшно неотвратимостью обещанного.
— Пойдете под трибунал… Где их нары?…
Дед, вытянувшись по стойке «смирно», трясущимися руками показал места Буры и Капитошина. «Смершевец» кивком головы указал туда же.
— Сержант, займитесь… — тем же тоном механической машины приказал он. — Вещи отнесете в штаб медчасти… Все — строиться на улицу!
XVI
Только выйдя наружу, Андрей понял, что за гул стоял в воздухе. Внутри, в амбаре, это было похоже на рокот работающих танковых моторов. В стылом воздухе октябрьского утра звук этот развернулся во всю ширь своего грозного многоголосья. Как будто сотни гулких, нестройных громов пытаются сойтись в единый хор, но, столкнувшись, вновь раскатываются по небосводу во все стороны. Все ближе накатывали они сюда, к совхозу, накрывая пространство грохочущими волнами.
Канонада… Прислушиваясь к ее тревожному близкому грохоту, выздоравливающие строились в две шеренги вдоль длинной дощатой стены амбара. По полупериметру, отдельной стройной коробкой, уже стояли прибывшие с передовой. Тут же, слева, на деревянных носилках, поставленных прямо на землю, лежали те, кто не мог передвигаться самостоятельно.
— Ишь, и лежачих построили… — прошелестел по строю еле слышный говорок, пока выздоравливающие ровняли ряды.
— Не шутки тебе… — отозвалось в ответ.
Из-за угла хозпостройки неожиданно появился офицер. Андрей не сразу узнал в нем начальника медсанбата майора Юргенса. Он был без халата, натуго перетянут портупеей. И лицо у него как будто перетянуто было ремнями морщин и кожи, землисто-желтой от недосыпания и никотина. Было хорошо видно, как под ней ходили желваки.
Следом за майором появились два автоматчика. Всем показалось, что они конвоировали Юргенса. Но конвой этот предназначался для другого арестованного. Он шел позади, а за ним — еще двое с ППШ. Получалось, что они вели его в «коробочке» из четверых конвойных. «Один в четырех стенах», — вдруг вспомнил Андрей наколку на тыльной стороне ладони Буры.
Это был он. Без ремня, в изорванной гимнастерке навыпуск, он брел, приволакивая левую ногу. Забинтованная рука Буры свисала спереди, без всякой повязки. Здоровую левую он завел за спину, на арестантский манер. Голову держит низко наклоненной, так, что лица не видать.
Вслед за конвоем из-за угла вышли еще двое военных. Один в шинели, а второй — в кожаной куртке, туго перепоясанной портупеей. Издалека Андрей не мог разобрать их знаки отличия. Но по выправке и обмундированию было понятно, что это старшие офицерские чины. Они остановились возле края деревянной стены.
Юргенс оглянулся на них и молча замер возле лейтенанта. Тот подождал, пока конвоиры вывели Буравчика вперед. Сами они выстроились в шеренгу, на одной линии с офицерами. Получилось, что Буравчик стоял ближе всех к строю, чуть не посередине между выздоравливающими и «смершевцами».
