Валерий Рощин - Воздушная зачистка
Крушинин молчит, не разделяя, но и не опровергая моей убежденности.
Григорьев долго хмурит брови и тоже не отвечает. Сунув руки в карманы комбинезона и задрав голову, он медленно обходит застывшую и израненную «двадцатьчетверку»…
А, закончив осмотр, неожиданно смягчается:
— Молодец. Возвращаемся на базу.
* * *Не смотря на скупую похвалу начальника Армейской авиации, прозвучавшую в присутствии командира полка, полет до джелалабадского аэродрома кажется нам с Валеркой бесконечно долгим. Похвала-похвалой, а начальства на свете много. Григорьев в происшедшем вины экипажа не усмотрел, да разве ж дело закончиться одним вердиктом?
«Скоро прилетят, понаедут комиссии; начнутся дознания, разборки, сочинение объяснительных записок… Денек-то выдался «жарким и урожайным» на потери: гибель Паши Винника, моя аварийная посадка… — незаметно вздыхаю я, пока «восьмерка» заруливает на стоянку. — Как пить дать нагрянут комиссии. И не одна…»
В полку уже знали о потерях.
Первым около модулей встречает Гена Сечко. Вероятно, видок у нас со штурманом не очень — однокашник жмет руку Валерке, а меня по-дружески обнимает, хлопает по плечу и, деликатно помалкивая, провожает до комнаты.
Не знаю почему, но я очень благодарен Генке. Наверное, за то, что в тяжелую минуту не лезет в душу, не успокаивает и не болтает лишнего…
Впрочем, скоро нам с Мешковым все равно приходиться описывать подробности злоключений и делиться впечатлениями. Не успеваю я в сердцах швырнуть на кровать ЗШ и пропитанную потом куртку комбинезона, как входит один; потом второй, третий… Народу в комнатушке прибывает с каждой минутой, и каждый трясет руку, поздравляет: не всякому удается уцелеть даже после одной ракетной атаки из ПЗРК, а тут сразу два попадания в бочину. Кто-то просто расспрашивает, интересуется деталями происшествия. А кто-то молча садится на краешек кровати и слушает, разинув рот…
Что делать? Не гнать же друзей из комнаты, если хреновое настроение! По очереди с Валеркой сбивчиво отвечаем.
И все же обстановка остается мрачноватой. Оставалась до появления командира эскадрильи.
Шумно ворвавшись в комнату, он стремительно подходит ко мне и, с едкой ухмылочкой, цепляет:
— Что ж ты такой слабак-то, а?! В меня четырьмя «Стингерами» захерачили и ничего, а в тебя всего-то двумя пульнули. И сразу сбили! Что же это такое, Костя!?
Я переминаюсь с ноги на ногу, не зная, что ответить. То ли командир шутит, то ли и вправду упрекает. Услышав же за спиной смешки приятелей, расправляю плечи, вымученно улыбаюсь…
— Не дрейфь, Костя — все нормально, — уже по-доброму смеется майор и тяжело опускается на свободный стул.
Вид у Сергея Васильевича усталый, однако, он бодрится, держится; правая ладонь привычно ныряет в нагрудный карман комбинезона за сигаретами. Но пачка пуста…
— Валерка! — находит он взглядом моего штурмана.
— Да, товарищ майор, — преданно смотрит старлей.
— Признайся, ты вообще-то летать хочешь?
Народ снова умолкает. А Мешков растерянно шмыгает носом:
— Конечно, хочу. Я ж сюда не отдыхать приехал, а воевать, исполнять долг…
— Это красивые слова, Валерка. И эта… как ее?.. О, вспомнил — патетика! А на войне мат нужен! Знаешь почему? Фраза, сказанная матом, доходит до сознания товарищей гораздо быстрее. Ну, ладно… Значит, говоришь, летать хочешь?
— Мля, конечно, хочу, командир!
— Во, понятливый парень! А коли хочешь — слетай-ка мне за сигаретами.
Бунгало дрожит от хохота. И даже я теперь улыбаюсь по-настоящему, неожиданно прозревая: командир пришел поддержать, приподнять наш дух.
Прохоров всегда отличался широтой души и добрым, отческим отношением к молодежи. Да, сейчас в его глазах скорбь, бесконечная печаль по ушедшему молодому летчику. Но Пашку Винника уже не вернуть. А вот попавший в переплет мой экипаж следует поскорее вытаскивать из тяжелой депрессии. Вероятно, так он думал и, не смотря на бесконечную усталость, пришел…
Вернувшийся Валерка, протягивает комэску новую пачку сигарет. Закурив, тот неожиданно восклицает:
— А что, братцы, значит, «Стингеры» не так уж опасны, как трубят о них господа американцы!
— Выходит так, раз вы сумели увернуться сразу от четырех ракет, — неуверенно предполагает кто-то из пилотов.
— Хм, — выпускает к потолку дым Сергей Васильевич, — можно и увернуться, если своевременно засекаешь пуски. Но оказывается можно и благополучно сесть после попадания — как это доказал сегодня Константин.
Народ дружно поворачивает головы в мою сторону.
Командир же, развивая тему, напористо продолжает:
— Вот скажи, Костя, что стало главной причиной твоей успешной аварийной посадки?
— Думаю… наличие ровной площадки.
— Верно, ровная площадка в горной местности — это одно из первейших условий. А что еще?
— Время. Мы очень быстро приняли решение, выбрали подходящую площадку и произвели посадку.
— О-о! — майор значительно поднимает вверх указательный палец. — Скорость принятия решения и последующих действий, братцы — вот главная составляющая успеха в такой передряге! Тут каждое мгновение — дороже золота. Полсекунды на обалдение и за работу! Быстро оценить обстановку: что отказало, что работает, что горит. Уменьшить режим работы уцелевшего двигателя; снижаясь, подбирать площадку, заходя на нее, по возможности, против ветра. Одновременно сделать самое необходимое: перекрыть топливо отказавшему движку (не перепутать при этом и не выключить работающий!), продублировать включение противопожарной системы, доложить в эфир о своих действиях и принятом решении…
Молодые офицеры заворожено слушают, кивают. Однако прожженный командир явственно ощущает: перечисленные в строгом порядке меры с учетом колоссального дефицита времени для некоторых из пилотов кажутся чрезвычайно сложной и почти невыполнимой задачей.
— Не дай бог, конечно, попасть в подобную ситуацию, но шанс посадить вертолет после ракетной атаки имеется у каждого из вас, — с твердостью в голосе говорит он в заключении. И со значением повторяет: — У каждого!
Затушив окурок в старой консервной банке, Сергей Васильевич поднимается и направляется к двери. Взявшись за ручку, вдруг оборачивается:
— Вот что, ребята… Раз такое дело… разрешаю сегодня немного расслабиться. По пять капель — не больше! Не забывайте: завтра подъем как обычно — в пять… Шипачев!
— Я, товарищ командир.
— Ты у нас парень серьезный. Назначаю тебя старшим. Отвечаешь за рамки.
— За что? — переспрашиваю я.
— За рамки. Что такое рамки? — спрашивает он. И сам же отвечает: — Порядок и дисциплина. Усек?
— Так точно — усек!
— Все. До завтра…
* * *Раз в неделю пара экипажей в строгом соответствии с графиком получала сутки отдыха. Перед законным выходным употребить что-нибудь крепенькое не возбранялось — а как же еще расслабиться и привести в порядок нервы на войне?.. Но опять же все расслабления происходили в пределах неписанных норм и правил. «В рамках», — как говаривал Прохоров.
Свободный день начинался в те же пять утра, иначе летчики рисковали остаться без завтрака. Зато потом могли еще часок-другой поваляться в постелях. Но и забот в такие дни хватало: постирать, высушить и погладить комбинезоны; навести порядок в комнате, написать письмецо домой. И пораньше отбиться, ведь завтра опять предстояло вставать в пять…
Ни одному офицеру из моего звена на следующий день отдых не выпадал. Однако Сергей Васильевич — добрейшей души человек, ввиду исключительности сегодняшних событий, разрешил слегка «усугубить».
И закипели приготовления…
Не прошло и получаса, как на столе появилась огромная сковородка с жареной картошкой, порезанный хлеб, китайская тушенка и консервированные сосиски, пяток банок купленного в чековом магазинчике «Си-Си» — баночного лимонада. Кто-то принес и настрогал привезенное из Белоруссии сало. В центре возвышалась бутылка чистого спирта, по соседству притулилась большая кружка холодной кипяченой воды…
Воду здесь пили только после тщательного кипячения, иначе светило что-нибудь из крайне неприятного ассортимента: дизентерия, гепатит, тиф, малярия… Для приведения воды в божеское состояние в каждой комнате имелся набор из двух-трех стеклянных банок и кипятильник. После закипания в воду бросали щепотку чая — скорее ради приятного цвета, нежели для вкуса. Потом ставили банку на специальную полочку перед выходными щелями кондиционера и охлаждали. Эта полочка служила своеобразным холодильником, коих в модулях почти не было.
Пока завершаются последние штрихи грандиозного застолья, бегу в соседний модуль. Только сейчас вдруг молнией прострелила мысль: надо же поблагодарить спасителя — Володю Хорева! Отыскав его в комнате, жму руку, скомкано говорю слова благодарности и зову в свои «апартаменты». Улыбаясь, тот принимает приглашение, накидывает куртку комбеза.
