Иван Бородулин - Мы — разведка. Документальная повесть
Войска 14-й армии, действующие на Мурманском направлении, готовились к решающим наступательным боям.
1944 год для нашего взвода разведки начался удачно. В течение января и февраля мы взяли трех «языков», причем почти без потерь, и в середине марта командование предоставило разведчикам пятидневные отпуска, которые мы решили провести в Мурманске.
Город почти весь был разрушен. На каждой улице мы видели пепелища и груды развалин. Фашистская авиация, правда редко, но продолжала налеты. Мы не любили и, честно скажу, панически боялись гула авиационных моторов и свиста бомб. Мы могли без страха и даже с улыбкой войти в землянку к немцам, могли спокойно жевать сухари под ураганным артиллерийским огнем, но самолеты — это не тот табак: во время воздушных тревог и бомбежек, довольно равнодушно воспринимаемых горожанами, наши нервы не выдерживали. Думаю, что трусили мы от незнакомого и поэтому гнетущего состояния беспомощности. Стыдно сказать, но, опасаясь налетов, а заодно и позора, мы ушли из города остановились в поселке Дровяном, где у нас нашлись знакомые.
Денег у нас, отпускников, было сравнительно много, но купить что-либо на них оказалось делом нелегким. В те годы господствовал натуральный обмен, а эквивалентом всех цен являлась буханка черного хлеба. Мы, фронтовики, мало что смыслили в коммерции и, наверное, испортили бы себе отпуск, если бы не два бидона водки, накопленных разведчиками за счет «законных» фронтовых стограммовой. С помощью наших знакомых мы быстро поменяли водку на продукты и все пять дней прожили безбедно, даже помогли с питанием приютившим нас людям.
Вернувшись в полк, мы получили задание выявить новые огневые точки в обороне врага и почти каждые сутки лазали на передний край в разных местах, терпеливо сидели в снегу перед окопами гитлеровцев. Но точки все никак не выявлялись.
Так незаметно наступил май. Земля, освободившись от снега, снова стала союзницей разведчиков, и мы качали подумывать о поиске с захватом «языка».
Наконец, было решено забраться во вражеские траншеи на высоте 168, которая находилась прямо за озером. Лед уже сошел, по утрам поверхность озера сильно парила, и вот, выбрав день, Власов, Верьялов и я сели в резиновую лодку и поплыли, разматывая за собой тонкий и прочный шнур. Перед тем условились: если мы трижды дернем шнур, то Ромахин и другие разведчики быстро подтянут нас обратно. Греб Верьялов. Весла опускались неслышно, без всплесков. Мы с Власовым, изготовив автоматы, напряженно вглядывались в сине-молочную пелену тумана. Благополучно одолели 600 метров, разделяющих берега, и причалили возле больших камней.
Только замаскировали в кустах лодку, глянули назад — и растерялись: озеро уже не парило, его поверхность была чистой и гладкой как зеркало. Что делать? Мы видны, как глухари на снегу, и некуда спрятаться. Как шальные прыгаем в лодку и начинаем сигналить, ожидая, что вот-вот грохнут выстрелы. Проходит минута, другая. Лодка бежит крейсером. Еще минута, и мы на своем берегу. Считаем, что немцы прошляпили, а нам повезло.
На следующее утро, но часом раньше повторили рейд и на сей раз благополучно добрались до ближайшего дзота. Когда мы, вытащив кинжалы, вошли туда, трое немцев дулись в карты. Увидя нас, они словно окаменели и не двинулись с места. Двое из них так и остались лежать там с картами в руках, а третьего, с кляпом, во рту, мы отнесли в лодку. С высоты 168 не раздалось ни одного выстрела. Как выяснилось потом из показаний немца, наши картежники собрались в дзот с трех разных постов, и мы, по существу, сняли все наблюдение.
Когда мы доставили немца в полк, нам даже сначала не поверили: взять «языка» из чужого дзота без всяких потерь и почти без шума — такое случается не часто. Но когда фриц-пленный подтвердил, что он с высоты 168, и дал путные сведения, нас засыпали поздравлениями. Традиционная треска на ужине в честь разведчиков показалась нам особенно вкусной. То ли она шла под настроение, то ли расстарался повар.
Потом снова потянулись обычные фронтовые будни, занятия, дежурства на «нейтралке» и в редкие погожие летние вечера даже волейбольные бои на кривой каменистой площадке.
В июле взвод получил приказ готовить разведку боем. Операцию намечалось провести силами второй стрелковой роты и взвода разведки на высоте Стог. Эта сопка на правом фланге имела сильную оборону с крытыми траншеями и множеством огневых точек.
Командира второй роты лейтенанта Горобца мы все хорошо знали, так как не раз пользовались его гостеприимством.
Это был высокий, крупного телосложения человек с большими натруженными руками. Немного наивный и добродушный, он пользовался всеобщей любовью солдат, и не только второй роты. Его уважали в полку как честного и добросовестного офицера, а солдаты любили, как отца, за чуткость и внимание. Родом лейтенант был из Белоруссии. В деревне под немцем у него остались мать, отец и два маленьких брата — и лейтенант становился порой задумчивым и невеселым. Командиром роты его назначили совсем недавно — до того он был взводным, — но Горобец в самое короткое время так подтянул роту, что она заняла одно из первых мест в полку по боевой и политической подготовке.
Разведка боем — дело сложное и дается нелегко, порой ценою значительных потерь. Если плохо подготовиться, то подразделение в таком бою может потерять и больше половины личного состава. Необходимо было тщательно изучить подходы к опорному пункту, а особенно пути отхода. Каждое отделение должно знать, куда отходить после того, как рота побывает в траншеях. Не дай бог, если отход превратится в бегство — тогда не избежать тяжелых потерь. Мы провели несколько дней и ночей перед обороной немцев, намечая пути, по которым пойдет рота.
Незадолго до начала операции меня неожиданно вызвал командир полка. У него в блиндаже сидел незнакомый мне лейтенант.
— Знакомьтесь, — сказал подполковник, — это новый командир вашего взвода. Вам, старшина, приказываю сдать взвод и немедленно отправиться в штаб дивизии.
Я стоял как потерянный, гадая, в чем дело.
— Для чего в штаб, товарищ подполковник?
— Там узнаете.
Сдача дел отняла меньше часа. Наш новый командир мне не понравился. Даже лицо его, крупное, мясистое, внушало антипатию. К тому же он сразу повел себя высокомерно: начал хвастаться, что окончил трехмесячное офицерское училище в Беломорске и что поставит в полку разведку как надо.
Мне захотелось на чем-нибудь подловить лейтенанта, сбить с него спесь. Но было не до того — я знал, что в дивизию по пустякам не вызывают, и побежал собираться. Надел свой армейский бушлат, забросил за спину вещевой мешок, взял автомат и отправился прощаться с ребятами. Они вызвались провожать и шли до самой реки, а Ваня Ромахин увязался до штаба дивизии, решив все-таки узнать, куда посылают его командира. Он успокоился и отбыл на Шпиль лишь после того, как взял с меня обещание — если пошлют на стоящее дело, то непременно захватить и его.
Начальник отдела разведки дивизии прежде всего приказал мне раздеваться и, вызвав связного, попросил принести чаю.
Выдержав паузу, капитан сказал:
— Слушай, Бородулин, тебе предстоит необычная прогулка.
— Какая?
— Понимаешь, это совсем не то, к чему ты привык.
— А какое все же задание? — настаивал я.
— Рейд в глубокий стратегический тыл противника с совершенно тихими полномочиями.
— Но это же знакомое дело, — я пытаюсь вызвать капитана на большую откровенность.
— Я ж говорю, это совсем не то, — чуть сердится капитан. — Ну, ладно. Думаю, что труса не сыграешь, не откажешься. Да, ты с парашютом прыгал?
— Прыгал.
— Тогда слушай. Полетите самолетом и прыгнете вот в этом районе.
Капитан достал карту и ткнул пальцем в точку.
Речь шла о задании, которое составляло большую военную и государственную тайну.
Через два дня приехали два армейских разведчика. Один из них — старший лейтенант — стал командиром группы. Вечером мы погрузились на самолет и поднялись в воздух, а минут через сорок выбросились над пустынными сопками.
Старший лейтенант приказал закопать парашюты и, сверившись по карте и компасу, повел на северо-запад.
Больше суток мы кружили по сопкам, пока, наконец, не обнаружили расположенный в лощине поселок. Это и была какая-то серьезная немецкая база, которую разыскивал старший лейтенант.
Три дня, замаскировавшись на вершине одной из сопок, мы сидели и наблюдали за всем, что делалось вокруг. На мой взгляд, на базе ничего не происходило — только заметил, что зона поселка усиленно охраняется. На четвертую ночь услышали далекий гул самолетов, стрельбу зениток, потом в концерт включились пулеметы, автоматы, минометы. Там, километрах в девяти от нас, шел бой. Он продолжался весь день.
