Илья Штемлер - Война детей
Летний павильон «Соки – воды» был заколочен. А подъезд дома, в котором проживал Никита, расположен напротив павильона. Четвертый этаж. На табличке две одинаковые фамилии: Бородин А.К. и Бородин Н.Л. Ясно. Два звонка.
Дверь открыла женщина с мягким, добрым лицом.
– Простите, – смутился Глеб, – а Никиты нет?
– Дома. Но этому лентяю почему-то кажется, что мне приятно встречать его гостей.
Женщина улыбнулась и указала на дверь, едва заметную за огромным шкафом, из которого выпирали пачки пожелтевших газет.
Никита вручную перематывал магнитофонную ленту.
– Извини, не мог открыть.
Он сидел в глубоком старом кресле, закинув ногу на ногу. Лента упругими кругами скатывалась с бобины, насаженной на массивный чернильный прибор.
– Садись куда хочешь… Каким тебя ветром занесло?
– Решил проведать старого друга. Чем ты занимаешься?
– Где-то был записан поп-менуэт номер восемь Дика Джонса. Я обещал тут одному. А лента раскаталась. Надо вручную… Кофе будешь?
– Угости.
– Сам, сам. Все на подоконнике. Вода в графине. Там же кипятильник.
Глеб подошел к подоконнику.
– Кажется, первозданный хаос начинался именно отсюда.
– Нет. Здесь он закончился… Ищи по запаху. Помнишь, как пахнет кофе? Вот и ищи.
Глеб раздвинул какие-то коробки и обнаружил красную банку с кофе. Тут же валялся и кипятильник. Он налил воду в кружку и опустил кипятильник.
– Знаешь, меня посылают в Ленинград, на конференцию.
– Молодец. Возьми с полки пирожок. Все идет как надо… А мне Скрипкин все приказ не подписывает. Обещал десятку накинуть с первого, а все тянет… Слушай, привези мне открыток с видом Ленинграда – я Скрипкина подмажу. Он ярый собиратель.
Никита подготовил магнитофон и нажал кнопку. Бобина плавно закружилась. Комната наполнилась хрипом, скрежетом, затем хрипы оборвались и раздались синкопы трубы. Никита смягчил тембр.
– Приятная штука? Поп-менуэт.
Он подошел к окну. Вода уже закипала. Никита достал с полки две чашки. Блюдце было одно. Вот рюмок у него было много. Извлек початую бутылку наливки, мармелад, сушки, сдвинул бумаги на письменном столе.
– Так откуда тебя ко мне занесло?
– Из морга, – быстро ответил Глеб.
Никита выгреб из-под бумаг пачку сигарет.
– Ну, брат, с тобой не соскучишься. Впереди – конференция, позади – морг. Расторопный ты человек.
– В самом деле, Кит.
Внезапно Глеб подумал, что действительно все прозвучало до странного легко и забавно. Даже смешно. Он слабо улыбнулся и подвинул рюмку к Никите.
Светло-коричневая, почти янтарная наливка заполнила рюмку.
– Что же ты там забыл, в морге?
– Я видел ту женщину.
– Вот как? Это что, цинизм? Или проверка нервов?
Теперь Никита наливал себе. Аккуратно и точно. Ровно до золотистого колечка.
– Марина узнала, что ту женщину отправили в больницу. И сказала мне.
– Для чего?
– Для чего? – переспросил Глеб. И замялся. В самом деле, для чего Марина сказала ему о похоронах? Он как-то не думал об этом… – Ну, сказала… Проговорилась.
– Вот как? Проговорилась. Ну-ну… Пей! Давай опрокинем за благополучную твою поездку. Завидую тебе, сил нет! Почему тебе так везет, а? Женщины тебя любят. На работе все в порядке. Красавец. Рост. Вес. Масть. Все, что надо. А я, понимаешь… Толст.
Невезуч. Полгода со Скрипкиным воюю.
Глеб не мог понять, иронизирует Никита или говорит всерьез. Он быстрым взглядом коснулся круглого лица приятеля и вновь уставился в рюмку.
– Итак, за твою поездку и возвращение! – Никита выпил и закусил мармеладом. – Тебе вредно таскаться по моргам. Ты сейчас выглядишь не лучшим образом.
Глеб молчал, разглядывая янтарную поверхность наливки.
– Тебе было там очень скверно?
Глеб отпил глоток, поставил рюмку на стол.
– Я, кажется, все-таки пойду… туда, Кит. И все расскажу.
Никита приподнял газету, извлек из-под нее надорванную пачку сахара, выудил два квадратика и бросил их в чашку с кофе.
– Моя бабушка говорила, дураками не рождаются – дураками умирают… Что ж, придется нам с тобой выпить за твое возвращение из мест весьма отдаленных. После многолетнего отсутствия! – Никита поднял свою пустую рюмку. – Прозит!
Соло трубы окончилось. Теперь за работу принялся саксофон. Те же пронзительные синкопы, разделенные долгими паузами.
Никита встал, подошел к магнитофону.
– Такой менуэт испоганили, мерзавцы! – он нажал кнопку. Саксофон споткнулся на высокой ноте. Бобины прекратили свое кружение.
Никита вернулся к столу, вытащил из ящика тоненькую книжицу с тремя яркими полосами поперек обложки: зеленой, желтой и красной.
– Тебе знаком этот труд? Чрезвычайно мудрая книга. Так вот, параграф номер пятнадцать, – Никита нашел нужную страницу, сел и вытянул ноги. – «При дорожно-транспортном происшествии водители, причастные к нему, обязаны: а) без промедления остановиться и не трогать с места транспортное средство, а также другие предметы, имеющие отношение к происшествию; б) в случае необходимости вызвать скорую медицинскую помощь, а если это невозможно, отправить пострадавших на попутном или на своем транспортном средстве в ближайшее медицинское учреждение и сообщить там свою фамилию, номерной знак транспортного средства…» И так далее… «…в) сообщить о случившемся в милицию…»
Глеб смотрел на отвисший старый шлепанец Никиты, на дырку в носке, сквозь которую темнела пятка. Он устал за эти дни и хотел спать.
Никита захлопнул книжицу, метнул ее на диван.
– Ни одного из четырех пунктов, предусмотренных правилами дорожного движения, ты не выполнил. Более того! Ты поступил наоборот…
– Знаешь, мне очень хочется спать.
– Это тебе и надо было сделать, чем мотаться по моргам. Ну какого дьявола тебя туда понесло? Самоанализ? Глупо! Тобой сейчас больше владеют эмоции, чем логика…
– Обыкновенный страх, – прервал Глеб. – Это вернее.
– Да. Ты прав. Но подожди, не спеши. Страх исчезнет с уверенностью, что все кончилось, все шито-крыто… Ты зачем ко мне пришел? Чтобы я лишний раз тебя в этом убедил? Тебе ужасно хочется, чтобы тебя уговаривали! Вот я и поступаю так. Но не потому, что я тебя очень люблю… Учти, по твоей милости я, Алена и Марина стали твоими соучастниками. Так уж будь добр, не подкладывай нам свинью. Молчишь, так молчи до конца.
– Я как-то не подумал об этом, – растерялся Глеб и вытер ладонью лоб.
– А учесть и эту ситуацию не мешает. Кстати, это гарантия, что и мы будем хранить тайну. Пусть это поддержит твой слабый дух. Аминь!
Никита размешивал кофе, наблюдая, как поверхность морщат белесые жгутики отвара.
Глеб подобрал рюмку и грел ее в тесно сжатых ладонях.
В коридоре послышался скрип паркета. Дверь комнаты приоткрылась, показалась женщина с мягким, милым лицом.
– Молодые люди, пирога с брусникой не желаете?
– Мама, ты, как всегда, молодец! – Никита вскочил навстречу матери и перехватил тарелку. – Кстати, мама, вглядись в этого субъекта. Тебе ни о чем не напоминают эти чистые глаза и высокий лоб Сократа?
Женщина добросовестно оглядела Глеба и с сомнением покачала головой.
– Это Глеб Казарцев. Я с ним вместе ходил в детский сад, в старшую группу.
– Что ты говоришь! – улыбнулась женщина. – Он действительно изменился.
– Да, ничто так не старит, как время! – подхватил Никита шутливым тоном.
– Чем вы занимаетесь, Глеб? – спросила женщина.
– Он будущий великий ученый, мама, – продолжал Никита с серьезным выражением лица. – Он тот, кто за столом у нас не лишний. К тому же он рожден, чтоб сказку сделать былью.
Глеб стоял и натянуто улыбался.
– Ешьте, ешьте. Кажется, пирог удался, – женщина оглядела захламленную комнату, вздохнула и вышла.
Глеб переломил пирог и подставил ладонь под стекающую густой патокой темно-бурую бруснику. Пирог был и вправду нежный и вкусный.
– Что это ты меня идиотом выставляешь? – произнес Глеб с набитым ртом.
– Извини. Я устал от напряженных переговоров. И кроме того, зол на тебя за историю, в которую меня втравили. Так неужели я не могу хоть немного отыграться? Причем весьма безобидно. Привыкший к аплодисментам не терпит топота копыт?
– Кто это сказал?
– Я сейчас придумал.
– Сам? Афористичный ум у тебя, добрый друг мой Кит!
Глеб выудил из кармана платок, чтобы не капнуть вареньем на брюки.
– Ты прав, Глеб, я добрый друг. Меня с детства приучали к доброте. Да и не только меня, но и тебя… С раннего детства нам вдалбливали понятие добра. Правдивости. Добрый братец Иванушка. Зайчата. Беззубые добрые медведи. Львы-вегетарианцы. «Не рвите, детки, травку…» Мы выросли! И жизнь внесла свои коррективы. В тебе сейчас борются два начала. Одно – твое воспитание, второе – инстинкт самосохранения, инстинкт сильного человека, которому такое воспитание – обуза, тяжелые вериги. Идея добра привлекательна, не спорю, но она вредна, она ведет к торжеству посредственностей, что прячутся за общую добрую спину… К тому же идея добра противоречива. В основе любой религии лежит добро, но как эти религии насаждались? Злом! Игнатий де Лойола, говорят, был добрейший человек, а основал орден иезуитов.
