Владислав Шурыгин - Реквием по шестой роте
Да, я уважаю этих врагов. Уважаю этот народ, бросивший вызов великой России. Не побоявшийся огромной военной мощи Империи, гордый, стойкий, злой.
Да — злой! Когда я вижу видеокадры зверских казней, когда на экране режут глотки живым людям, рубят головы, отрезают пальцы, когда я вижу обезображенные нечеловеческими пытками тела солдат и офицеров, я понимаю, что ненавижу этого врага. Я пытаюсь понять и не могу понять логику их операторов, смакующих смерть и пытки безоружных пленников. Я пытаюсь понять и не могу понять зверские убийства русских стариков, женщин и детей только за то, что они русские. Я пытаюсь понять, что заставляет чеченцев делать ни в чем не повинных людей рабами, гордиться и хвастаться жестокостью к беззащитным, смаковать зверства, культивировать ненависть и месть.
И когда я вижу глаза русского раба, семь лет гнувшего спину на семью каких-нибудь Басаевых, когда я вижу глаза русской девочки, у которой на глазах вырезали всю семью, а ее саму, десятилетней, кинули в бардак для арабских наемников, во мне умирает жалость.
Да, я уважаю этого врага, но во мне нет жалости к нему, нет милосердия.
* * *…Мне попался в руки интересный документ — отчет о сессии Верховного Совета с постановлением о возвращении репрессированных чеченцев из мест ссылки. Все чин чином. «Слушали… Постановили…» И вдруг фраза: «…Присутствовавшие в зале старейшины чечено-ингушского народа обратились к Верховному Совету Союза Советских Социалистических Республик со словами глубокой и искренней благодарности за мудрость этого решения и клятвенно уверили присутствовавших в вечной верности чеченцев и ингушей братской семье советских народов». Вот так: «Вечная верность…» Всего через сорок лет после тех «горячих клятв» дети и внуки тех «старейшин» устроят «братским народам» концлагерь в отдельно взятой республике.
Я пытаюсь понять, чего не хватало чеченцам в Советском Союзе? Чем были они притеснены или чего лишены? Видит бог — уровень жизни на моей родной Смоленщине был несравнимо ниже того уровня, что был в Чечне. Так что это, месть за события стопятидесятилетней давности? Но почему дагестанцы, так же храбро воевавшие против войск «Белого царя», сегодня мирно и спокойно живут в России? Кто завещал чеченцам месть? Шамиль? Но во всех своих письмах из плена он призывал соотечественников жить в мире и дружбе с Россией. Раскаивался в бессмысленной борьбе.
Тогда почему здесь сегодня идет война? Ведь казалось бы, де-факто чеченцы получили свободу пять лет назад. Россия ушла из Чечни. И даже был подписан торжественный мир и с помпой объявлено об «окончании стопятидесятилетней войны». Почему тогда в августе этого года тысячные группировки Басаева и Хаттаба вторглись в Россию? Чего им не хватало?
Вопросы без ответов.
* * *…Рынок Урус-Мартана. Чеченки торгуются, спорят, таскают товар. На прилавках сахар, сигареты, конфеты, чай, консервы, макароны. В мешках мука и крупа. Все «завозное», импортное или российское. Чеченцы особняком стоят в стороне. Торговля на рынке не мужское дело. Взгляды недобрые. Почти в каждом инстинктивно представляешь боевика. Конечно, это излишняя мнительность, но среди разглядывающих нас чеченцев наверняка есть те, кто по ночам достает спрятанное оружие и обстреливает нашу комендатуру. Последний такой обстрел был сегодня ночью.
— Знаешь, как переводится «Урус-Мартан»? — дергает меня за рукав молодой нахальный чеченец. — Русская смерть, русская могила.
И он вызывающе заглядывает мне в глаза. Взгляда я не отвожу. И с минуту мы буквально едим друг друга глазами. Потом он отворачивается, презрительно сплевывает и отходит. Сюрреализм! Захваченное село буквально упивается своей безнаказанностью. Попробовал бы кто-нибудь из русских сказать что-то подобное чеченскому боевику. Убили бы на месте. Голову отрезали. Но мы «цивилизованные», и потому мы терпим и молча сносим оскорбления и нахальство. Только в глазах чеченцев это не доблесть. Это трусость и слабодушие. Здесь в почете только сила…
Во дворе у входа в комендатуру топчется пожилой чеченец. Он пришел узнать насчет пенсии. Денег он не получал уже года четыре. Только дочери помогали. Одна живет в Астрахани, другая в Полтаве. Но с началом войны все связи с ними прервались.
— Чеченцы никому не уэрят, — говорит он, составляя русское «в» из привычных чеченскому языку «у» и «э». — Ни боевикам, ни России, ни арабам. Никому. Нас все обманывали и бросали. Теперь каждый за себя. Вы думаете, здесь все за боевиков? Нет. Ваххабистов, — именно так он почему-то называет ваххабитов, — у нас не любили. Эти вообще выродки. У любого могли, что хотели, отобрать и убить. Для них свои только такие же ваххабисты.
Слушаю его жалобы, а перед глазами почему-то встают видеокадры трофейной пленки. Казнь русского солдата в центре Урус-Мартана. Оскаленные, ненавидящие лица толпы. Грязная брань, плевки. Упивающийся безнаказанностью палач. Интересно, этот дед тоже был среди «зрителей»?..
* * *«Рай под тенью сабель!» — такую надпись я увидел в Урус-Мартане на стене бывшего «Исламского университета». Что это, фанатичный девиз молодых ваххабитов или вековая мечта горных тейпов, известных своей непримиримостью и жестокостью? И как вообще сочетается понятие рая и тень сабель? Нет в Коране такого понятия. Не мечтал пророк о таком рае. Это уже из другой религии. Рай под тенью штыков строил Гитлер. В таком «раю» хорошо тем, у кого есть оружие, и настоящий ад для тех, у кого его нет.
Листаю телефонный справочник города Грозного за 91-й год — одни русские фамилии. Только все руководство — исполком, горком, профсоюзы, роно, директора, заведующие — чеченцы. В 91-м Грозный был русским городом. К декабрю 94-го две трети русских бежали из Чечни, почти пятьдесят тысяч русских были уничтожены и пропали без вести. Оставшиеся жили фактически на положении рабов. Такой вот «рай под тенью сабель» устроил здесь Дудаев. Я спрашиваю себя, чем были виноваты перед чеченским народом все эти Ивановы, Самсоновы, Петренко, Акопяны, которые просто честно учили, лечили, работали на коренную нацию автономии. За что мстили им, за что их убивали, грабили, насиловали, содержали как скот?
БОГ ВОЙНЫ СМЕЛЯНСКИЙКомандир сводного дивизиона стопятидесятимиллиметровых гаубиц «Мета» Владимир Смелянский невысок, подвижен и улыбчив. Его штабной «кунг» стоит буквально в нескольких метрах от позиций батарей дивизиона. С ним его делит начальник штаба майор Нодар Абуладзе — круглолицый, плотный «настоящий» грузин, как его в шутку охарактеризовал Смелянский. Третьим обязательным номером боевого расчета является невысокий худенький солдатик, которого все почему-то зовут «Малыш». У Малыша талант к математике. В считаные секунды он в уме делает сложнейшие вычисления и сам может рассчитывать параметры для стрельбы. Перед Смелянским карга Грозного и большая тетрадь. Тренькает телефон.
— «Столица», — откликается в трубку Смелянский. — Принимаю! Цель двадцать шесть ноль один. Пятьдесят четыре. Шестнадцать. Семь…
Для непосвященного — полная тарабарщина. Для знающего — яснее ясного. Пятьдесят четыре — номер квадрата в сетке по горизонтали, шестнадцать — по вертикали. Семь — место цели по «улитке».
Абуладзе готовит данные для стрельбы. Его пальцы стремительно бегают по клавишам вычислительной машинки. Ряды цифр ложатся на бумагу.
— Малыш, быстро на метео! Сними температуру и ветер.
Малыш стремительно выскакивает на улицу. Через несколько секунд возвращается.
— Минус три. Ветер — полтора.
Абуладзе быстро вычисляет поправки. Готово!
Смелянский поднимает вторую трубку:
— «Енисей», «Волга»! Цель двадцать шесть ноль один. Заряд уменьшенный. Фугасный. Взрыватель замедленный. Прицел триста восемьдесят один, уровень тридцать шесть, ноль. Основное направление правее один, двадцать. Четыре снаряда зарядить!
За стенками «кунга» над батареями эхом разносятся команды командиров взводов:
— …основное направление правее один, двадцать! Четыре снаряда зарядить!
— «Столица»! Ну что там по двадцать шесть ноль один? — торопится штаб.
— Готовы к стрельбе, — коротко докладывает Смелянский.
— Работайте!
Выполняю!
И тотчас Абуладзе командует в соседнюю трубку:
— Залпом огонь!
Слышно как звонко лязгают затворы, запирая золотистые тубусы зарядов в казенниках.
— …Триста тридцать три! — доносится до слуха. И все тонет в грохоте выстрелов.
— «Динамо», по цели двадцать шесть, ноль один, четыре снаряда в двенадцать тридцать одну, — докладывает Смелянский.
И его слова тонут в диком вое стреляющего по соседству дивизиона «Градов».
— Цель двадцать шесть, одиннадцать, — записывает Смелянский. — Координаты… Шестнадцать снарядов.
