Анатолий Сульянов - Расколотое небо
От огромной перегрузки перед глазами замельтешили белые мухи, все вокруг постепенно застилала темная пелена. Казалось, от напряжения лопнет сердце. Геннадий наклонил голову к приборной доске и, изменив положение тела, увидел самолет Северина под прицельной меткой. Дал длинную, сколько смогли выдержать онемевшие пальцы, очередь и уменьшил перегрузку. Капроновые мешки противоперегрузочного костюма спали, в ногах появилось легкое приятное покалывание — знакомые с детства ощущения, когда, «отсидев ногу», чувствуешь, как в нее вонзаются тысячи иголок. Затем накренил истребитель, посмотрел на выходящий в горизонтальный полет самолет ведущего, Он был доволен и, выжидая, пока Северин начнет бой на вертикали, улыбался, словно видел, как замполит недовольно сводит брови — Северин сводил брови каждый раз, если что-то не удавалось или кто-то омрачил его плохой вестью.
Не знал Геннадий, что Северин мог выйти из-под атаки, но не вышел, а дал возможность капитану ударить по нему очередью из кинопулемета — уж больно ловко он держался на вираже с предельным креном. Какой-то особый у него вираж на самом что ни на есть пределе машины и человека. Пусть порадуется, с другими летчиками поделится своим, не таким еще богатым опытом. Пусть. Хватка у него есть. Растет не по дням, а по часам, раньше своих сверстников первый класс получил. Летному делу учится настойчиво. А насчет того, чтобы не зазнавался, так это проще простого — на вертикали долго не продержится, тут его снять можно — ну, если не первой, то второй атакой обязательно.
— Пошли на вертикаль!
— Понял!
Голос Васеева показался Северину глуховатым, спекшимся. Видно, устал на вираже с предельной перегрузкой. Ничего. Полетает побольше — закалится.
Машины опрокинулись на спину, провалились к земле. Северин увеличил скорость и посмотрел в зеркало — сзади на большом удалении виднелась точка; она на глазах росла, приближалась, приобретая контуры знакомого самолета. Как только точка превратилась в маленький силуэт истребителя, он потянул ручку на себя, задрав нос машины почти вертикально вверх. Огромные глыбы сини, сорвавшись откуда-то сверху, сразу навалились на него, и Северин почувствовал, как камеры противоперегрузочного костюма охватили его чуть ниже груди.
Дышать стало тяжелее. Северин подумал о Васееве; там, внизу, на изломе гигантской петли, ему еще горше. И отпустил ручку. В зеркале самолет ведомого еще не появлялся. Отстал, значит, запоздал закрутить машину на вертикаль, а теперь нелегко: пока создашь угол кабрирования да пока отыщешь цель, время-то и упустишь. Вяловато начал Васеев. Растянуто. После полета напомнить надо.
Самолет напарника появился в зеркале неожиданно. Северин его еще не ждал, но, как только увидел, тут же перевел машину в боевой разворот, да такой, что с плоскостей сорвались белесые струи поджатого воздуха. Этот маневр он выполнил так четко и умело, что Васеев, не сумев мгновенно закрутить траекторию полета, оторвался и остался в стороне — больше он ничего сделать не мог. Северин довернул машину в его сторону и в тот самый момент, когда самолет Васеева на мгновение повис в центре отражателя прицела, хотел было нажать кнопку кинопулемета, но ведомый резким маневром выскочил из-под удара и, блеснув в солнечных лучах полированными консолями крыльев, вошел в пикирование. Северин удивленно сдвинул брови и, удерживаясь в хвосте машины Васеева, перевел самолет в кругов пике. «Как вышел из-под огня! Ну, право, мастерски! Молодец!»
Машины то стремительно неслись к земле, то, уткнувшись острыми носами в васильковое небо, надолго скрывались из глаз, унося с собой грохот работающих на максимальных оборотах турбин.
3
Горегляд следил за парой замполита, восхищенно покачивая головой. Командира радовал тактический рисунок боя этой пары. И ведущий, и ведомый не копировали поднадоевшие приемы, не ждали очередной фигуры — оба постоянно использовали те самые оттенки боя, которые на первый взгляд даже не заметны. На каком-то участке петли отходили от траектории в сторону, сорвав атаку прицелившегося «противника», на другом — внезапно уменьшали скорость в самом начале виража, и «противник», не успев среагировать, выскакивал вперед, подставляя себя под огонь бортового оружия.
Летевший по кругу молодой летчик Донцов запросил по радио посадку. Горегляд ответил недовольным скрипучим голосом — чего, мол, мешаешь любоваться боем; потом повернулся к планирующему на посадку самолету и проследил за ним, пока тот не выпустил на пробеге тормозной парашют. Донцов сел с высокого выравнивания, с «плюхом». Горегляд раздосадованно проворчал:
— Трояк с двумя хвостами за посадку! Садится — как коза на крышу мостится!
Успокаивался медленно; фамилию летчика записал в журнал нарушений. Завтра на разборе полетов надо будет подсказать пилоту или его командиру, а может, и на спарке провести по кругу. Пусть посмотрит, примерится к аэродрому, получше приноровится к расчету.
Глядишь, и схватит профиль посадки. Главное — не упустить вот сейчас…
— Ноль третий! Заканчивайте и поближе к аэродрому. Ниже тысячи метров не снижаться, — напомнил Горегляд замполиту, положил микрофон на стол и посмотрел вверх. Серебристая вязь инверсий затейливыми узорами перекинулась через всю синь неба, словно невидимый художник размашисто нанес замысловатые широкие мазки, среди которых мельтешили две яркие точки истребителей. Как раз вовремя — вся молодежь на земле. Пусть посмотрят настоящий бой, а то в училище ведь как учат — потише и повыше. Теперь надо дальше шагать, храбрости набираться. Хороший летчик быстро не рождается. Его растить надо…
— Понял! — Голос Северина прозвучал приглушенно, словно из-под земли — он в это время настиг Васеева. Сдавливаемый шестикратной перегрузкой, едва удерживая на силуэте самолета прицельную метку, он с силой нажал указательным пальцем на гашетку кинопулемета. Сказал Васееву: — Выхожу вперед. Снижаемся.
По команде Горегляда все летчики собрались на полянке возле «высотки» и ждали появления пары Северина. Многие, сняв кожаные куртки, легли на траву, другие стояли группой и вполголоса вели между собой разговор о полетах. Самые молодые пилоты окружили Анатолия Сторожева и задрали головы в поднебесье.
— Северин на первом вираже в хвосте ведомого будет, — сказал Редников.
— Васеев тоже не из робкого десятка. Не так-то легко ему в хвост зайти, — отозвался Пургин. — Пилотирует чисто, стрелки приборов не дрогнут.
— Да разве дело только в пилотаже? — возразил Редников. — Можно в зоне узоры рисовать, а в воздушном бою собьют на первом вираже.
— Хватит базарить! — прикрикнул Брызгалин и, увидев расходящиеся в разные стороны самолеты, поднял планшет и прикрыл им, словно козырьком, от солнца глаза.
Северин сначала перевел машину в вираж с небольшим креном, затем, когда Васеев удобно расположился сзади, увеличил крен до предельного, положив самолет почти на крыло. Турбины обоих истребителей издавали резкий, пронзительный звук, он то проносился стороной, то накрывал весь аэродром. Машины кружились одна за другой, и с земли трудно было разобрать, кто атакует, а кто обороняется.
Северин находился в хвосте у Васеева и беспрерывно атаковал его, вызывая восхищение у всех, кто наблюдал за боем, Васеев перевел машину на вертикаль, замысловато крутанул поворот на горке и оказался напротив самолета Северина — истребители с огромной скоростью мчались навстречу друг другу.
Смелая атака длилась недолго — истребители разминулись по высоте и снова закрутили карусель. Преимущество Северина было очевидным, и Горегляд дал команду о конце боя.
Васеев пристроился к ведущему.
— Подходим! — услышал он предупреждение Северина.
— Понял!
Васеев уставился взглядом в срез крыла ведущего и прижал машину вплотную к его фюзеляжу. Казалось, не два истребителя оглашали округу грохотом ревущих двигателей — в воздухе стремительно мчалась гигантская стрела с двумя парами коротких, острых крыльев.
Машины лихо прошли над стартом, круто взвились ввысь и, разойдясь в стороны, крутанули по две восходящие бочки, вызвав у всех наблюдавших за ними чувство восхищения.
После посадки Северин сказал Горегляду:
— Васеев здорово закручивает самолет вокруг собственного хвоста. И как это ему удается так чувствовать машину на критических углах атаки? Смело! Да и пилотирует отменно. На малой скорости так лихо изменил направление — завидки берут. Маневр запомнился сразу. Это не лихость или, как говорили во времена Чкалова, не воздушное хулиганство. Это необходимый для настоящего боя маневр. Валерия Павловича за пилотаж на малой высоте на гауптвахту отправляли, а он не унимался и снова крутил виражи да петли возле земли. Далеко смотрел великий летчик — как нужны были эти самые малые высоты нашим штурмовикам в годы войны! Только не малыми высотами их надо называть. Чкаловские высоты они, а никакие не малые.
