Вадим Шарапов - Команди Особого взода
- Табкоче Ямал? - Нефедов прищурился. Не поворачивая головы, он почувствовал, как замер и сжался Хороля, у которого выпала из пальцев трубка. - Как так? Он же давно в покойниках числится?
- Объявился, - парень снова глотнул чаю, закашлялся от крутого кипятка, продиравшего горло, - и не один. Связи нет, поэтому Никифоров на словах велел передать - Ямал готовится поднимать менквов.
Нефедов поднялся. Не спеша, прогнулся в спине так, что хрустнули позвонки. Покрутил головой, молча снял с шеста куртку. Хороля Вануйто глядел на него, но из-за глубоких морщин, изрезавших стариковское лицо, нельзя было угадать - о чем он думает. Только когда старшина проверил обойму и снова вогнал ее в рукоятку пистолета, хозяин чума заговорил.
- Собрался, Степан?
- Да уж, - отозвался Нефедов, подгоняя ремень, - теперь некогда ждать.
- Табкоче Ямала твоими пулями не взять. Ямал шибко силен. Хитер Табкоче, может и мертвым прикинуться. Слушай меня, Степан. Шибко хорошо слушай. Есть у Табкоче Ямала три смерти. Одну он уже пережил, а сейчас ты идешь ему вторую давать. Но есть еще третья...
- Как у Кащея Бессмертного, что ли? - фыркнул Трубников. Старшина холодно взглянул на него, постучал пальцем себе по лбу - дурак, мол. Парень осекся виновато, но Хороля на него и не взглянул, продолжая говорить.
- Третья смерть у Табкоче Ямала - в его зубах. Пока он свои зубы крепко сжимает, никак не помереть ему. Ты вот что, - старик с трудом поднялся на ноги, проковылял к дальней лежанке. Пошарил в шкурах, что-то достал оттуда и повернулся к Степану. Приглядевшись, тот увидел, что ненец держит в узловатом кулаке длинный черный нож.
- Возьми вот это, - Хороля протянул нож Степану, и тот принял его, хмыкнув от неожиданной тяжести клинка. Каменный нож был очень холодным, казалось, что незаточенное лезвие покрыто черным инеем.
- Зачем это, товарищ старшина? - недоуменно спросил вернувшийся Богораз. Чернецов и Матвеев неловко толкались на пороге, пытаясь поместиться на крохотном пространстве.
- Воткни это ему в зубы, ерво! - крикнул старик неожиданно зло. - В зубы, чтоб он не мог сжать свои поганые челюсти! И закопай с ним, ерво... Он многих хороших людей погубил.
Степан молча убрал нож в потайной карман куртки. Положил ладонь на плечо хозяину чума, несколько секунд думал. Легонько сжал пальцы на худом по-птичьи плече, опустил руку и негромко сказал:
- Все - за мной...
За пологом чума их встретила снежная круговерть.
- Как ты шел? - крикнул старшина Трубникову, застегивая на ногах ремни широких охотничьих лыж. Парень вытянул руку, показал куда-то в белую муть.
- Никифоров! - отозвался он. - На меня "нитку" бросил, вон она, еще светится!
Все стало ясно. "Нитка", дорожный оберег, работала наподобие компаса, призрачным светом указывая тому, на кого была "брошена", путь к заданной цели. От маршрута можно было отклоняться, но голубая линия, невидимая чужим глазам, только изгибалась и вспыхивала ярче, не обрываясь.
- Первым идет Трубников. За ним, в одном шаге - Богораз, потом Чернецов и Матвеев. Я - замыкаю. Никому не отставать, ясно? Проводник у нас один, поэтому каждый должен видеть спину впереди идущего. Ясно?
- Ясно, - отозвались солдаты вразнобой, переминаясь с ноги на ногу, обвыкаясь к лыжам.
- Ну, тогда вперед.
Трубников с ходу взял приличную скорость, и некоторое время Степан напряженно следил, боясь, что кто-нибудь не выдержит, собьется с ноги, остановится. Но все шли ровно, постепенно старшина тоже приноровился к широкому лыжному шагу и задумался, не отрывая взгляда от широкой спины Матвеева, качавшейся перед ним.
Табкоче Ямал...
Самый сильный шаман, о котором здесь, в открытой всем ветрам тундре, говорили с опаской, оглядываясь через плечо, словно боялись, что он услышит и накажет. Множество темных историй ходило про Ямала, про его "дружбу с темными", про то, что он и вовсе не человек. Историям Степан не верил, но было еще кое-что, заставлявшее крепко задуматься. Еще в Обдорске старшина бегло пролистал старую папку под секретным грифом - отчет северной экспедиции Евладова. На нескольких листах, твердым и уверенным почерком, начальник экспедиции описывал Табкоче Ямала, особо подтверждая необычайные способности этого человека. Листы эти были из отчета изъяты и остались в архивах НКВД, как и записи экспедиции Житкова за двадцать лет до того. Табкоче Ямал упоминался и там - черный шаман, творивший злые, древние обряды, вызывавший духов мертвых, метивший кровью свои жертвы.
Когда за ним, как за "представителем вредного культа" приехали, случилось страшное. Отряд солдат, приступивший было к стойбищу шамана, исчез весь до последнего человека. Присланное подкрепление обнаружило только клочья шинелей, нечеловеческой силой погнутые и изломанные винтовки, и множество вмятин во мху, словно гигантские ноги с силой вбивали его в самую мерзлоту. Кровь была повсюду, но тел так и не нашли. А посреди всего этого, в единственном уцелевшем чуме, рядом со святилищем, устроенным прямо на нартах, неподвижно сидел Табкоче, и глаза его, круглые как у совы, светились в темноте.
Увозить его не стали. По приказу командира, каждый из солдат просто разрядил в шамана, так и не пошевелившегося, всю обойму своей винтовки. Тело, до отказа набитое сплющенным свинцом, закопали тут же, на берегу озера, без всякого знака. "Нехорошо, неладно сделали, - шептались по чумам ненцы, покуривая трубки, - не убили до конца. Вернется".
Вернулся.
Споткнувшись на кочке, Нефедов тихо ругнулся. Мысли перескочили на другое. Старшина поймал себя на том, что думает о своих - как они там сейчас? Оторванный от Особого взвода, Степан чувствовал себя непривычно одиноким, словно исчезла надежная защита, о которой даже и не задумываешься, пока она есть.
Два месяца назад полковник Иванцов был немногословен. Разговор с ним вышел коротким.
- Отправляйся в Обдорск, Степан, - сказал он. После недавнего ранения Иванцов еще больше сутулился, напоминая медведя-шатуна - старого, облезлого, но все еще опасного и сильного.
- В Обдорск? - Нефедов удивился. - Да это ж черт-те куда! Что случилось, товарищ полковник?
- Туда полетишь самолетом. Оттуда тоже - выделяют тебе персонального воздушного извозчика, понимаешь. Гидроплан, прямо с завода. Кое-кто, - Иванцов мельком глянул на висевшую в углу карту Москвы, - кое-кто считает, что ты там пригодишься, и даже очень. Из Обдорска пришла шифрограмма. На Ямале, на острове Белом, найдены следы базы немцев.
- На Ямале? - недоверчиво переспросил Нефедов. - Это ж прямо у пограничников под носом! Чем они смотрят?
- Так-то оно так... А ты знаешь, сколько там пограничников сейчас? Посты - один на триста километров, больше никак позволить себе не могли в войну. Тут не то что базу, тут можно целый флот в Обскую губу привести и там спрятать.
- Ну, ладно. База. А я-то при чем? Там свои чистильщики есть.
- Не просто база, Степан. Есть факты - не спрашивай, что и откуда - что на этой базе в свое время работали спецы. Сеть ловушек там такая... заходи - не бойся, выходи - не плачь, как говорится. Хуже того - немцы, похоже, сумели договориться с местными шаманами, и такого там наворотили... Бомбить пытались, дальнюю авиацию посылали.
- И что?
- И ничего! Не нашли летчики этой базы, как сквозь землю провалилась... Короче говоря, старшина, приказано откомандировать тебя туда.
- Кто со мной? - Нефедов уже мысленно прикидывал варианты.
- Бери Никифорова. И все. Все! - Иванцов повысил голос, глядя на Степана, кторый уже собирался ответить что-то злое. - Больше никого не дам. И не могу дать. Здесь такое творится после войны, что каждый человек, альв ли - на счету. Бери кого даю! Он сибиряк, парень крепкий, да и разбирается в этих делах...
"Этими делами" полковник Иванцов всегда называл боевую магию.
Перелет до Обдорска запомнился старшине Нефедову только тошнотворной болтанкой и пронизывающим холодом, от которого ноги в шнурованных ботинках превратились в два задубевших полена. Всю дорогу Степан страшно завидовал Никифорову, который предусмотрительно обзавелся унтами и мирно спал, укутавшись в полушубок. На аэродроме их встретили - только затем, чтобы через сутки усадить в гидроплан и отправить на Ямал. Им повезло - вода в Обской губе еще не встала, самолет благополучно проскользил до самого берега.
Дальше началась выматывающая нервы и тело бесконечная северная дорога.
Олени. Олени. Олени. Собаки. Лыжи. Снова олени. Мгновенно набравшая силу полярная зима. Степан и Никифоров, вместе с несколькими приданными в Обдорске солдатами из местных уроженцев, мотались по дальним стойбищам - небритые, вечно голодные, с красными от недосыпа глазами. Но головоломка постепенно выстраивалась - сквозь глухое испуганное молчание ненцев, сквозь слухи и выдумки, кочующие по тундре, сквозь отрывочные шифрограммы, которые удавалось принять в пурге, если Никифоров мог открыть канал связи. Каждая новая часть мозаики становилась на место, и Степан, сметая крошки последних сухарей в ладонь, чувствовал, как беззвучно собирается нужный механизм - словно "парабеллум" из отдельных промасленных деталей.
