Идиля Дедусенко - В «игру» вступает дублер
– Так это уже потом, – терпеливо объяснял Андрюшка. – И калмыки потом. А сначала скифы.
– Цыц вы, грамотеи! – прикрикнул старшина. – А ну прижмитесь к кургану! Что-то впереди виднеется – не разберу. Криволапов!
– Есть!
– Ждите моей команды, а я проеду вперёд, посмотрю, что там.
Алёшин тихонько пустил коня по степи, но вскоре остановился, уловив, что крохотная тёмная точка далеко впереди всё-таки движется. Старшина поднёс к глазам бинокль: вроде человек, пеший, идёт, не разбирая дороги.
А где тут её найдёшь, дорогу-то? Куда ни глянь – ровная земля. Даже курганы здесь попадаются редко, не чаще, чем за сотни километров друг от друга. Летом тут раздолье сайгакам. Кочуют они по степи неоглядной. Но сейчас их не видно – то ли опасность вспугнула – фронт близко, то ли начавшаяся зима заставила откочевать. Снег выпал уже в середине ноября, прикрыл тонкой плёнкой выгоревшую за лето траву.
Темнота быстро наползала на землю со всех сторон, и старшина уже еле различал фигуру человека, который продолжал идти вперёд. «А, чёрт! Сейчас растворится в ночи, – подумал он. – И кто такой? Заблудился, что ли?»
– Пошёл! – Алёшин пришпорил коня и поскакал навстречу человеку.
Тот, увидев приближающегося всадника, отчаянно закричал:
– Свой! Свой! Не стреляй!
Подскакав, Алёшин остановил коня.
– Чего орёшь? Кто такой?
Человек, широкий в плечах, в полушубке и мохнатой шапке с опущенными ушами, походил на медведя. Он махал руками и всё повторял:
– Да свой я, свой! Лейтенант Иванов. Из плена бежал.
Алёшин недоверчиво оглядел его, спросил:
– Оружие есть?
– Нету, нету! Вот хоть обыщи! Браток, думал, пропадём мы в той степи…
– Ты что, не один?
– Шестеро нас.
– Где же остальные?
– Там, – Иванов неопределённо махнул рукой в сторону степи.
Алёшин свистнул. Кавалерийский наряд выскочил из-за кургана.
– Криволапов! Скачите вперёд, там люди, из плена бежали. И вообще, пошарьте тут по степи.
Наряд поскакал вперёд, а старшина соскочил с коня, продолжая расспрашивать лейтенанта:
– Немцев видел в степи?
– На трёх транспортёрах, километрах в пяти-шести отсюда.
– Они, что же, не заметили вас? – удивился Алёшин.
– Мы в бурьяне спрятались. Долго лежали, пока они не проехали.
Алёшин кинул повод под локоть, достал кисет с табаком.
– Будешь?
– Спрашиваешь!
Иванов широкой лапищей взял клочок газеты, предложенный старшиной, и подставил к кисету. Разглядев вышивку, спросил:
– Зазнобушка?
– Жена.
Они свернули цигарки. Алёшин достал спички, чиркнул, но ветер тут же погасил огонь. Против ветра прикурить не удавалось, и старшина на миг повернулся спиной к лейтенанту. В ту же секунду на его голову обрушился сильный удар. Он ахнул и свалился под ноги всхрапнувшей лошади, выпустил поводья.
Криволапов наткнулся на старшину уже почти в полной темноте. Он даже не понял вначале, кто это. Соскочил с коня, наклонился и увидел Алёшина, лежавшего без сознания. Путника и коня поблизости не было, и снежная пороша уже заметала следы.
– Та-а-ак! – Криволапов быстро повернулся к наряду казаков и тем пятерым, кого они подобрали в степи неподалёку отсюда. – Не спускайте с этих глаз, ребята!
Он живо отстегнул фляжку с водкой, смочил бинт, приложил к ране, приговаривая:
– Вот дурная башка… Ей-ей, дурная башка…
Старшина, наконец, пришёл в себя, сел, очумело осмотрелся и вдруг закричал:
– Ко-о-нь! Где мой гнедой конь?
– Тю-тю твой гнедой, – сказал Криволапов. – Теперь его не догонишь. Ну, как он тебя саданул! Моли бога, что не в висок попал. Был бы тебе полный капут.
– Дай коня, Криволапов! – шатаясь, встал старшина. – Догоню – убью!
– Разве твоего гнедого догонишь? Да и не гож ты сейчас на такое дело. Вон ребята съездят.
Скрипя зубами и мрачно глядя перед собой, Алёшин подошёл к пленным, которые жались друг к другу, окружённые казаками.
– В расход их, гадов! – изрёк старшина, всё ещё пошатываясь и придерживая голову руками.
– Очумел? Разобраться надо, – напомнил Криволапов.
Алёшин, не отрывая мрачного взгляда от пленных, заорал:
– Кто такие? Командиры есть?
Худой парнишка в ватнике сделал шаг из строя, за ним – высокий тип в полушубке гражданского покроя и суконных штанах, заправленных в валенки.
– Ты кто? – спросил старшина парня.
– Младший лейтенант Скиба.
– А ты? – старшина ткнул пальцем в сторону высокого.
– Капитан Пшеничный.
– Кто старший в команде?
– Был я, – ответил капитан.
– Та-а-ак, капитан за мной, остальным оставаться на месте.
Они отошли, и Алёшин негромко, но с плохо скрываемой яростью спросил:
– Знаешь того, что убежал? Ну! Отвечай!
– Вы, старшина, на меня не давите, – с обидой сказал капитан. – Нагнали на него страху, вот он и дал тягу. И нечего нас здесь морозить. Отправляйте в штаб – там разберутся.
Тон капитана, который словно желал подчеркнуть разницу в званиях даже в таких условиях, раздражал старшину, и он грубо заявил:
– Когда нужно будет, тогда и отправлю! Фамилия того?
– Иванов…Так он говорил. Имя я не знаю.
Из погони вернулись казаки. Лейтенанта они не догнали. В степи стало совсем темно, и если бы не месяц, изредка пробивавшийся сквозь тучи, то и не видно было бы, в какую сторону идти. Алёшин время от времени со злостью потирал голову и корил себя: «Разведчик! Уши развесил – коня и оружия лишился. И этого…упустил. Кто такой? И что теперь командиру скажу?»
В штабе 3-й кавалерийской дивизии кавкорпуса генерал-лейтенанта Кириченко задержанных допросили на скорую руку и отправили в Кизляр. Их приконвоировал Криволапов. Он подробно доложил майору Игнатову, при каких обстоятельствах задержаны беглецы. Потом попросил:
– Вы уж, пожалуйста, не пишите бумагу на Алёшина. Старшина и так переживает. Хотел добра человеку, а тот гадом оказался. Да и досталось старшине хорошо, он сейчас в медсанбате, лечится.
– Ладно, разберёмся, – пообещал Игнатов.
Отпустив Криволапова, майор стал обдумывать всё, что было уже известно. Шестеро бежали из плена. Друг друга почти не знали. Могут ли эти пятеро отвечать за того, который сбежал? И куда сбежал? Просто дезертировал или знает, что по степи бродит банда дезертиров, и решил к ним примкнуть?
Со своими сомнениями майор пришёл к Панову. Генерал, стоя у карты, как бы размышлял вслух:
– Надо исходить из создавшегося положения. Немцы застряли под Орджоникидзе, поэтому усиленно ищут стыки частей кавкорпуса, чтобы вбить танковый клин. А для этого им надо разведать оборону Красной Армии, скажем, в районе Моздок – Кизляр. В распоряжении Клейста разведывательная школа Файста, в которой обучаются бывшие военнопленные…
– Понятно, – обдумывая слова генерала, протянул Игнатов. – У меня тоже есть подозрение, что эта шестёрка – явление не случайное. И в то же время…Вдруг они, действительно, бежали из плена?
– Продолжайте работать, – сказал Панов. – Кстати, что там с письмом?
– Ждём со дня на день, товарищ генерал. Им Чернов занимается.
Панов плотно сжал губы и сел к столу. Это означало, что майор может идти.Из всей шестёрки Игнатова больше всего заинтересовал капитан. В первый раз, войдя в кабинет, он бодро и чётко представился, попросил папиросу. Эта вольность не понравилась майору и насторожила: мало соответствовала человеку, натерпевшемуся в плену. Но характеры бывают разные, один сразу скиснет, а другой и на пороге смерти будет шутить и хорохориться. Надо разобраться и лучше всего попробовать поддержать тон, заданный капитаном.
Валентин предложил Пшеничному сесть на диван, сам сел рядом, открыл коробку «Казбека», начал рассказывать о сводке Совинформбюро, о том, что наши войска на Волге бьют немцев.
– Да, да! – с воодушевлением поддержал капитан. – Я сегодня уже прочитал в «Известиях». Мы в лагере изголодались по правде. Ведь там что? Одно нам твердили: считайте, что Россия пала. А тут, оказывается, такие дела! В Москве нормальная жизнь, работают театры. Сибиряки плавки ударные льют одну за другой. Колхозники урожай хороший собрали. Ну…со мной такое… Будто заново на свет родился!
– Вы в армии не политработником были?
– Комбатом.
– Пехоты?
– Стройбата.
– Специальность?
– Техник-строитель. В Ростове кончал.
– Ростовчанин, значит?
– Родился в Таганроге, жил в Ростове.
– А в плен?
– Под Батайском попал. Тяжёлая контузия… И сразу лагерь. Мало того, что голод, холод, так ещё постоянное унижение. Одна мысль всё время была: бежать, бежать, бежать…Иначе не знаю, как бы выдержал.
Чувствовалось, что это капитан говорит искренне. Он судорожно затягивался папиросой, часто покашливал – видать, лагерь и путь по студёной степи даром не прошли. Но ни слова его, ни явная взволнованность не могли служить подтверждением того, что он именно капитан Пшеничный, а не майор Петров или полковник Сидоров. Что бы он ни сказал о себе, проверить его показания практически невозможно, во всяком случае, так быстро, как было необходимо. Ни Ростов, ни Таганрог не запросишь, там сейчас немцы, и сколько они пробудут, неизвестно. А правду надо знать сегодня-завтра. Человек ждёт решения свое судьбы, возможно, абсолютно честный, настрадавшийся. Такого зачем держать? Вон он, снова в бой рвётся. Ну, а если хитрит, хочет утомить, запутать? Дескать, потеряют терпение, в конце концов, и отпустят.
