Свен Хассель - Генерал СС
— Вряд ли это вопрос для фюрера, — ответил Эйке. — Я удивляюсь, что офицер вашего ранга не может сам разобраться с пайком. Предлагаю заняться начальником полевой кухни. Возможно, этот человек крадет.
— Полевая кухня! — Молодой лейтенант со старческим лицом хрипло рассмеялся. — Мои солдаты не видели ее так давно, что забыли, как она выглядит!
Эйке потер лоб.
— Мне трудно поверить этому, лейтенант. Как вы питаетесь, если у вас нет полевой кухни?
Лейтенант подался вперед, приблизив серое, морщинистое лицо к лицу Эйке.
— Охотимся. Убиваем. А если нет времени идти на охоту, сидим голодными.
— Возмутительно! — Эйке повернулся и щелкнул пальцами одному из своих людей. — Гратволь! Запиши! Позаботься, чтобы дела здесь привели в порядок. — И снова обратился к лейтенанту. — Виновные в таком положении дел будут расстреляны, могу вас в этом уверить.
— Огромное спасибо, — сказал лейтенант. — Это большая помощь.
Тут в блиндаж вбежал унтер-офицер и оттолкнул Эйке с дороги.
— Противник атакует!
Лейтенант схватил автомат, несколько гранат и бросился наружу, унтер-офицер — следом. Эйке и его люди остались одни, дрожа в покинутом блиндаже. Такой войны они еще не видели. Сидя на корточках, прикрыв голову руками, они прислушивались в ужасе к свисту пуль, разрывам снарядов, громким выстрелам тяжелых орудий. Наверху и вокруг них шла непрерывная, беспорядочная деятельность. Люди бегали, пригибались, падали. Сапоги топали по убитому снегу. Проезжали тяжелые машины. Раздавались свистки и крики. Эйке не представлял, что происходит, он был способен лишь сжиматься в комок и ждать результата[57].
Атака была отбита. Молодой лейтенант вернулся в блиндаж и расстелил на полу карту, не обращая внимания на Эйке. Обергруппенфюрер с важным видом откашлялся.
— Вы в силах удержать эту позицию, лейтенант?
— Что?
Лейтенант поднял взгляд, увидел Эйке и нахмурился. Было ясно, что он совершенно о нем забыл. Стал вспоминать, и морщины на его лбу медленно разглаживались.
— Даже не знаю, обергруппенфюрер. Возможно, нет, но будем держаться, сколько сможем. Война, разумеется, уже кончена, но мы можем умереть в бою точно так же, как и другим образом.
Эйке высокомерно вскинул голову.
— Я мог бы расстрелять вас за это, лейтенант! Война никоим образом не кончена.
Лейтенант пожал плечами.
— Это звучит точно так же, как заявление фюрера, что мы воюем со страной недоразвитых дикарей… Вздор, нелепость! Бред сумасшедшего! Почему он сам не прилетит сюда и не посмотрит?
Один за другим прозвучали три выстрела. Молодой лейтенант камнем упал на пол, смяв карту. Эйке спрятал револьвер и жестом велел своим людям следовать за ним. Они вышли из блиндажа, не оглядываясь.
Инспекция продолжилась в Девятом танковом полку. Эйке потребовал к себе повара.
— Унтер-офицер, я слышал, что солдаты здесь полуголодные. Что можете сказать на этот счет?
Повар пожал плечами.
— Дайте мне продуктов, я сварганю что-нибудь. Без них ничего не приготовишь, так ведь?
— А полевая кухня? — спросил Эйке. — Как вы можете воевать без полевой кухни?
— Понятия не имею, — ответил повар. — Но у нас ее нет.
— И как же вы кормите людей?
— Главным образом отправляем команды для реквизиции. Стреляем лошадей и прочих животных. Из конины получается очень питательная тушенка. Для этого, само собой, конину нужно раздобыть. Найти лошадей сейчас нелегко.
— А когда не удается прибрать к рукам лошадь? — саркастически спросил Эйке. — Тогда что едите? Снегирей?
— Пока что нет. Когда нет ничего другого, едим печень.
— Печень? — удивленно переспросил Эйке. — Где вы ее берете?
Повар с сожалением посмотрел на него.
— Человеческую печень… из трупов. Очень вкусная, вы бы поразились. Хороший кусок обжаренной печени…
Эйке вышел на нетвердых ногах, прижимая ко рту платок. Больше он не заговаривал о полевых кухнях. Солдаты в Сталинграде стали каннибалами…
— Почему не идете в атаку? — крикнул он пожилому майору, схватив его за руку, чтобы привлечь внимание к себе.
Майор смерил его мрачным взглядом налитых кровью глаз.
— Куда идти?
— Куда угодно, черт бы вас побрал! Мне надоело видеть, как люди слоняются в ожидании, когда придут русские и перебьют их!
— А что еще остается делать? Мы окружены… Кроме того, кончаются боеприпасы, и нас недостаточно, чтобы уничтожить отару овец. — Он задумчиво рассмеялся. — Я командую батальоном, в котором осталось меньше полуроты солдат! А этот маньяк в Берлине все равно вопит, требуя победы…
Майора привязали к дереву и расстреляли. Эйке и его группа двинулись на поиски новых жертв.
Следующим расстреляли гауптмана-сапера: он взорвал свое оборудование, чтобы не оставлять русским, но разрешения не спросил и потому, на взгляд Эйке, был повинен во вредительстве. Он тоже был казнен без суда и умер нераскаявшимся.
Охота продолжалась. Оберст Йенк, командир 9-го пехотного полка, приказал отступать, когда большинство его солдат оказалось перебито. Он был повешен на крыле ветряной мельницы.
Они явились с инспекцией в импровизированный госпиталь и сорвали бинты у двухсот людей, чтобы осмотреть тяжесть их ран. Кое-кто от этого умер. Кое-кто оказался совсем не раненым или с такими ранами, которые Эйке счел несерьезными. Было расстреляно сто девяносто семь человек, включая врачей.
Эсэсовцы неумолимо двигались вперед. Отборный итальянский полк «Савойя» оказался неожиданно богатым охотничьим угодьем: добычей стали шестьдесят восемь офицеров, приказавших грабить немецкие склады, чтобы спасти своих солдат от голода.
Над Сталинградом бушевало горячее дыхание преисподней. Было вполне достаточно противостоять русским и без вмешательства мясника из Дахау. Для многих оно явилось последней каплей: они застрелились, не дожидаясь, когда их застрелит Эйке.
На станции Царица группа увидела толпу исхудавших румынских детей[58] с огромными глазами и тоненькими ножками, просивших у солдат хлеба.
— Уничтожить это отродье! — приказал Эйке.
Эту задачу взяли на себя румынские войска. Они были злобными, неукротимыми, постыдно трусливыми в бою, но сущими зверями перед детьми. Эйке наблюдал, как они ликвидируют соотечественников, потом повесил без разбору половину части по обвинению в трусости перед лицом противника.
Майор-пехотинец вывел свой поредевший батальон под сильным огнем, сохранив жизнь уцелевшим солдатам. При этом он лишился обеих ног и был отправлен самолетом из Гумрака в Германию. Узнав об этом, Эйке сразу же распорядился арестовать майора в Германии и отправить в Торгау, где его через несколько дней расстреляли на носилках.
Католического священника из 44-й дивизии расстреляли за проповедь об Иисусе из Назарета. Как кто-то коварно указал кровожадному Эйке, Иисус был евреем. В приступе антисемитизма Эйке приказал повесить священника за ноги и перерезать ему горло. Он провисел несколько дней, его распятие на красной ленте раскачивалось туда-сюда. Никто не подумал перерезать веревку, и солдаты стали пользоваться трупом как своеобразным указательным знаком. Иди прямо, пока не дойдешь до мертвого священника. Потом первый поворот налево, и выйдешь на нужную дорогу.
После этой вакханалии убийств Эйке вернулся самолетом в Германию и представил фюреру доклад, покинув 6-ю армию в смертельной агонии, в сокрушительных объятьях наступающих советских войск.
8
Бог послал Адольфа Гитлера помочь немецкому народу восстановить порядок в Европе.
Из речи Августа Вильгельма, прусского принца на банкете, устроенном Ассоциацией офицеров 16 июня 1936 г.За несколько дней до Рождества рядовых Венка и Блатта отправили по метели в Гумрак получить продукты для батальона. В условиях русской зимы норма довольствия на каждого солдата составляла десять граммов хлеба[59], десять граммов джема и четверть литра супа из конских костей.
Пауль Венк был крепко сложенным восемнадцатилетним парнем и, даже пробыв несколько месяцев на русском фронте, сохранял большой вес и неутолимый аппетит. Больше всего он мучился из-за постоянного голода. До недавнего времени он менял полученные сигареты на хлеб, но в Сталинграде такие сделки стали уже невозможны: сигареты исчезли с «черного рынка», а хлеб стал драгоценнее золотого песка.
Оба солдата ждали в Гумраке целый час, пока им не выдали продукты: двести двадцать пять буханок на батальон[60], джем и суп из костей.
— Двести двадцать пять, — сказал Блатт. — Пересчитай их вместе со мной и запомни.
Они уложили драгоценный груз на сани и поехали обратно в батальон. Дорога заняла у них восемь часов. Погода была отвратительной, лошади с выступающими ребрами шатались от голода. К Царице они прибыли на рассвете.
