Игорь Шелест - Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла.
Скажу ещё несколько слов об одном проекте фирмы «Фоккер». Будущий самолёт очень похож на рекордный планёр. Но изюминкой проекта я бы назвал то, как придумано встроить в фюзеляж будущего самолёта экономичный и относительно бесшумный турбовентиляторный двигатель. Кого заинтересует это, могу потом разъяснить… И ещё: стремясь создать предельно облегчённую конструкцию, проектировщики отказались от применения общепринятого шасси — взлёт предполагается производить с катапульты, посадку — на лыжу. Нетрудно догадаться о назначении этой машины — самолёт-разведчик. Проект будто бы одобрен НАТО.
Много интересного представлено на стендах из области исследований крыльев пассажирских самолётов с новейшей механизацией для получения максимальной подъёмной силы и возможно более плавного обтекания в полёте на больших углах атаки. Этот раздел выставки в общечеловеческом значении самый прогрессивный: аэродинамики всех стран здесь обмениваются опытом, и нет для них более благородной идеи, как сделать полет для пассажира не только ещё более удобным и быстрым, но, главное, абсолютно надёжным.
Что сказать ещё?.. — Тамарин помедлил. — В грандиозном павильоне на выставке экспонируется космическая техника, главным образом наша и американская. Здесь много говорят о совместном полёте советских и американских космонавтов, и по лицам видно, что это сближение с радостью и надеждой воспринято европейцами…
Но не думайте, что я и дальше намерен заниматься перечислением того, что можно увидеть на авиасалоне в Ле Бурже: иначе я рискую увидеть перед собою спящих!.. Мною подобран кой-какой любопытный материал, и я могу рассказать о нём подробно тем, кого он заинтересует. А сейчас… О, я давно вижу ваши нетерпеливо-любопытные глаза!.. (В зале оживились, послышался сдержанный смех). Сейчас, сейчас узнаете, что в этой красочной коробке…
Тамарин подошёл к столику, чуть помедлил, делая вид, что никак не развяжет узелок на коробке. Но вот крышка снята, и в руках у него оказалась краснопёрая птица наподобие голубя. Распластанные полупрозрачные крылья затрепетали, как живые. Тамарин даже сделал движение, будто удерживает птицу, чтоб она не выпорхнула, потом поднял её и показал публике.
— Вот… Теперь представьте, что вы двигаетесь в стотысячной толпе и видите над головами, как такие разноцветные голубки, бойко махая крылышками, то и дело взлетают впереди и, весело покружившись, иногда залетают на крышу ангара… Я сперва глазам своим не поверил: решил, что какой-то шутник ради праздничка разукрасил так почтовых голубей. А все же сердце учащённо забилось, и я стал пробираться туда, откуда они взлетали… Честно скажу: забыл даже о деле!..
Не без труда достиг я лотков, где симпатичные девушки бойко торговали этими гениальными игрушками, не забывая для рекламы то и дело запускать их в воздух. Я пересчитал свои скромные франки и, не раздумывая, отдал их за эту коробку.
Прихожу в шале — наши собирались там, — вижу академика Дударева — вы знаете: очень солидный учёный… У него такая же коробка… «И вы приобрели?..» — «Да! — смеётся. — Целых две: одну — внучке, другую — для исследований в моей лаборатории!»
Но, чувствую, вам не терпится увидеть, как она летает!.. Сейчас, сейчас… Только чур! В зале рассмеялись. Кто-то крикнул:
— Понятно: с возвращением на старт!
Тут захохотали все.
Тамарин завёл в голубе резиномоторчик и, приподняв махолетик над головой, пустил вперёд и вверх… Публика замерла, увидя, как искусственная птица, шумно хлопая крыльями, взвилась к самому потолку, описала полукруг, снизившись, пронеслась с поворотом над эстрадой и устремилась к окнам, будто выискивая, как бы выпорхнуть… Но зацепила за штору и опрокинулась в публику.
Тамарин предполагал, что полет махолетика произведёт определённый эффект, но тут зал словно помолодел лет на пятнадцать — шум поднялся, как на большой школьной переменке. «Дай взглянуть!.. Пусти по рукам!» — кричали отовсюду. Стремнину и Майкову не видно было, что творится у окон, и они недоуменно переглядывались. Но переполох все же стал затихать, повскакавшие с мест сели, и кто-то, подбежав к эстраде, передал голубя Жосу. Тот обнадёжил:
— После окончания разрешу самым отчаянным болельщикам потрогать руками. Теперь вы видите: машущий полет — моя голубая мечта!
Тамарин взял банджо и вышел вперёд:
— И опять, чтобы переключить ваше внимание, я исполню давние парижские стихи Макса Волошина, положенные на музыку современного Парижа…
В дождь Париж расцветает,
Точно серая роза…
Шелестит, опьяняет
Влажной лаской наркоза.
А по окнам, танцуя
Все быстрее, быстрее,
И смеясь, и ликуя,
Вьются серые феи…
Тянут тысячи пальцев
Нити серого шелка,
И касается пяльцев
Торопливо иголка.
На синеющем лаке
Разбегаются блики…
В проносящемся мраке
Замутились их лики…
Сколько глазок несхожих!
И несутся в смятенье,
И целуют прохожих,
И ласкают растенья…
И на груды сокровищ,
Разлитых по камням,
Смотрят морды чудовищ
С высоты Notre Dame…
И вновь рукоплескания: «Браво, Жос!.. Ещё, ещё!..» Девушки повскакали с мест, чтобы преподнести ему цветы… Но инструмент уже сверкает на столе, Тамарин движением руки призывает к тишине.
— На второй день по приезде, — заговорил он снова, — после завтрака, в вестибюле нашего отеля, что возле Монмартра, появился гид: подвижный пожилой человек с горбатым носом и круглой плешью на затылке, по фамилии Колпакчи. По-русски он говорил свободно, правда, с несколько одесской интонацией. Как выяснилось позже, ему 86 лет… И тут уж нужно было удивляться его расторопности. Он сказал, что «водит по Парижу туристов на пяти языках», в том числе и на японском. В Париже живёт с первой мировой войны.
Некоторые его пояснения показались мне любопытными, и я записал их в дневнике. С вашего позволения, хотелось бы привести их здесь.
Гид: Париж — дорогой город, очень дорогой!.. Прилично жить здесь могут люди состоятельные…
— Вы принадлежите к ним?
Гид: О!.. Я — люмпен…
Я попросил его привести наиболее показательные примеры дороговизны жизни в Париже.
Гид: Избави бог вас заболеть!..
— Что так?
Он взглянул на меня иронично:
— Вам, правда, не рожать… (Спутники мои расхохотались, как и вы сейчас.) А стоят роды в Париже около тысячи новых франков! (Как выяснилось позже, гид несколько «погорел» на денежной реформе 1960 года и с тех пор, называя любую сумму денег, никогда не забывал добавлять — «в новых франках».)
— Ну а, скажем, выдернуть зуб? — спросил я. — Такое ведь может и с мужчиной случиться.
Гид: Кладите дантисту на стол 250 новых франков, и через пять минут вы уйдёте от него без зуба и без денег!
Я: Вы предупредили, что обедать сегодня будем около Лувра в одном из ресторанов, — их у вас в Париже, говорят, восемь тысяч, — сколько же будет нам стоить обед?
Гид: Думаю, с полбутылкой вина он обойдётся каждому франков по 50… К ним чаевые — 15 процентов! Это уж обязательно!.. Не приготовив чаевых, не садитесь за стол!
— Ну… а если поинтересоваться стоимостью обеда… — не унимаюсь я, — нет, ужина у знаменитого «Максима»?
Гид посмотрел внимательно, уголки губ его скривились в сардонической улыбке:
— О, без семисот пятидесяти НФ туда не стоит открывать дверь!
* * *По планировке Париж может напомнить Москву: малое кольцо — бульварное, как у нас. Большое кольцо — садовое. Ещё дальше — кольцевая дорога.
Мы едем по Парижу. У перекрёстка нетерпеливо ждут зелёного сигнала машины в несколько рядов. Вот зажёгся зелёный свет. Наш ряд двинулся… Но что это? Соседний ряд — ни с места!.. Позади шофёры, смеясь, жмут на клаксоны… Проезжаем мимо причины затора: в машине сидит парочка и самозабвенно целуется… А позади гудят машины. Но не видно раздражённых лиц, не слышно ругани, все добродушно смеются и сигналят… пожалуй, в знак одобрения!
О парижанах бытует мнение как о людях легкомысленных. Мне это никак не показалось. Наоборот, на каждом шагу вы наблюдаете деловитость французов, сосредоточенность, серьёзность, в рабочее время и вовсе торопливость, сдержанность в разговоре… И деловитость французов присутствует во всём. Даже случай, когда двое целовались у светофора, носил характер какой-то запрограммированности… Чего здесь больше?.. Желания показать: «Вот как нам хорошо, мы любим друг друга!» Или: «А мы целуемся повсюду, лишь только вспомним, что надо поцеловаться, что есть свободная минута!»
«Париж отстал в области муниципальных транспортных услуг лет на тридцать!» — говорил нам гид на каждом шагу. Но, только оказавшись в парижской подземке, я оценил всерьёз, насколько великолепно метро у нас!.. Да, да, даже в часы «пик»!.. Эти наши подземные дворцы, именуемые станциями метро, и язык-то не поворачивается назвать пренебрежительно — подземка!.. А в Париже — можно, потому что в метро грязно, сыро, давка в вагонах страшная (во втором классе) — куда там наша! — вентилируется метро плохо, и духота в нём такая, что чувствуешь себя как на тренировке в барокамере без кислородной маски на высоте четырех с половиной тысяч метров, а от жары весь мокрый.
