Григорий Полянкер - Учитель из Меджибожа
Ребята слушали его, затаив дыхание. На глазах многих сверкали слезы радости. Он сам не мог удержаться, умолк и вынул платок, чтобы вытереть непрошенные слезы… Ему трудно было говорить. Сердце переполняли тревога и гордость, что его так внимательно слушают.
Эрнсту стало жарко, и он расстегнул пуговицы на куртке. Все увидели на нем офицерскую гимнастерку и ремень, на пряжке которого выступила пятиконечная звезда.
— Боже мой! Так это же наш! Наш! — послышался шепот с задних рядов.
— Ну, конечно, прислали с Большой земли… Наш!.. Наш!..
Он успокоил слушателей, дал советы, как вести себя, когда гитлеровцы начнут отступать, что каждому делать, чтобы ускорить победу над врагом. Просил держать в строжайшей тайне все, о чем он здесь рассказал. А если они захотят передать кое-кому услышанное, то должны быть исключительно осторожны.
Он быстро попрощался со своими новыми друзьями. И, велев гармонисту сильнее играть, а ребятам потанцевать, раскрыл дверь и скрылся в снежной пучине.
Через несколько дней после этой незабываемой встречи «добрый немец» передал через Клаву радостную весть: фашистские орды под Сталинградом полностью разгромлены, более трехсоттысячная армия солдат и офицеров вместе со штабом во главе с генералом Паулюсом взята в плен…
Еще Эрнст сообщил, что Гитлер в связи с этим объявил по всей Германии трехдневный траур. Фрицы нацепили на рукава черные ленты — справляли траур по своей былой славе, по прошлым победам!
Уж здесь «добрый немец» постарался! Эта весть пришла глубокой ночью.
Тотчас же он передал это Клаве, и долгожданная весть передавалась из уст в уста, быстро распространилась по селу и окрестным деревням.
Морозы в эти дни особенно свирепствовали, но на душе у многих было необычно тепло и празднично. Казалось, что сюда пришла весенняя оттепель…
Немецкие тыловые части, оказавшиеся далеко от Волги, стали быстро отходить. Это называлось у них «выравнивать фронт». Ближе к Днепру двинулась и форкоманда со всем своим хозяйством.
Собирались в панике, хватали с собой что попало. Каждый думал об одном: вырваться отсюда, уйти подальше, не попасть в плен, скорее унести ноги. Благодарили бога, что не оказались в том страшном котле, у Волги!
В этой дикой неразберихе, которая царила вокруг, Эрнст должен был решать, как ему быть. Попытаться перейти линию фронта, к своим, или пока отойти с командой? Остаться на месте и выждать — это сопряжено с большим риском. К тому же он считал, что теперь сможет сделать еще больше, чем раньше. Чувствовал большую ответственность перед своим спасителем и другом Гансом Айнардом. Его бегство может сильно отразиться на судьбе Ганса и других людей, которые помогали ему. И он решил пока остаться с командой.
Накануне передислокации он пришел к Клаве. Глядя на девушку глазами, полными благодарности, сказал:
— Ну, дорогая Клава, вот и пришло время расстаться. Не знаю, доведется ли нам еще встретиться. Все, что было в моих силах, я сделал. И у меня к тебе одна-единственная просьба. Она, правда, связана с большим риском… Можешь для меня сделать одно одолжение?.. Скажу прямо: не буду на тебя в обиде, если откажешь…
Девушка посмотрела на него испуганным взглядом:
— Зачем задаете мне такой вопрос? Вы столько хорошего сделали здесь для всех, что я ради вас готова даже жизнь отдать…
— Ну, что ж, большое спасибо!.. Я рад, что не ошибся в тебе и в ваших людях…
Оглянувшись, нет ли кого поблизости, дал ей два письма.
— Береги их, дорогая, как зеницу ока. Когда сюда, в село, придут первые советские воины и какой-нибудь штаб, сразу передай это самому старшему командиру… А пока спрячь хорошенько…
Девушка взяла конверты дрожащими руками. Перевела взгляд на Эрнста, снова на письма и быстро пробежала глазами адреса. На одном конверте было написано: «В штаб Юго-Западного фронта». На втором — «В Москву, в Генеральный штаб РККА».
Отвернувшись, спрятала их на груди. Снова взглянула на взволнованного Эрнста. В ее глазах были решимость, восхищение: «Боже мой, что же это за человек? Ведь я только догадывалась, кто он, этот бесстрашный Эрнст. Как же я о нем ничего не знаю? Наверное, настоящее его имя вовсе не Эрнст и никакой он не немец…»
Но не отважилась спрашивать об этом. Только поклялась выполнить его просьбу любой ценой. Она не подведет!
Не в силах сдержать своего волнения, девушка прослезилась.
— Вы чего ж это, Клава? Зачем плакать? Скоро будете свободны… — попробовал он ее утешить.
— Вы оставляете нас… Как же мы теперь жить будем? При вас чувствовали себя словно за каменной стеной. А теперь новые… Обозлены, как дикие звери… Будут вымещать весь свой гнев на нас…
— Понимаю, Клава… — сказал он после долгого раздумья. — Но я уже говорил, что вы должны сделать, когда наши приблизятся. Главное: не давать себя отправлять в Германию, на каторгу… Помогать всеми силами своим… Самое страшное уже прошло… Немного осталось страдать…
Она молча и сосредоточенно слушала его задушевные слова. И вдруг, приподнявшись на цыпочки, обвила его шею крепкими руками, прижалась к груди и крепко, нежно поцеловала.
— Счастливого вам пути!.. Пусть судьба вас оберегает от всех опасностей, дорогой Эрнст, наш верный друг. Мечтаю об одном: когда-нибудь встретиться с вами. Если, конечно, останемся живы…
Смахнула слезы, стыдливо опустила глаза.
— Счастливого пути!.. Будьте спокойны, Эрнст, только смерть сможет мне помешать выполнить вашу просьбу. Любой ценой это сделаю. Любой ценой! И, может быть, хоть частично заплачу за ваше доброе сердце, за все то хорошее, что вы сделали для наших людей. Прощайте, родной!
И они расстались.
Эрнст ушел из дома Клавы с легкой душой, веря, что эта девушка его не подведет. Да, он уже может уходить спокойно. Даже умереть не страшно, когда знаешь, что письма твои будут переданы кому следует.
Но особенно теперь умирать не хотелось! Необходимо дожить до того дня, когда кончится этот кошмар, когда увидит он всю советскую землю, всех наших людей свободными. Он должен вернуться к своим и мстить фашистским извергам. Он войдет в их проклятый Берлин!
Ночь прошла в хлопотах. Команда быстро собиралась в путь. Все спешили как на пожар. Толкались, ругались, проклинали свою судьбу и все на свете.
Он наблюдал эту дикую панику и радовался в душе: дожил!
Отовсюду выглядывали жители, следили за тем, как гитлеровцы покидают село.
А издалека в эту морозную ночь доносился грозный грохот русской артиллерии. Что-то знакомое и родное было в этом гуле.
Высоко в небе появились самолеты, видимо, советские. Они шли, тяжело груженные, на железнодорожные узлы, где сосредоточились отступающие немецкие части.
Паника нарастала. Хоть здесь не бомбили, но одно появление авиации наводило смертельный страх на немцев. Они падали на скованную морозом землю, дрожали от ужаса перед грядущей расплатой. Зарывали головы в снег, залезали в ямы, сугробы, будто те могли их спасти…
Полная неразбериха и паника царили на дорогах. Огромные пробки создавались у переправ. Офицеры с парабеллумами в руках неистово орали, ругались, напрасно стараясь навести хоть какой-нибудь порядок. Каждому хотелось поскорее «выровнять линию фронта», уйти подальше от опасности, вернее, быстрее спасти свою шкуру.
В один из морозных дней Николаевка ожила. Люди — стар и млад — выбежали из своих убежищ на улицу встречать освободителей. Они не понимали, почему Клава бросается к машинам, подводам, допытываясь, где самый большой командир, главный штаб. Ей необходимо передать что-то очень важное.
В конце дня, когда военные расквартировались, девушка попала в жарко натопленную хату, на стенах которой уже были развешаны большие карты с красными флажками, густо утыканными тут и там. Строчили пишущие машинки…
Она стояла перед седым полковником и взволнованно рассказывала о человеке, который недавно сделал людям столько добра. Затем вручила два конверта.
Полковник внимательно выслушал ее взволнованный рассказ, присел к столу, аккуратно вскрыл первое письмо и пробежал глазами.
В нем сообщалось, что бывший курсант киевских курсов военных переводчиков Илья Исаакович Френкис, пройдя со своим полком тяжелый путь от Днепра до Дона, выбираясь с большой группой солдат из вражеского окружения, был тяжело ранен и попал в руки врага. Находясь в чужом стане, он честно выполнял долг воина Советского Союза… По мере сил и возможностей служил своему народу, армии…
Клава стояла чуть дыша, всматривалась в сосредоточенное лицо полковника. Одним глазом заметила и запомнила имя автора письма: Илья Исаакович Френкис…
И сердце дрогнуло: так вот кто этот «добрый немец» под именем Эрнст Грушко. Огромная радость охватила ее после того, как она узнала его тайну. Теперь это имя запомнит на всю жизнь. Верила, что когда-нибудь они непременно встретятся.
