Богдан Сушинский - Ветер богов
Фройнштаг остановилась у крутой деревянной лестницы, — по которой можно было кратчайшим путем достичь казармы камикадзе, и прислушалась к витающему над виллой священному ветру богов. Это был ветер смерти, обреченности и тлена, тлена всего — тела, чувств, стремлений.
«Ну как на этом живом кладбище можно по-настоящему чувствовать себя женщиной? — с горечью подумала она, растерзав душу тоской неудовлетворенной самки. — Как здесь вообще можно чувствовать себя женщиной? Разве что взять и первой записаться в команду “СС-девиц-коммандос”?»
— И все же добровольно идти в эту казарму я, пожалуй, не решусь, — вслух объявила она, не интересуясь тем, слышат ли ее. — Разве что соблазнить продрогшего от своих холостяцких фантазий часового?
— Пойдем отсюда, — взял Скорцени Марию-Викторию за локоть. — Видно, в самом деле нельзя предаваться любовным страстям в местах, над которыми уже давно витает дух всеобщей погибели. Японцы не простили бы нам такого святотатства.
Княгиня покорно последовала за ним, но возле выброшенной Фройнштаг обоймы остановилась, подобрала ее и, вернувшись к ограде, швырнула к ногам унтерштурмфюрера.
— Возьмите, Фройнштаг. После казармы смертников один из этих патронов поможет вам привести свои патологические страсти в соответствие с принципами вашей не вполне сформировавшейся морали.
«Фройнштаг, нужно отдать ей должное, в таких ситуациях все же предпочитает разить холостыми, — окончательно утвердился Скорцени в достоинстве германок перед итальянками. — Этой же чувство жалости неведомо, дьявол меня расстреляй…»
— Признательна за совет, княгиня. В следующий раз я постараюсь более рационально распорядиться всей обоймой. Вы и так непозволительно долго пользуетесь ничтожеством холостой пальбы. Вспомните хотя бы виллу Кардьяни. — Фройнштаг проговорила все это незло, но с приличествующей случаю язвительностью.
— Ничего не поделаешь, Фройнштаг, я действительно пока что предпочитаю иметь дело с холостыми.
25
«Как же он стар! — брезгливо окинул взглядом сухопарую сутулую фигуру фельдмаршала Рундштедта фюрер. — Могу ли я выигрывать сражения, полагаясь на опыт подобных старцев, пусть даже согбенных в боях?»
— Рундштедт, вы только что оттуда… Мы доверяем вашему опыту и вашей интуиции. Мне известно, что у вас неплохая фронтовая разведка. Уверены ли вы, что в ближайшее время нам следует ожидать высадки? Если да, то когда и где это может произойти?
Уводя фельдмаршала по дорожке небольшого парка, Гитлер краем глаза заметил Еву Браун. Она вышла вслед за ними, но остановилась на лестнице, чего-то выжидая. Только что отшумел последний майский дождь. Рыхловатая каменистая почва Торы Оберзальцберг, на вершине которой располагалась ставка «Берг-хоф», жадно впитывала в себя тонкие, цвета серовато-молочной жидкости ручейки. Отмытые от высокогорной пыли стебли травы на аккуратно выкошенных газонах искрились под оживающим солнцем мириадами миниатюрных радуг. Адольф почувствовал, что, воспринимая эту красоту, Ева смотрит ему вслед с упреком ребенка, которому пообещали показать сказочные уголки этой горной страны, но, обманув, не взяли с собой.
— Что вы молчите, Рундштедт? — нервно поторопил он фельдмаршала, слишком аккуратно обходящего лужи. Когда командующий войсками на Западе явился к нему с докладом, он ограничился лишь общими словами по поводу дел и настроения и тотчас же предложил пройтись. А на замечания Рундштедта о том, что идет дождь, небрежно бросил: «Вот и прекрасно. Дождь в Альпах», — и велел адъютанту принести плащи — для себя и фельдмаршала.
— Трудно поверить в то, что объединенные войска союзников станут откладывать высадку на неопределенное время, — любой, даже самый бойкий доклад Рундштедта всегда напоминал старческое ворчание. Но теперь, недовольный последождевой ревматической прогулкой, он старался быть особенно невнятным. — Мы ведь понимаем, что их торопят не столько собственные амбиции, сколько успехи русских. — Фельдмаршал при этом не таясь взглянул на фюрера. Об успехах русских в его присутствии говорить было не принято.
— Да, их торопят успехи русских! — великодушно пришел ему на помощь Гитлер, вновь оглядываясь на застывшую у входа рядом с часовым женскую фигуру. Часовой при этом не поленился отойти чуть в сторону, дабы не оказаться слишком близко к «мутер-фюрерше», как потихоньку начали называть здесь в последнее время Еву Браун. — События на востоке не могут не торопить их, заставляя думать о том, что, в случае слишком заметного продвижения большевиков, им уже абсолютно ничего не достанется от германского пирога. Поэтому не стесняйтесь, фельдмаршал. Это я должен стесняться говорить об успехах русских, имея таких полководцев, как вы, Роммель, Клюге, Шернер, Модель…
— О себе умолчу. Об остальных скажу: это действительно имена, достойные истории.
Герд фон Рундштедт остановился у края лужайки и задумчиво смотрел на окрестные вершины, небольшие постройки резиденции, под которыми скрывались подземные убежища… Воздух в горах был упоительно свеж и прохладен. Вот только время такое, что фельдмаршалу уже было не до горных красот и упоительных вздохов.
— На том, предполагаемом нами, направлении союзники разворачивают новые части. Появились десантные корабли. Но скопление живой силы и техники пока что настолько незначительно, что невозможно представить себе, чтобы, имея такое сосредоточение боевых средств, англо-американцы решились на форсирование Па-де-Кале и штурм нашего побережья.
— То есть вы уверяете, что нам не следует опасаться высадки объединенных сил союзников?
— По крайней мере в ближайший месяц.
— Если бы они подарили нам целый месяц!
— Не решатся.
— Но вы говорите о высадке в районе Па-де-Кале, — уточнил Гитлер. — Забыв при этом, что противостояние по обе стороны Английского канала распространяется на сотни миль.
— Мы, в частности фельдмаршал Роммель, предпринимаем меры на всем протяжении французского и бельгийского побережья. Но существуют наиболее реальные участки. В то же время обязан сообщить вам, мой фюрер, что при действительно массовой высадке противника мы окажемся перед сложной проблемой авиации и резервов.
Взгляды фюрера и фельдмаршала скрестились, и Рундштедт вдруг ощутил, что мысли верховного главнокомандующего далеки от «Бергхофа», Западного фронта, опасности, перед которой оказывалась Германия в случае высадки объединенных сил союзников. Отведя глаза, они вместе взглянули на укутанную в наброшенный на плечи плащ Еву Браун.
«Неужели фюрер думает сейчас об этой… шлюшке?! — с горечью подумал фельдмаршал. — Черт бы их всех побрал! Чем они здесь только не занимаются! Почему фюрера до сих пор не изолировали от нее? Ведь уже не раз в узком кругу приближенных, особенно в кругу командующих фронтами, говорилось о том, что Гитлер слишком много времени уделяет свиданиям с Евой, всем тем сугубо постельным заботам, которые трясинно затягивают его всякий раз, когда он оказывается здесь, в Берхтесгадене».
Причем в последнее время об этом говорилось все более откровенно, с вызывающей прямотой. Не забывая вспомнить о решительном поступке, совершенном еще в декабре прошлого года фельдмаршалом фон Клейстом, который, добившись приема у фюрера, прямо обратился к нему, почти потребовал: «Мой фюрер, сложите с себя полномочия верховного главнокомандующего сухопутными силами. Занимайтесь внешней и внутренней политикой».
А ведь фон Клейст находился тогда в более сложном положении, чем он, Рундштедт, поскольку события происходили после его поражения на Северном Кавказе и на берегах Южного Буга, при том, что одна из его армий к тому же оказалась блокированной в Крыму.
Словно почувствовав, что фельдмаршал ненавидит ее в эти минуты, считая, будто в ней таится одна из причин многих неудач фюрера как главнокомандующего, Ева резко повернулась и скрылась в вестибюле резиденции.
Рундштедт воспринял это как свою маленькую победу. В какую-то минуту ему даже показалось, что он готов повторить подвиг фон Клейста. Его так и подмывало выпалить прямо в глаза фюреру нечто подобное тому, что, мол, «отдайте военные дела военным… Пусть за неудачи на фронтах несут ответственность генералы. Вмешиваясь в их дела, вы сковываете инициативу». Или что-то в этом роде.
Но уже, казалось бы, решившись, фельдмаршал вдруг обратил внимание на то, что они остались тет-а-тет. И никто, зная его фюреробоязливость, не поверит, что он решился на такую дерзость. Да и «дела военных» зашли столь далеко, что хоть как-то исправить положение можно лишь, обладая всей полнотой власти в стране. Которой, кстати, не обладал теперь уже даже фюрер.
Рундштедт неожиданно вспомнил о предупреждении, полученном от одного из офицеров своего штаба. Тот уверял его, что против фюрера готовится большой заговор генералитета. Фельдмаршал и сам догадывался, что такой заговор зреет. Ему даже предлагали — правда, пока лишь только намеками — присоединиться к «группе патриотически настроенных генералов». Однако, услышав об этом от полковника своего штаба, Рундштедт внутренне содрогнулся: гибель фюрера означала бы гибель рейха. Правда, теперь он сильно засомневался в непогрешимости этой формулы. В конечном итоге гибель фюрера могла бы оказаться и первым шагом к спасению Германии.
