Александр Чаковский - Блокада. Том 2
На мгновение перед глазами Суровцева возникла картина бегущих навстречу друг другу бойцов с поднятыми в руках винтовками и автоматами, ему даже показалось, что он слышит ликующие крики «ура!».
И вдруг где-то высоко над головой раздался глухой хлопок, и в то же мгновение все вокруг осветилось голубым призрачным светом.
Суровцев увидел темную поверхность Невы, ряды лодок, рассекающих водную гладь, и противоположный берег — высокий, обрывистый, изрытый траншеями.
Гребцы, которые и раньше энергично работали веслами, казалось, удвоили усилия.
Несколько секунд было по-прежнему тихо… А затем заговорила немецкая артиллерия. Первый снаряд упал где-то между лодками, но, кажется, не повредил ни одной. Только черный фонтан взметнулся высоко над водой.
Осветительная ракета погасла.
Но тут же снова раздались глухие хлопки, точно по большим, наполненным воздухом бумажным пакетам наносил удары чей-то гигантский кулак, и несколько новых ярких фонарей повисли в небе. И снова открыла огонь вражеская артиллерия. Теперь било уже не одно орудие. Только что тихая и, казалось, невозмутимо спокойная невская вода закипела; на глазах у Суровцева разлетелась в щепы одна из лодок…
До противоположного берега оставалось метров четыреста. Но теперь Суровцеву казалось, что его отделяет от цели бушующий океан. Шинель была уже насквозь мокра. Острые брызги били в лицо… А сидевшие на веслах бойцы неутомимо гребли.
Суровцев еще раз взглянул на высокий, отчетливо видимый противоположный берег и во весь голос крикнул:
— Вперед, товарищи, только вперед!
Он понимал, что все лодки находятся сейчас в поле зрения противника и единственное для них спасение в том, чтобы как можно скорее достигнуть так называемого «мертвого пространства» — оказаться под защитой высокого противоположного берега. Но для этого надо еще было преодолеть как минимум двести метров…
А вокруг ад. Казалось, что десятки подводных вулканов одновременно начали извергаться. В воздух летели обломки весел, доски разбитых лодок. Гром артиллерии, крики и ругань людей — все слилось воедино…
Суровцев сидел на корме, вцепившись руками в борта. Он не думал сейчас о собственной жизни. Одна мысль владела им: спасти от гибели батальон, как можно скорее вывести лодки в безопасную зону…
Были мгновения, когда Суровцеву казалось, что они не достигнут ее никогда, и вдруг он с радостью и облегчением увидел, что снаряды рвутся уже позади лодок. Еще несколько минут, теперь уже бесцельно, била по переправе вражеская артиллерия. Потом стрельба прекратилась. Одна за другой гасли в небе осветительные ракеты.
И снова все погрузилось в мрак, в тишину, нарушаемую лишь перекличкой командиров рот и взводов, пытавшихся уточнить потери, а значит, и наличие находящихся в строю бойцов.
Суровцев все еще конвульсивно сжимал пальцами борта и, когда почувствовал легкий толчок, не сразу отдал себе отчет в том, что лодка уткнулась в берег. Потом, поняв, что переправа закончена, выскочил на скользкую, размякшую от дождя землю.
— Капитан Суровцев здесь? — раздался из темноты чей-то голос.
— Здесь, здесь! — поспешно ответил он.
Послышались хлюпающие шаги. Суровцев увидел, что к нему направляется какой-то моряк в черном бушлате.
— Капитан-лейтенант Сухарев, — представился моряк, протягивая руку. У него был хриплый, простуженный голос. — Переправились точно. Потери большие?
— Некогда было считать! — зло ответил Суровцев.
— Ладно, — примирительно сказал Сухарев, — сосчитаешь потом. А сейчас идем со мной.
— Никуда не пойду, пока не соберу батальон, — сказал моряку Суровцев и крикнул: — Комиссар и командиры рот, ко мне! — Он произнес эти слова со страхом, боясь, что ему не ответят, что, может быть, и Пастухов и командиры рот остались там, на дне этой страшной реки.
Лишь когда в ответ прозвучали знакомые голоса всех четверых, Суровцев почувствовал облегчение и спросил моряка:
— Где расположить батальон?
— А вот здесь и располагай. Прямо на берегу. Под обрывом.
— А там… наверху? — с недоумением спросил Суровцев.
— Наверху? — переспросил Сухарев. — Наверх, значит, тебе не терпится? Подождешь до утра. Пошли. — И крикнул куда-то в темноту: — Приступить к погрузке раненых!
— Ты о каких раненых говоришь? О моих? — неуверенно спросил Суровцев.
— Нет, твоим еще очередь не подошла. Будут грузить тех, кто здесь со вчерашнего дня лежит и лодок твоих дожидается. Такой здесь у нас конвейер, — с недоброй усмешкой проговорил моряк. — А теперь двинулись.
Отдав приказания командирам рот расположить бойцов тут же, на берегу, подсчитать потери и оказать первую помощь раненым, Суровцев направился за моряком.
Идти пришлось недалеко. Землянка, куда привел его Сухарев, была крошечной — в ней едва помещались одноногий стол и два чурбана по сторонам. На столе горела коптилка.
— Садись, комбат, — сказал, расстегивая бушлат, Сухарев и опустился на чурбан. — Сними шинель-то, в Неве, что ли, искупался? — В его манере говорить было что-то снисходительное и вместе с тем задиристое. — Снимай, снимай, — повторил он, видя, что Суровцев медлит, — печки нет, вон на гвоздь у притолоки повесь, к утру обсохнет.
Суровцев молча снял шинель и повесил на гвоздь, вбитый в дверную раму.
— Твой батальон наступает на Арбузово. Так? — спросил Сухарев.
Суровцев кивнул.
— Тебе сказали, что я у тебя на фланге буду?
— Сказали только, что тут моряки дерутся, и все, — ответил Суровцев.
— Значит, считай, что сказали точно. Вчера утром Арбузово было наше, днем стало немецкое. Дальше этой чертовой деревеньки продвинуться вообще не удавалось, — мрачно продолжал Сухарев. — Теперь слушай задачу.
— Задачу передо мной поставили. А уточнит ее мой командир полка, когда переправится, — сухо прервал его Суровцев. Ни по званию, ни по возрасту этот моряк не был старше его.
— Так вот, мне поручено ее уточнить, понял? Мне, командиру батальона морской пехоты Сухареву.
— Кем поручено?
— Тьфу ты черт! Командиром бригады поручено, а он с твоим комдивом связывался, понял? Комполка твой то ли переберется сюда до рассвета, то ли его немцы по дороге потопят — это еще неизвестно. А с рассветом нам наступать.
— Я должен прежде всего ознакомиться с местностью, — угрюмо проговорил Суровцев.
— Рекогносцировку, значит, провести? — язвительно спросил Сухарев. Он облокотился о стол, подпер голову ладонями и, щуря глаза, продолжал: — Ты понимаешь, куда попал, капитан? Про что говоришь? Наверху сейчас тьма египетская, только лампочки немец время от времени вешает. Высунешь башку — считай, что в последний раз. До немца тут не больше чем полкилометра. А с рассветом — в бой. Поднимешь батальон вверх по круче, прямо в траншеи и ползи. Впрочем, если так хочешь, попробуем сейчас подняться наверх.
— Траншеи отрыты? — спросил Суровцев.
— Немец их отрыл, — бомбами да снарядами. Ну, еще несколько карьеров есть, овражки, вот тебе и вся топография… Женат?
— Нет, — машинально ответил Суровцев. И недоуменно спросил: — А при чем тут это?
— А при том, — поучительно произнес Сухарев, — что раз на «пятачок» попал, то одна у тебя жена, одна мать, один отец: Ленинград. Только о нем и думай, иначе не выдержишь.
— Слушай, моряк, — едва сдерживаясь, сказал Суровцев, — чего ты меня все учишь?
— Я тебя не учу, — нахмурив свои белесые брови, ответил Сухарев. — Я… просто знать хочу, какой ты есть, с кем в бой пойду, что у меня за сосед будет.
— Вот в бою и узнаешь!
— В бою поздно узнавать!
— Видно, до сих пор соседи тебе плохие попадались.
— Нет, на это не жалуюсь.
— Тоже морячки? — с едва заметной иронией спросил Суровцев, потому что знал традиционную морскую привычку несколько свысока смотреть на «сухопутных».
— Морячки у меня только справа, а слева — царица полей, — каким-то отрешенным голосом ответил Сухарев. Потом подался к Суровцеву и с плохо скрываемым волнением добавил: — Я, капитан, там, наверху, комиссара своего оставил.
— Где? В боевых порядках? — не понял Суровцев.
— Нет. В земле. Даже вытащить сюда, вниз, не смог. Нечего было вытаскивать. И хоронить нечего. В клочья. Мы там вчера полбатальона положили. А ты знаешь, почем моряцкая жизнь?!
Сухарев провел рукавом бушлата по лицу, тряхнул головой и уже подчеркнуто деловито спросил:
— На той стороне войск много?
— Много, — ответил Суровцев, чувствуя, что раздражение его против этого человека прошло. — И все прибывают. Я генерала видел. Конькова. Он говорит, что задача — прорвать блокаду.
— Здесь эту задачу уже больше месяца выполняют. Каждый клочок земли кровью полит. На метр в глубину, наверное. Только сил у нас недостаточно.
