Владимир Першанин - «Зверобои» против «Тигров». Самоходки, огонь!
Сразу оказались на верхушке бугра. По дороге гнал вездеход с противотанковой пушкой на прицепе. Кузов был заполнен солдатами, столбом поднималась известковая пыль. Обозленный на весь мир механик рванул вперед, собираясь смять всей массой фрицев с их вездеходом и пушкой.
Не успел. Лишь окунулся в густую молочную взвесь, из которой неслись автоматные трассеры едва избежавших гибели артиллеристов. Лученок поступил не слишком умно, но, видно, тоже не выдержали нервы, да и цель была заманчивая.
О его ошибке тут же напомнила пушка Т-3. Самоходку спасло известковое облако, да и выскочив на дорогу, они оказались в мертвом пространстве. Снаряд прошел выше и врезался в склон, подняв новые клубы белой взвеси.
– Где танк? – кричал Чистяков, высунувшись из люка.
– Наш, что ли? Отстал давно.
– Немецкий… закопанный.
– Кажись, там – неопределенно отозвался Коля Серов.
В прицел он не смотрел – бесполезно. Сидел наготове у орудия, готовый стрелять куда попало.
– Тимофей, гони вверх по дороге.
Младший лейтенант хотел как можно быстрее выскочить из проклятой взвеси, которая заполнила мучнистой пылью не только дорогу между буграми, но и все пространство внутри самоходки.
– На бугор – и сразу поворот влево.
– Догадаюсь, – отозвался Лученок, разгоняя машину, чтобы одолеть крутой подъем.
На середине бугра едва не скатились вниз. Пополз под многотонной тяжестью тонкий слой почвы вместе с травой. Двигатель ревел, сотрясая машину, гусеницы прокручивались, выбрасывая вместе с выхлопами дыма крошево земли, травы, осколков известняка.
Тимофей зацепил гребнями гусеницы каменистый выступ и, преодолев опасное место, вскарабкался вверх. Сразу крутанулся, поставив машину орудием к торчавшей из земли сантиметров на семьдесят танковой башне.
Стрелять было бесполезно, теперь башня Т-3 оказалась в мертвой точке, слишком низко для орудия самоходки. Пушка была повернута в сторону ревущей и лязгающей на подъеме «тридцатьчетверки», которая никуда не делась и, словно привязанная, шла за машиной Чистякова.
– Дави, – сумел прохрипеть мгновенно пересохшим горлом младший лейтенант.
Полста метров под уклон СУ-152 пролетела за несколько секунд. Столько же понадобилось командиру панцера Т-3, чтобы развернуть свою удлиненную пушку.
Она выстрелила в тот момент, когда сорок пять тонн металла обрушились на башню. Самоходка согнула пушку, сплющила командирскую башенку и, выдирая гребнями траков решетки жалюзи, выскочила из капонира. Снаряд взорвался в стволе. Заряд пороха и бронебойная болванка разорвали пушку на изгибе. Язык огня хлестнул вдоль днища самоходки, кусок ствола вылетел из-под кормы и закувыркался, вспахивая землю.
Командир «тридцатьчетверки» с заклинившей башней, увидев вспышку и волну пламени из-под кормы, решил, что самоходку подожгли. Экипаж Чистякова в те доли секунды, пока давили на ходу вражеский танк, почувствовал удар в днище и жар, проникнувший во все отверстия машины.
Лученок отогнал самоходку метров на двадцать. Вмятый в землю Т-3 дымил, затем из сорванной командирской башенки выплеснулся язык пламени. Из бортовых люков выскакивал экипаж, двое тянули за руки раненого камрада.
«Тридцатьчетверка» не могла повернуть башню. Командир и заряжающий, высунувшись, открыли огонь из автомата и пистолета. Один танкист упал, остальные скатились по склону бугра.
Коля Серов бил по ним из трофейного МП-40 длинными очередями. Ствол задирало, и хотя контуженые танкисты, шатаясь, брели неподалеку, он сумел задеть лишь одного. С руганью принялся перезаряжать оружие, но Чистяков втянул его на место.
– А ну, к прицелу! Высматривай артиллерию.
Отсюда с холма деревня Сухая Терёшка была видна как на ладони. У окраины дымила «тридцатьчетверка», разбитая и сожженная в начале атаки. Горели два немецких штурмовых орудия, дома, сараи.
Старший лейтенант Сенченко наступал в паре со старшиной Кочетовым, следом шли десантники. Оба танка стреляли из пушек и пулеметов, пехота тоже вела огонь, швыряя гранаты в подозрительные места. Стоял такой треск, будто развернулось целое сражение.
Редкие группы немецких солдат отступали под прикрытием пулеметов. Из-за домов вынырнул грузовичок с тентом, в него спешно карабкались отступающие. Происходило все это без паники. Людей прикрывал миномет, который втащили в кузов, когда машина загрузилась.
Дорога из деревни была блокирована самоходкой Чистякова и «тридцатьчетверкой» с заклиненной башней. Водитель грузовика гнал по малонаезженной тележной колее. Танки Сенченко и Кочетова азартно били по нему, но мазали – водитель умело крутил виражи. Серов тормошил младшего лейтенанта:
– Давай и мы врежем!
– Сенченко сам справится, да и снарядов мало. Тимофей, спускайся, а то мы, как монумент, на виду.
– Уйдут ведь гады, – гнул свое Серов.
Но гады не ушли. Один из танковых снарядов взорвался под задним бортом грузовика. Вынесло задний мост вместе с колесами, разнесло борт. Из кузова выскакивали фигурки в серо-голубых френчах, разбегались, тащили на себе раненых.
Кто-то замешкался. Новый взрыв разнес грузовик, вспыхнул бензин. В огне ворочался солдат, пытаясь подняться. Помочь ему было некому. Танк с заклинившей башней тоже взобрался на бугор и стрелял из пулеметов по мелким кучкам и одиночным фрицам, покидавшим деревню.
– Командир, воздух! – крикнул Серов.
Четверка «фокке-вульфов» на высокой скорости пронеслась над деревней, сбросила несколько бомб. Два истребителя пошли на самоходку и танк, которые катились с холма под защиту дубовой рощи на окраине. Бомбы взорвались в стороне, зато многочисленные пушки, как отбойным молотком, ударили по обеим машинам.
Даже когда спрятались в дубняке, истребители-штурмовики назойливо прошлись раза три, повторяя атаку. На землю летели срезанные ветки и молодые деревца, по броне оглушительно хлопали 20-миллиметровые снаряды и пули.
– Резвитесь… резвитесь, – нервно ворочал рычагом Тимофей Лученок. – Нарветесь на наших…
Механик как в воду глядел. Налетели «Яки», и «фоккеры» взвились вверх. Там началась схватка, а в селе горели новые дома, подожженные немецкими самолетами.Собрались у окраины под защитой огромных тополей. Чистяков связался с Пантелеевым, доложил о результатах боя.
– Ну и не телитесь. Гоните к назначенному месту, – приказал командир батареи.
Сведения о подбитых немецких машинах и раздавленных пушках он словно пропустил мимо ушей.
– Подождите, дайте с коробочками разобраться. Почти все повреждены! – кричал в отчаянно трещавшую рацию младший лейтенант.
– Все не слава богу. Быстрее разбирайтесь.
Молодецкого удара по никому не известной деревеньке Сухая Терёшка явно не получилось. Опорный узел в основном уничтожили, сумели уйти менее половины гарнизона. Но, как всегда, немцы наносили крепкие удары.
Рота капитана Сенченко, вернее, ее остатки, представляла удручающее зрелище. На ходу остались всего три танка. У одного из них не вращалась башня, а экипаж старшины Кочетова был сплошь контужен. Лобовой удар повредил систему наводки орудия. Кроме того, треснуло одно из колес, и его срочно меняли с помощью других экипажей. Башнер-наводчик, едва не главное лицо в экипаже, от которого зависела меткая стрельба, лежал среди раненых.
Вначале мелкие раны не внушали опасения, но вскоре лицо опухло, посинело, а глаза превратились в узкие щелки. Сам Кочетов с перевязанным плечом лежал рядом с машиной и жадно пил холодную воду из фляжки. Сумеет ли он дальше воевать, неизвестно.
«Тридцатьчетверка», которая сопровождала самоходную установку Чистякова, лишилась командира. Гусеницу натягивали под огнем противотанковой пушки и пулемета. Двое танкистов были ранены, а снаряд, ударив в моторное отделение, вызвал повторный пожар, который с трудом потушили.
Танк притащили на буксире, осмотрели и пришли к выводу, что без ремонтников не обойтись. Но самой острой проблемой стали раненые. Их лежало и сидело в тени тополей человек двадцать пять. Санитары наложили перевязки, шины на пробитые руки-ноги, но половине требовалась срочная медицинская помощь.
Обгоревший танкист, не находя себе места от боли, вышагивал, растопырив сожженные до костей руки. Ему наливали спирта, он затихал, но, посидев немного, снова вскакивал.
– Когда в санбат повезут? – повторял он.
Трое-четверо лежали без сознания, изредка приходя в себя. Парнишке – десантнику лет семнадцати – оторвало ступню. Он весь покрылся нездоровым румянцем, стонал и вскрикивал. Спирт, который ему давали, чтобы облегчить боль, в парня не лез. Его сразу начинало рвать.
Сносили убитых и складывали в ряд. Экипажи возились с повреждениями. Чистяков и Лученок забрались под самоходку и рассматривали закопченное днище. Тимофей ковырнул монтировкой, сверху посыпалась окалина и отвалился сгоревший кусок металла.
