Руслан Сахарчук - Месть смертника. Штрафбат
Вместе с Гвишиани Белоконь вел людей через зону подорванного им дзота в третьей линии огневых. Потом его чем-то садануло в голову, он упал. Когда поднялся – полубезумный, с грохочущей болью в черепе, – уже потерял из виду и титовцев, и Гвишиани. Или сам потерялся, это уж как посмотреть.
Он долго полз вперед на руках. Останавливался. Стрелял в неизвестность. Полз. Закрывался от свинца телами мертвых и раненых, снова стрелял и полз. Какой-то залитый кровью и присыпанный землей солдат просил его добить. Наверное, Белоконь добил – он не помнил. Состояние было не тем, чтобы запоминать происходящее. Быть может, именно это называют опьянением боем. Дурная голова, трясущиеся от напряжения руки, струящийся пот по лицу, пятна перед глазами… Один раз его даже вырвало.
Резкая боль в предплечьях немного его отрезвила. Белоконь наткнулся на остатки колючей проволоки. Пришлось повернуться набок и выдирать ее из рукавов. Одновременно он огляделся – теперь уже почти осмысленным взглядом.
Белоконь обнаружил, что уже преодолел часть проволочного ограждения. Если торчащие тут и там закрученные обрывки колючки можно назвать ограждением. Вокруг были тела и части тел, дымились воронки. Здесь рвались мины, только мины. Пушки фашистов не стали бы класть снаряды вплотную к собственным позициям.
А позиции были прямо перед Белоконем – рукой подать. Внутри окопов стреляли и вопили по-немецки. Белоконь стал переворачивать мертвецов в поисках гранат – если уж на этой ниве ему повезло один раз, повезет и дважды. Не может быть, чтобы ни у кого не было…
На возню с покойниками он потратил добрых пять минут. За это время – огромный период в бою – вокруг ровным счетом ничего не изменилось. За брустверами продолжались шевеление и редкие выстрелы. Наконец Белоконь нашел то, что искал. Находка превзошла ожидания – то была не просто противопехотная граната, а целая связка из трех штук. «Русская тройка», как говорил Титов.
Он приподнялся и бросил гранаты в окоп перед собой. Закрывая голову руками, Белоконь успел подумать, что любая оплошность в обращении с осколочными – например, если он перебросит «тройку» через траншею и она рванет снаружи – гарантированно будет стоить ему жизни. Хорошо, что эта мысль не пришла раньше. Рука не дрогнула. Бросок получился на славу, под стать Смирнову.
После взрыва он слишком рано отнял руки от глаз и увидел, как над окопом веером разлетелись алые брызги и ошметки тел.
* * *Невероятно, но при всем хаосе штрафникам удалось выбить немцев из укреплений. Высота 123,8 покорилась немалой кровью. Целиком картину произошедшего во время штурма Белоконь восстановил со слов командиров и тех немногих, кто уцелел.
После артподготовки уцелело три дзота. На них и напоролся первый приступ. Один из пулеметов удалось уничтожить взводу, который вел за собой Титов. Штрафники пошли на огневую в лоб в полный рост – в итоге амбразуру завалили телами и взорвали. Второй пулемет грохнул Белоконь.
Дорога вперед была открыта, когда над головами засветились красные огоньки сигнальных ракет. Весть об отступлении тут же облетела бойцов. Как Титов ни надрывался, но часть его роты стала отходить.
Тем временем уголовный штрафбат прочно залег перед пулеметами и, когда проблема дзотов была решена, уцелевшие зеки двинулась вперед. Их комбат был уже мертв. Под предводительством собственных авторитетов уголовники действовали не удивление слаженно. Они быстро достигли проволочных заграждений, в которых уже увяз взвод штрафной роты со всеми своими перчатками и ножницами. Фашисты беспрерывно садили по взводу из окопов, но титовцы упрямо расчищали путь от колючки.
Зеки расстреляли их в упор. После чего уголовный штрафбат пополз к немцам, размахивая заранее приготовленными белыми тряпками. Неизвестно, как их появление восприняли бы фрицы – наверное, без восторга, им было не до пленения смертников. Впрочем, до плена дело не дошло. Потому что участок земли перед фашистскими окопами был густо заминирован. По словам немногих уцелевших очевидцев, уголовный штрафбат разнесло в клочья в полном составе.
Дальнейшее было более-менее ясно. Титов смог организовать и повести на приступ оставшиеся на поле боя силы. Гвишиани перегруппировал отошедших бойцов и тоже повел их вперед. Возможно, кто-то из отступивших воспользовался жалким состоянием заградотряда и улизнул из этой бойни, но таких было немного.
Собранные Титовым и Гвишиани группы прошли по зачищенному уголовниками участку минного поля и ворвались в окопы. Ворвались не все – путь от мин был расчищен довольно условно. Когда первые штрафники уже дрались в немецких траншеях, кто-то из подходивших потревожил торчащие над землей усики прыгающей противопехотной мины. Та, как ей и положено, выстрелила вверх и разорвалась в метре над землей, жахнув во все стороны смертоносной шрапнелью…
Бой в окопах был горячим, но коротким. Собственно позиции немец сдал легко. Надо полагать, из-за того что мало кто из фрицев оказался готов ко встрече с врагами лицом к лицу. Белоконь добрался до позиций лишь к концу их зачистки. Гвишиани очень удивился его появлению: он своими глазами видел, как его, Белоконя, убило осколком в голову – он рухнул на землю и больше не двигался. Выяснилось, что осколок прошел по касательной, сняв небольшой участок волос с кожей. Этой раны Белоконь первое время не замечал, хотя она сильно кровоточила.
Штрафники с полным правом расположились на захваченной высоте. Вместе с командирами их теперь было тридцать. Подтянулись и силы заградотряда. Артобстрел уничтожил половину особистов – в живых их осталась всего сотня. Соотношение стало абсурдным: на каждых трех штрафников (если считать кадровых офицеров Титова и Гвишиани штрафниками) приходилось десять человек охранения.
Однако энкавэдэшники были по-своему полезны. У них был собственный санитарный взвод, пускай всего из четырех человек, а также, что гораздо важнее, свои связисты. Командный пункт штрафников Титов расположил в немецком блиндаже, и туда быстро протянули телефонный кабель.
Ротный доложил высшему командованию о взятии укреплений, вызвал машины для раненых, а также обещанный гвардейский полк для взятия важного городка и удержания высоты. Ему тут же дали полномочия комбата и сообщили, что с приходом пополнения его рота будет переформирована в отдельный штрафной батальон. Задача – держаться на высоте силами вверенного батальона. От переименования штрафроты в штрафбат народу в ней, естественно, чудесным образом не прибавилось, однако помощь уже была в пути.
Отдельная история была с батальоном Дерюгина. Собственно, после штурма высоты, в котором его люди – полсотни бойцов – принимали участие наравне с титовцами, от батальона остался лишь Дерюгин. Да и он был не в себе. Очень сильно не в себе, ведь именно он запускал в воздух красные сигнальные ракеты во время атаки. Спрашивать бывшего комбата, почему он это делал, было уже бесполезно – он только плакал. Если бы у Дерюгина не отобрали ракеты и сигнальный пистолет, он бы покалечился, пытаясь из него застрелиться. Из невнятного лепета рехнувшегося комбата стало ясно, что в его голове по каким-то причинам смешались два штурма – провальное наступление на высоту его собственного батальона и атака штрафников.
Гвишиани хотел зарезать Дерюгина собственноручно, но Титов принял не менее жесткое решение. Ревущего командира передали особистам. На второй день после захвата высоты 123,8 его расстреляли.
Удержание укреплений пока что не требовало особых усилий – их просто никто не отбивал. Медики занялись ранами выживших. Белоконю протерли спиртом царапину на голове, забинтовали. Ранение выглядело несерьезно, однако было очевидно, что Белоконь заработал сотрясение мозга – на следующее утро он пугал штрафников иссиня-черными фонарями вокруг глаз. Подташнивало и немного качало. Изредка рвало. Все это он справедливо полагал пустяковым недомоганием (было с чем сравнивать) и старался обращать на свое состояние поменьше внимания – дел и без того было по горло.
Из оставшихся штрафников Титов сформировал команду гробокопателей под руководством Белоконя, своего единственного оставшегося взводного. По этой причине Белоконь был назначен на пост старшины.
На поле боя хватало тяжелораненых. Их осторожно укладывали на расчищенное место перед окопами. Медики разводили руками – ни условий, ни инструментов для операций. Гуманнее всего было бы добить бедняг. Вместо этого их просто складывали рядом, а позже закапывали отмучившихся вместе с остальными павшими бойцами.
Транспорт для раненых прибыл только утром третьего дня. К этому времени отправлять в медсанбат было практически некого.
* * *На шестой день после штурма на высоту обрушилась степная жара во всем своем слепящем великолепии. Часовые сидели на постах голые по пояс, с обвязанными одеждой головами. В укреплениях было тихо и дремотно.
