Станислав Мыслиньский - Над Припятью
Заремба левой рукой вынул из кобуры пистолет, отвел предохранитель. Подхорунжий успокаивающе похлопал его по плечу и глубже влез в кусты.
Один из гитлеровцев двинулся прямо на партизан и на ходу начал расстегивать пуговицы мундира.
Подхорунжий чувствовал, как у него на лбу выступает пот, но обрадовался, увидев, что второй солдат удаляется вдоль берега, и решил тогда действовать, не прибегая к пистолету. Рукой дотянулся до голенища сапога, за которым был заткнут большой охотничий нож.
Гитлеровец, подойдя к кустам, снял с плеча винтовку и прислонил ее к ветке. Устремив взгляд на кусты, он вдруг словно оцепенел. Однако это продолжалось недолго; подхорунжему хватило времени, чтобы воспользоваться ножом. Получив удар в грудь, немец захрипел; его тучное тело задрожало и осело на землю.
— Хорошо, Лешек! — шепнул Заремба.
— Этот был у меня в руках. С тем будет труднее, — шепотом ответил подхорунжий. Схватив убитого за ноги, он оттащил труп в кусты.
— Того надо будет тоже без выстрела, — тихо проговорил Заремба, держа в руках винтовку гитлеровца. — Я его заманю, а ты прикончишь, как того…
Ждали с большим напряжением. Небо совсем посерело. Взлетающие ракеты озаряли воды Припяти. От берега послышался крик:
— Ганс! Ганс!
Гитлеровец шел в их направлении. В свете опускающейся ракеты видна была его фигура, высокая и широкоплечая. Винтовка продолжала висеть через плечо дулом вниз, руки он держал в карманах.
— Комм! Комм хир, — раздался из кустов приглушенный голос — это Заремба осуществлял свой план.
— Вас ист лос, Ганс? — спрашивал гитлеровец.
Он был вблизи кустов, но, словно что-то предчувствуя, а возможно, из врожденной осторожности, вынул руки из карманов и взялся за ремень, поддерживающий винтовку. Теперь все решали секунды. Подхорунжий со всей силой ударил гитлеровца, но промахнулся. Тяжелый нож задел ему лишь плечо. Винтовка упала на землю. Однако немец и не думал отказываться от борьбы. Выдернув нож из плеча, он держал его в руке на высоте груди. Немец понимал, что произошло с его товарищем и кто сейчас перед ним. В свете ракет дико блестели его глаза. Подхорунжий знал, что его шансы могут оказаться ничтожными, но воспользоваться пистолетом, заткнутым за ремень брюк, он не хотел. Выстрел мог стать сигналом тревоги. Он согнулся и прыгнул, словно рысь, со всей силой ударив того в колени. Нож выпал из руки гитлеровца, но он удержался на ногах, схватив подхорунжего за плечи, швырнул его на землю, но просчитался. Партизанская гимнастерка разорвалась у него в руках. Подхорунжий ловко вывернулся. Крепко обхватив друг друга, они катались по земле, натыкались на кусты; слышны были только возня, треск веток, стоны, хрипение и приглушенные проклятия. Подхорунжий почувствовал, что теряет силы и не может справиться с великаном, который, очевидно, хотел взять его живым. Но зная, что он превосходит противника ловкостью, решил это использовать. Он напрягся и вырвался из железных объятий немца. Его правая рука была свободна. «Сейчас я тебе, шваб, покажу», — подумал он. Подняв руку, он растопырил пальцы и ударил ими по глазам гитлеровца. Немец взвыл от боли, прикрыл руками лицо. Подхорунжий поднялся на колени и дрожащей рукой стал искать пистолет. Его не было, очевидно, выпал во время борьбы. Вдруг кто-то стал над ними, закачался. Это Заремба дождался подходящего момента.
— Пропади ты, собачий сын, — проговорил сквозь стиснутые зубы офицер, ударяя гитлеровца прикладом винтовки.
Подхорунжий дышал тяжело, его легкие работали словно кузнечные мехи. Постепенно он успокоился. Чувствовал, что в висках перестало ломить, а глаза, в которых еще минуту назад мелькали какие-то цветные круги, теперь уже различают кусты, стоящего рядом поручника, вытянувшийся у ног труп врага.
— Если бы не вы, поручник… — шепнул он. Хотел сказать еще какие-то слова благодарности, но у него пересохло в горле, а во рту на зубах хрустел песок.
— Пей! — Заремба что-то подал ему. — Сейчас у тебя пройдет… Ну, глотай. Чай с ромом. Я попробовал. Забрал у фрица, ему уже не нужен…
Фляжка дрожала в руке. Жидкость была терпкой. Отпив глоток, он почувствовал блаженное тепло.
— Сильный ты парень, Лешек!
Тот оторвал фляжку от губ. Было желание потянуть еще, но он овладел собой и закрутил металлическую пробку. Знал, эта жидкость им еще пригодится.
— Держался молодцом, — добавил Заремба.
— Должен был, ведь иначе… — Лешек все еще с трудом подбирал слова. Он чувствовал дрожь в коленях.
Заремба понимал состояние молодого человека. Здоровой рукой он взял его за плечо, потянул на землю, прижал к себе. Сидели молча, прислушиваясь к залпам орудий, которые разносились эхом, ветерок, шелестевший в листьях кустов, освежал их вспотевшие лица.
— Пойду за досками.
— Хорошо, Лешек!
Днем они заметили несколько досок, лежащих на берегу реки. У него уже был план, как их использовать. Выбрав две широкие, в рост человека доски, он связал их поясами гитлеровцев.
— Русские дадут нам все, что нужно солдату, — сказал Заремба, оставляя в кустах обмундирование и оружие, чтобы не мешали при переправе.
Ракеты, опускаясь вниз, играли цветами радуги на глади реки, куда направились Лешек и Заремба. Подхорунжий нес доски. Вошли в реку, вода была холодная.
— Эх, если бы только… — Заремба не докончил. Подхорунжий обхватил его за талию. Вместе с досками опять укрылись в кустах. Острый партизанский слух и на этот раз не обманул их.
Четыре человека приближались со стороны реки, громко разговаривая. Прошли мимо, но примерно через полтора десятка метров остановились, немного постояли, о чем-то споря, и легли на землю.
— Холера! — забеспокоился Заремба. — Вдруг они захотят здесь лежать до утра?
— Подождем. Другого выбора нет, — наклоняясь к уху офицера, прошептал подхорунжий. — Эх, если бы была граната… Один бросок — и…
Сидели неподвижно. Им оставалось только пассивно ждать и надеяться, что гитлеровцы долго лежать не будут. Пригодился им теперь чай с ромом. Лешек и Заремба внимательно следили друг за другом, чтобы неосмотрительным движением не выдать себя.
От земли тянуло холодом. В районе Волыни и Полесья даже летней ночью можно замерзнуть. Здесь каждое утро все вокруг покрывает холодный туман. Партизаны сидели почти голые, скорчившись, стуча зубами. Колени дрожали. И когда им уже казалось, что они не вынесут дольше этого пронизывающего холода и бросятся на гитлеровцев, те встали, медленно отряхивая мундиры и брюки, размахивая руками, наконец забросили за плечи автоматы, пошли куда-то вниз к реке и исчезли во мраке.
Времени им хватило только на то, чтобы глубоко вздохнуть. Когда вода стала им выше пояса, подхорунжий помог Зарембе лечь на доски, привязал его своим ремнем и толкнул… Вода была почти теплая. А возможно, им так только показалось после многочасового ожидания на земле, пронизанной утренним холодом. Плыли. Течение относило их вниз, чего они больше всего опасались. Там, ниже, были поймы, полные тины, корневищ и водорослей. Это они успели заметить еще днем. Наконец минули опасные водовороты, относить стало меньше, как вдруг…
По гулу взрывающихся мин они поняли, что их заметили. Над ними повис холодный свет белых ракет. Теперь уже пришлось плыть в свете, режущем глаза, по воде, над которой проносились мелкие осколки.
Подхорунжий был хорошим пловцом. Детские и юношеские годы он провел на Турье и Припяти. Воды этих рек ему не были страшны. Но теперь… К счастью, течение опять стало сносить их вниз, что сейчас оказалось спасением. Вскоре они очутились среди водорослей и камыша, высоко поднимающегося над водой. Стрельба утихла. Уже не взрывались мины, не летели трассирующие пули, только ракеты по-прежнему освещали поверхность воды.
— Однако им не удалось нас зацепить, — радовался подхорунжий, толкая вперед доски, на которых лежал Заремба. Разве мог он знать, что радоваться рано, когда земля была под ногами, когда он положил на нее своего боевого товарища и сам прильнул к влажному песку…
* * *— Поручник Заремба! Поручник… — Рыдания подступали к горлу подхорунжего. Он потерял сознание. Когда его подняли советские солдаты, он не мог понять, о чем они говорили, о чем его спрашивали… В ушах, в голове стоял неописуемый шум. Он не смог отвечать солдатам, только дрожащей рукой показывал на неподвижно лежащего офицера. Те поняли и склонились над ним…
* * *Близился вечер.
Лес острым мысом старых деревьев примыкал к саду. Развесистые кроны яблонь, черешен и вишен маскировали скрытый в земле блиндаж командующего группой армий «Северная Украина».
Фельдмаршал Модель только что вернулся после инспектирования 4-й танковой армии, где провел несколько часов. Он чувствовал себя уставшим, но не хотел входить в блиндаж, чтобы хоть какое-то время не слышать треска полевых телефонов. Вечер обещал быть превосходным, хотелось провести его на воздухе.
