Теренс Робертсон - Подводный ас Третьего рейха. Боевые победы Отто Кречмера, командира субмарины «U-99». 1939-1941
Гитлер очень внимательно выслушал своего собеседника и кивнул:
— Благодарю за откровенность, капитан. Заверяю вас, что сделаю все, что в моих силах, для вас и ваших коллег. На ленч вы остаетесь со мной.
С этими словами он быстро покинул помещение, а Путкамер проводил Кречмера в обеденный зал. Там уже находилась дюжина адъютантов и незнакомые Кречмеру гражданские лица. Все они терпеливо стояли за спинками своих стульев, ожидая, пока Гитлер первым займет место. Капитану показали его почетное место — по правую руку от фюрера. Гитлер быстро вошел и сел. Стол был круглым, поэтому создавалось впечатление, что все присутствующие в одинаковом положении: никто не сидит во главе стола или в его конце. Кречмер впервые был приглашен к столу в рейхсканцелярии. Его несколько удивило, что в меню отсутствовало мясо. Но что было значительно неприятнее — к столу не подавались алкогольные напитки и не разрешалось курить.
За столом прислуживали здоровенные эсэсовцы, которые всем своим видом давали понять, что оказывают Кречмеру любезность, принося пищу. По крайней мере, такое впечатление создалось у самого Кречмера. Застольная беседа касалась главным образом прибытия из Москвы Молотова. Один из адъютантов доложил, что, когда русские на границе пересели в немецкий поезд, что являлось вынужденной мерой ввиду различия в размерах железнодорожной колеи, они отказались от предложенной им пищи и ели только то, что захватили с собой.
— Неглупо, хотя и немного театрально, — пожал плечами Гитлер.
Затем другой адъютант сообщил, что русские привезли с собой своих женщин. Он сказал, что, судя по слухам, члены делегации опасались, что от немецких женщин в постели можно ожидать предательского удара. А поскольку русские считали нецивилизованным спать в одиночестве, они захватили своих подружек.
— Они хорошенькие? — поинтересовался Гитлер. Но адъютант, увлекшийся пересказом сплетен, не услышал вопроса. — Они красивые? — повысил голос фюрер.
— Я не видел, мой фюрер, — нервно выпалил адъютант, — но сегодня же выясню этот вопрос.
— Сделай это до прибытия Молотова, — распорядился Гитлер, — я хочу подразнить его с какой-нибудь из моих красоток.
После завершения трапезы Гитлер встал. Пожал Кречмеру руку и пожелал успешной охоты в море. Он быстро вышел из комнаты, а Путкамер и еще один адъютант, с которым Кречмер был знаком еще до войны, пригласили капитана выпить кофе с бренди и выкурить по сигарете в соседней комнате. Когда они курили и болтали, в комнату вошел Гитлер. Сам он не курил и не употреблял спиртного, но терпел эти пороки в кругу приближенных. Штабисты тут же вскочили, а Кречмер, немного растерявшись, остался сидеть. Гитлер прошел через комнату, кивнул и вышел через другую дверь. И только тогда Кречмер в полной мере осознал, что не выкрикнул, как остальные, обязательное «Мой фюрер!». В этом не было никакого политического подтекста, просто он слегка расслабился и упустил из виду общепринятую форму обращения.
В тот же вечер за Кречмером в отель снова пришла машина, доставившая его в оперу, где давали «Тангейзера». Его проводили в ложу, в которую, кроме Гитлера, допускались только члены иностранных правительственных делегаций, прибывающие в рейхсканцелярию. В тот вечер в переполненной цветами ложе капитан сидел один.
Для возвращения в Лориент Кречмеру был предоставлен один из самолетов эскадрильи фюрера. Первым делом он отправился в Киль повидать старых друзей и забрать кое-какие личные вещи, затем прибыл в Лориент. В общей сложности он отсутствовал четыре дня. Пора было готовиться к новому выходу в море.
Спустя неделю Прин, Шепке и Кречмер снова отправились в маленькую деревушку, расположившуюся в нескольких милях от Лориента. Там немецкие офицеры облюбовали ресторан, в котором, по их мнению, подавали самое лучшее угощение на всем Атлантическом побережье. Они собирались отметить награждение Кречмера.
Со времени их совместной учебы многое изменилось. Все трое возмужали, пережили много опасностей. Прина любили некоторые его офицеры, зато терпеть не мог экипаж, причем поголовно весь. Он был настоящим фанатиком войны и нацизма, всегда открыто глумился над менее опытными и смелыми офицерами, был излишне строг и требователен к экипажу. Когда его лодка возвращалась на базу после боевого похода, он никогда не давал экипажу шанса отдохнуть, позволить свежему деревенскому воздуху убрать серый налет, прочно поселившийся на лицах матросов. Он заставлял людей снова и снова тренироваться, выполнять всевозможные раздражающе-монотонные упражнения, в то время как сам всегда сходил на берег немедленно после прибытия и никогда не появлялся на лодке вплоть до нового выхода в море.
Шепке был по-прежнему шумным и говорливым, но теперь в его обычной веселости появилась нервная нотка. Его смех звучал слишком громко и слишком часто. В море он достиг таких же успехов, как его товарищи, однако нельзя было не заметить ряд весьма любопытных деталей. Когда он докладывал о потоплении вражеского судна, оно всегда превышало 10 ООО тонн. Причем он никогда не сообщал названия торпедированных им судов. В штабе считали, что в своем стремлении не отстать от друзей-соперников, Шепке слегка приукрашивает факты, причем вскоре сам начинает в них верить и гордиться. Тоннаж потопленных судов каждого из тройки асов уже перевалил за 200 ООО тонн.
За кофе и бренди Шепке перешел к открытой браваде:
— Давайте посмотрим, кто из нас первым достигнет рубежа в двести пятьдесят тысяч тонн. Если кто-нибудь из вас выиграет, я ставлю для всех шампанское. Если же первым окажусь я, о соответствующем ужине с вином придется позаботиться вам. Идет?
Прин и Кречмер с готовностью согласились. Кречмер всегда считал, что Шепке — хороший и храбрый офицер, которому вполне можно простить его маленькие слабости. Даже если он потопил половину от того, на что претендует, — это замечательный результат.
Сам Кречмер был весьма популярен среди немецких подводников. По общему мнению, он являл собой живое воплощение лучших традиций военно-морского флота и всегда находил общий язык как с подчиненными, так и с людьми старшими по званию. Во время учебных тренировок, в боевых походах, на отдыхе и в часы триумфа его неизменная вежливость и обходительность по отношению к офицерам и матросам снискала ему всеобщую любовь и уважение.
Сослуживцы между собой добродушно величали его «молчаливый Отто», а Дёниц с гордостью объявил «своим лучшим учеником». Достигнув успеха, Кречмер не зазнался, как Прин и другие командиры. Даже наоборот, свойственное ему ранее презрение к людской слабости и неумелости сменилось мудрым пониманием несовершенства человеческой породы, желанием помочь людям справиться со своими недостатками. Прямолинейный и зачастую безжалостный молодой лейтенант, принявший под командование лодку «U-23», стал коммандером Кречмером, настоящим солдатом, и вместе с тем капитаном, которому каждый член экипажа мог, ничего не опасаясь, доверить любые проблемы.
Три аса остались, как и в далеком 1936 году, совершенно разными. И так же, как и раньше, их объединял дух соперничества, причем значительно крепче, чем могли бы связывать узы дружбы.
Три морских волка покинули ресторан довольно поздно. В «Бо сежур» они вернулись, когда уже было совсем темно. Удобно расположившись в гостиной, чтобы напоследок выпить кофе, Кречмер вновь вернулся к разговору о тактике атаки. Он попытался убедить своих друзей- соперников перейти на качественно новую стадию в проведении ночных атак на конвои, то есть опробовать его тактику проникновения за создаваемый кораблями сопровождения «экран» непосредственно в строй конвоя.
Подошел портье. Он осведомился, не желают ли господа что-нибудь еще, потому что кухня закрывается.
— Нет, спасибо, — ответствовал Шепке и с любопытством уставился на портье. — Кстати, я заметил, что вы, служащие отеля, всегда лучше нас, моряков, осведомлены о времени нашего выхода в море и возвращении. В данный момент меня очень интересует, когда мне предстоит очередной поход. Хотелось бы, знаете ли, как следует выспаться.
— Простите, сэр, — ответил портье по-французски. Его голос звучал мягко и мелодично. — Мне ничего не известно о ваших приказах. Но прошел слух, что капитан Кречмер выходит в море двадцать седьмого.
Кречмер встрепенулся:
— Вы хотите сказать, что мне предстоит выход двадцать седьмого числа? Не говорите глупостей! Откуда вы можете знать то, чего я еще сам не знаю?
Пожилой француз пожал плечами:
— Так говорили люди из штаба. — Он еще раз посмотрел на трех подводников и тихо отошел.
— Ставлю сто франков, — расхохотался Прин, — что он окажется прав, Отто.
— Нет уж, спасибо. Эти люди и вправду слишком много знают. С секретностью на этой базе явные проблемы. Остается надеяться, что никто из них не захочет передать эти сведения врагу.
