Александр Авраменко - Стальная дуга
— Молчать! Соблюдайте субординацию! Смирно!
Женя вмешалась:
— Не надо…
— Евгения, вы извините, но вам нужно идти отдыхать. А мне с вашей мамой поговорить бы надо. С глазу на глаз. По семейному, так сказать…
— Дуй в казарму, Женька! Делай, что подполковник сказал! Я с тобой потом разберусь…
— Идите, Евгения. Завтра увидимся?
— Ой, я не знаю…
Когда силуэт девушки растаял в темноте, Александр повернулся к матери.
— Как вас зовут то, старшина?
— Елена. Елена Егорова.
— Мама Лена, значит? Что же, так и буду вас называть. Пойдём, мама Лена. Поговорим. Есть время?
— Ради такого дела — найдётся…
Они вышли за ограду санатория и немного прошли по дороге в сторону леса. Кстати попалось бревно.
— Присядем?
— Вы, товарищ подполковник, давайте не тяните кота за хвост. О чём поговорить хотели?
— О Евгении. Нравится она мне. Очень.
— Не слишком ли быстро вас, товарищ подполковник, горячие чувства обуяли к моей дочери?
— Не знаю. Может, вы и правы, мама Лена. А может, и нет. Я ей плохого не желаю. И ничего себе такого-этакого не позволю. И не собираюсь позволять. Я — штурмовик. И какая у нас жизнь — вы, наверное, знаете. И калечить Жене жизнь я не хочу. Просто не хочу. И не могу. Мы через три дня уедем. Опять на фронт. Кто из нас уцелеет через неделю — одни Боги знают. Да Судьба. Может, выживу. Может — сожгут «мессеры». А может — зенитки сшибут. Я уже горел не раз. Сами знаете — эти вот висюльки, — он провёл рукой по своему «иконостасу», — так просто не дают…
— Где воевал то, подполковник?
— Столяров я. Александр, мама Лена. Эту войну начинал — в Белоруссии. Пошёл до Москвы, потом — Крым. Сталинград. Был в штрафниках. Восстановили. Сейчас полком командую. Да ты сама, наверное, знаешь. Дом отдыха то — нашего корпуса…
— Да, хлебнул ты, Саша… Постой, как понять — эту войну?
— У меня ещё Финская за плечами… Вместе с братом воевали…
— У тебя брат был? Погиб?
— Почему погиб? Я его в сорок первом встретил. Вместе Новый Год отпраздновали! Да и сейчас сведения имею, что жив-здоров. Танкист он у меня!
— Повезло тебе, подполковник… Ты меня тоже пойми: отец у неё без вести пропал, одна она у меня, кровиночка… А вокруг вьются всякие… Каждому хочется жизнь ей сломать. А что потом? Куда она потом денется? А если ребёнок у неё будет?! Кому она нужна будет?
Они помолчали. Затем мама Лена поднялась с бревна:
— Ты, Саша, вроде парень неплохой, но и меня пойми…
— Да понимаю я. Слово даю — пальцем не трону…
Глава 23
Дождь… Он начался ночью. Иссохшая почва жадно впитывала влагу. Протекавший неподалёку от окопа, где ночевали бойцы Псёл даже слегка набух. По его поверхности заструились багровые потёки от крови, вытекавшей из тысяч убитых людей, которые пали за эти три дня…[47] В небе монотонно жужжала «рама».[48] Столяров всмотрелся в долину, расстилавшуюся перед ним воспалёнными от гари и недосыпания глазами. Остальные ещё дремали. Ещё полчаса, и вот вдалеке возникли облака пыли. В небе вспыхнули две ядовито-фиолетовые ракеты, выпущенные с самолёта. «Чёртовы пальцы»![49] Неужели? Вначале Александр подумал, что ему мерещиться от усталости, но нет! С Востока накатывался до боли знакомый лязг гусениц и гул танковых дизелей.
— Наши… Наши идут! Ребята, вставайте! Наши идут на помощь!
Он торопливо сменил диск в верном «ДП» на полный, заскорузлыми пальцами стал добивать патроны в новом. Ещё бы! Сейчас начнётся! Главное — не зевать! А огромное облако тем временем разделилось на три части и продолжало накатываться всё ближе и ближе. Уже ощутимо задрожала земля под ногами, можно было рассмотреть отдельные машины, вырвавшиеся вперёд, когда со стороны противника хлестнули первые выстрелы… В небо рванулись чёрные столбы от мгновенно вспыхнувших танков. Взлетела в небо гранёная «гайка» башни «Т-34» в столбе пламени, медленно перевернулась и улеглась на прежнее место кверху погоном. Вывернулся кусками наружу массивный бортовой лист другой, в мгновение ока превратив в ничто экипаж. Раскатил рассыпавшиеся траки третий, окутался соляровым пламенем из пробитого бака четвёртый танк… Но и наши открыли ответный огонь. Бухнули башенные пушки «тридцать четвёрок», рассыпали дробь мелкокалиберные орудия «Т-70», американские «Ли» басовито грохали из своих бортовых короткоствольных семидесятипятимиллиметровок. А навстречу им из перелеска выползал так запомнившийся Столярову клин фашистских машин: невиданные прежде непробиваемые полосатые гробообразые самоходки с длинными стволами орудий, по бокам — «тигры» и другие машины, чем то напоминающие наши «Т-34», а за мощной бронёй тяжёлых машин уже скопились длинноствольные «тройки» и «четвёрки» новейших модификаций… Но немцы не стали двигаться навстречу нашим, а остановились на месте и устроили настоящий расстрел нашей стальной стены.
— Почему они стали, майор?!
— Грунт мокрый! Им не пройти! Засядут! Наши легче! Ближе, ребята! Ближе! Ну!
Внезапно в играющей какофонии боя возник новый звук — с запада, дымя отчаянно форсируемыми моторами спешили до боли знакомые разлапистые силуэты «штук». Вроде стандартные «Ю-87», но вместе с тем и какие-то другие. Те же торчащие шасси под плоскостями, но без своих неуклюжих обтекателей, немного другая, чуть горбатая кабина. Массивные контейнера под изломанными плоскостями, с торчащими стволами, увенчанные раструбами пламегасителей. Вот пикировщики достигли поля боя, и переворотом через кабину устремились к земле, атакуя в крутом пике наши танки… Хлестнули шерстяные трассы автоматических орудий, замелькали огненные полосы трассирующих пуль, огненными мухами отлетая брони, прочертив в воздухе замысловатую беспорядочную траекторию. Но заметно прибавилось чёрных мазутных столбов от застывших пылающих советских танков. Вот пылает «Черчилль», открывается бортовой люк, и в тот же миг туда влипает трассер немецкой «семидесятипятимиллиметровки». Массивный танк мгновенно вспухает грязным пыльным облаком, рассыпая куски брони в воздухе… В уже горящий «КВ» фашисты остервенело сажают один снаряд за другим до тех пор, пока внутренняя детонация боезапаса не выворачивает когда-то грозную машину наизнанку. Когда рассеивается пламя и дым, пред глазами возникает жуткая картина — изуродованный до неузнаваемости корпус с зияющими дырами, оплавленный дизель, торчащий из вырванного кормового листа. Чадит копотью резиновая ошиновка катков, а рядом дымятся непонятные обломки и куски чего-то. Прости Господи, и спасибо, что послал лёгкую смерть… «Т-70» выпрыгивает из одной из многочисленных балок. Лёгкий танк умудрился набрать скорость, он на один, бесконечно долгий миг зависает в воздухе, и ловит брюхом в маслянистых потёках снаряд «элефанта». Тяжёлая болванка весом в девять килограммов пронзает тонкую броню на днище. Взрыв! На землю сыпятся уже обломки… Немцы стреляют и стреляют. Они не прекращают огонь и тогда, когда машина уже горит, добивая её до конца, не давая экипажам возможности спастись из пылающего танка. Чудом уцелевшие отползают назад, вздрагивая и замирая, когда в них вонзается осколок от сплошного ливня снарядов с земли и неба. Кое-кто пытается вытащить раненного или обожженного товарища, но бесполезно. Слишком много смерти сейчас в воздухе…
Александр от бессилия кусал кулак. Его случайные товарищи по оружию застывшими глазами следили за невиданной ранее картиной ужасающей бойни, развернувшейся перед ними… Мелькнули силуэты пехотинцев внизу.
— Надо к нашим пробираться. Одни мы тут не уцелеем!
Молчаливые кивки. Затем короткие сборы. Навьюченные боеприпасами они выскользнули из окопа и перебежками двинулись к пехотинцам, торопливо окапывающимся внизу. И в этот момент над полем боя появились наши самолёты. Зачарованный развернувшимся в высоте боем, когда невиданные ранее тупоносые истребители с красными звёздами на крыльях сцепились с немецкими штурмовиками, ПТРщик споткнулся и охнул. Майор открыл было рот, собираясь выругаться, но в этот момент что-то мелькнуло над головой и тяжёлый удар отшвырнул его в сторону, вмяв в твёрдую землю…
Он открыл глаза и обомлел — его рука свешивалась внутрь огромной воронки, по краям которой ещё прыгали крохотные огоньки. Бегущих впереди него бойцов, с которыми майор отбивался на холме от немцев, видно не было. Лишь непонятные ошмётки чего-то красного мелкими брызгами поблёскивали на вывороченной земле, да догорал щегольский брезентовый сапожок, ранее красовавшийся на ноге противотанкиста. Столяров подошёл к обувке, тупо поднял, пару раз хлопнул ладонью по твёрдой ткани, и тогда ощутил, что сапог то не пустой… Его просто вывернуло наизнанку. Медленно опустился на землю и зачем-то зачерпнул горстью пепел. Уставился на него, пытаясь рассмотреть нечто непонятное самому себе, перевёл взгляд в сторону, чувствуя, как между разжавшихся пальцев скользит невесомая субстанция, и очнулся. Массивные рубчатые траки «тигра» беззвучно проплывали совсем рядом, буквально метрах в двух. Александр поднял тяжёлую голову, чувствуя, как бьёт свинцом кровь в виски. «Бортовой номер 13. Не суеверный фриц, однако…» И в этот момент сверкнул огонёк, а затем из круглых мортирок с левой стороны башни повалил дым. Густой. Чёрный, вонючий… Танк вздрогнул, слегка качнулся и застыл на месте. Откинулся в сторону люк командирской башенки, и оттуда показалась увенчанная гарнитурой рации, отчаянно кашляющая голова в пилотке. Немец спрыгнул на броню, затем скатился на землю и отчаянно стал тереть глаза кулаками. Открылись остальные люки, на свет вывалились ещё трое…[50]
