Сергей Лойко - Аэропорт
У кого‑то, может, и было несколько жизней, только не у сепара. Внутри подвала, недалеко от входа раздался громкий взрыв, похоже, противопехотной мины. Из зияющего чернотой открытого, как пещера, подвального входа повалили клубы дыма и пыли.
Салам и Скерцо бросились туда, встали каждый со своей стороны от входа в ожидании. Через минуту они услышали стоны и глухой кашель.
— Ребята, мне пи...ц, — чудом выживший в непонятном, но мощном взрыве сепар заговорил из тьмы подвала ровным, спокойным, едва различимым голосом. — Киньте мне гранату кто‑нибудь, если не жалко.
Салам достал из кармана «лимонку», собираясь уже было выдернуть чеку.
— Не треба! — остановил его подоспевший Бандер и крикнул в подвал. — Сепар, як ти там?[80]
— Ногу, по ходу, оторвало, прямо, б...дь, у бедра, — простонал сепар, — осколочные в спине, в заднице. А в остальном — все ништяк.
— Я зайду? — спросил Бандер.
— Ты кто?
— Командир кiборгов, Бандер[81].
— Ну, заходи, командир киборгов. Гостем будешь, — сепар закашлялся и снова застонал.
— Стрiляти не будеш?[82]
— Нечем.
— Добре, йду до тебе, — Степан повернулся к Саламу и коротко добавил: — Сергеiча сюди на «раз-два-три» з його сумкою. Мет цей «язик» живим потрiбен[83].
И скрылся во тьме подвала. Сепар уже громко и протяжно стонал.
Подбежал Сергеич с включенным фонарем на каске и с сумкой с медикаментами. Подбежали еще ребята. Один тащил носилки.
— Четверо до мене![84] — скомандовал Бандер со ступеней подвала.
Через минуту сепара, всего окровавленного, вынесли на свет. Без правой ноги, с повисшей вывернутой от плеча правой рукой, с окровавленным лицом, покрытым слоем пороховой сажи, — сепар был еще жив.
Сергеич вколол ему лошадиную дозу обезболивающего, антибиотика и еще чего‑то. Обработал рану перекисью, как мог, остановил кровь, туго перевязал. Бинт моментально почернел от крови.
Сепар пришел в себя. Он лежал на носилках на полу. Щурился на свет, стонал.
— Як звати? Позивний?[85] — коротко спросил Степан, присевший на колени у его лица с карандашом в одной руке и блокнотом в другой, как журналист перед интервью.
— Степан, — ответил раненый. — Позывной «Сова».
— Звания, частина?[86]
— Старший лейтенант, разведчик-сапер, — ответил сепар без паузы. — Б...дь, на своей же растяжке подорвался. А противопехотка сдетонировала. Повезло. Вся волна на улицу ушла...
«Ни х...ра себе повезло», — думал Алексей, глядя на умирающего сепара.
— Номер частини, розположення, iм’я, прiзвище, позивний командира?[87] — продолжал Бандер.
— Больше ничего не скажу, — коротко ответил сепар и закрыл глаза. На вид ему было под тридцать. Он угасал на глазах. Все понимали, что никакой «чайки» он не дождется.
— Добре, ти ополченець чи регулярний?[88] — продолжил Бандер через минуту.
— Российский военнослужащий.
— «Вимпел» чи десантура?[89]
Умирающий молчал.
— Як ти опинився на третьему поверсi?[90]
— По тоннелю от «Спартака» к вам в подвал. Переждал. Ночью во время обстрела по разбитой лесенке сзади у нового [ред. — терминала] на третий. Дальше вы знаете.
— Четвертей, б...дь, пост![91] — сказал Степан с укоризной, повернувшись к остальным.
— Ти сам був?[92]
Сепар промолчал, закрыв глаза, превозмогая боль.
— Зрозумiло, — сказал Степан. Подумал и сменил допрос на простой разговор. — Дружину, дiтей маеш?[93]
— Двое детей. Мальчики, пять и семь лет. Жена. Вероника. Ника.
— Ты мой полный тезка, выходит. У мене, Степан, теж дружина Ника, i звати мене Степан, а ось дiтей поки що нема[94].
— Повезло тебе, — попытался улыбнуться русский офицер.
— Це точно. Що ще скажеш?[95]
— Ребята, вам уходить надо. Завтра вам всем здесь пи...да. Последний день. Уходите сегодня до утра.
— Дякую. Ще що?[96]
— Мне бы жене позвонить. Попрощаться.
— Телефон в тебе де?[97]
— На задание не берем. Там много чего забито, сам понимаешь.
— Понiмаеш, коли винiмаеш, — сказал Бандер. Стояла мертвая тишина. — Опробуемо з мого. Тiльки тут сигнал х...вий. Хiба що на взльотцi. Там тебе свої ж пристрелять. З СВД[98].
— У меня есть выбор? — застонал сепар. — Но мне туда не доползти.
— Доведеться допомогти заради такої справи[99].
Бандер велел бойцам принести единственную сохранившуюся багажную тележку.
Принесли, выставили за окно, положили на нее сепара, задом в тележку.
— Ты чего, Степан, из‑за этого козла рисковать людями будешь? Да он нас всех чуть на тот свет не отправил, пидарас! — тихо, но злобно высказал, похоже, общую точку зрения Салам.
— Нi, не буду, — громко ответил Степан. — Сам пiду[100].
Все стояли молча, не двигаясь, пока Степан не скомандовал набросать дымовых шашек. Зажгли, кинули вперед четыре. Степан осторожно покатил сепара по взлетке к концу второго рукава. Там они остановились. Степан достал мобильник. Две палочки. Пойдет. Сам лег на бетон возле тележки.
— Сам набереш, чи менi набрати?[101] — спросил он.
— Сам, как набирать? Таганрог надо.
— Плюс сiм, код мiста i телефон. Давай швидше, поки не помiтили[102].
Дым начинало уносить вперед, к церкви. Бандер приготовил еще пару шашек. Протянул сепару телефон.
Тот взял телефон левой рукой, непослушным большим пальцем набрал номер, поднес телефон к уху.
— Ника, привет!
— Степочка, ну наконец‑то! — отозвалась Ника. — Только младшего из садика привела. Какая у вас в Ростове погода? У нас серо и без снега.
— У нас тоже. Как ребятки?
— Все хорошо. Санька «пятерку» по чтению принес. Ходит гордый. Всем показывает! Что это за номер у тебя?
— У товарища занял. Мой сел.
— У тебя все в порядке, Степа? Какой‑то голос у тебя не такой. Степа! Ау!
Степан, как мог, сдерживал стоны, отведя подальше трубку.
— Никуль! Поцелуй их от меня! И маме позвони, скажи, что все у меня нормально. Ну, все, мне пора.
— Я люблю тебя, Степочка, приезжай скорей!
— Я тебя тоже очень люблю, — сказал Степан, выронил трубку и замер...
Его тезка Степан подполз к тележке, поднял телефон, пощупал шею русского, кивнул головой, толкнул тележку дальше по взлетке и короткими перебежками добрался до своих.
* * *Вечером по российскому телевидению новости опять начинались репортажем из Красного Камня.
Корреспондент в каске, бронике и с микрофоном стоял на фоне каких‑то развалин. Поодаль стояла багажная тележка с мертвым телом. Позади нее ассистент зажигал дымовую шашку для героического и опасного background.
— Сегодня разведчики ополченцев обнаружили страшную находку на взлетном поле Краснокаменского аэропорта, — начал журналист, срываясь на крик, полный, по задумке, тревоги и трагедии, когда ассистент, наконец, выбежал из задымленного кадра. — В этой тележке тело одного из ополченцев. На теле следы страшных пыток. Когда фашистские каратели, посланные в Аэропорт киевской хунтой, не смогли ничего добиться от пленного героя, они отрезали ему ногу бензопилой и оставили умирать на взлетном поле в страшных мучениях. Сейчас я передаю микрофон майору с позывным «Ламборгини», командиру отряда ополченцев «Ботсвана».
— Мы не забудем, не простим зверств фашистских оккупантов, — тут же запричитал Ламборгини, плюгавый мужичонка лет тридцати, бывший ростовский мойщик машин в придорожном шалмане, а ныне не хрен с горы, а целый «майор вооруженных сил ККНР», брызжа слюной и сверкая золотым зубом в искривленном ненавистью рту. Каска, на пару размеров больше его маленькой узкой головы, затряслась на нем и чуть не слетела. — Фашизм не пройдет! Но пасаран! Кто к нам с мечом придет, как говорится, тот и погибнет.
С этими словами «майор» вернул микрофон «журналисту».
* * *Через три дня Веронике Холмогоровой, бухгалтеру таганрогского машиностроительного завода, позвонил зам. командира группы «Вымпел» ГРУ Генерального штаба Вооруженных Сил Российской Федерации и «с прискорбием» сообщил ей, что ее муж, капитан Степан Александрович Холмогоров, «трагически погиб во время войсковых учений в Ростовской области».
ГЛАВА XI.
ОСТРОВ КРЫМ
В Севастополе «атаман» матросов — некто Ривкин, аршин ростом, клоками борода; участвовал во многих ограблениях и убийствах; «нежнейшей души человек».
Иван Бунин. Окаянные дниКогда поезд остановился в Джанкое, уже стало понятно — что‑то не так. На перроне — ни одного милиционера. Какие‑то бородатые дядьки, перепоясанные ремнями, в фуражках с сиреневыми околышами и красными лампасами на синих шароварах обступили мужчину средних лет, в черном поношенном, но чистого вида плаще. Мужчина с блестящим от пота красным лицом, расстегнув плащ и заметно нервничая, что‑то искал во внутреннем кармане пиджака. Нервно снял очки, потом снова надел. Покачал головой. Один из ряженых, в высоких черных сапогах, постукивал по сапогу черной кожаной плеткой-нагайкой. У ног нервного человека; с красным лицом стояли два старых кожаных чемодана.
