Анатолий Иванкин - Конец «Гончих псов»
— Неужели ради моего приезда нельзя отказаться от театра?
— Теперь уже ничего не изменишь, приехал Герхард.
— Как надоела мне твоя тень! Когда его призовут на военную службу? Назови ваши места в театре, я приеду, хотя мне меньше всего хочется видеть тебя вместе с Герхардом.
Карл подъехал к концу второго действия. Поблагодарив театрального служителя, который указал ему место, он поднес к глазам бинокль и начал отыскивать Луизу. Почти сразу увидел ее в ложе напротив. Она была в строгом темном платье, без драгоценностей. Взгляд ее бродил по ложам. Вероятно, она тоже искала его. Герхард, сидевший рядом, наоборот, был целиком захвачен происходящим на сцене.
Когда Карл в перерыве зашел к ним, Луиза была одна. Облокотившись о бортик, обтянутый красным бархатом, она смотрела вниз.
— Здравствуй, Лу, — сказал он.
Луиза поднялась с кресла. Глаза ее засветились радостью.
— Здравствуй, Карл. А ты выглядишь великолепно. Я ожидала встретить солдата, измученного войной.
— Еще все впереди, — рассмеялся Карл. — Поэтому, пока не поблек и не полинял, хочу взять тебя в жены.
— Карл, я тебя просила никогда не говорить на эту тему… Если бы это было возможно, я давно бы согласилась.
— Хорошо… — Он поцеловал ее в щеку. — Ты знаешь, как я соскучился по тебе? Мы должны завтра куда-нибудь убежать вдвоем, пока твоя тень, как червь-древоточец, будет вгрызаться в науку.
— Я подумаю и позвоню тебе часиков в десять…
Дверь в ложу открылась.
— Какой сюрприз! — произнес неприятно удивленный Гольдберг.
Карл оглянулся и встретился с недобрым взглядом темных глаз.
Элегантно одетый Герхард словно спрыгнул с сусальной новогодней открытки: такой же красивый, томный, с длинными вьющимися локонами.
Карлу с детства не нравились подобные мальчики, от которых за полкилометра несло воспитанностью и стерильной добропорядочностью. Они не курили в гимназических уборных и не усваивали к концу первого года обучения полного набора бранных слов. По всем дисциплинам, кроме гимнастики, у них имелся высший балл…
«Боже! — подумал Карл, — неужели в тылу еще не перевелись такие красавчики? Что от этого юноши останется, когда он попадет в руки бравого фельдфебеля?»
— Здравствуйте, господин Гольдберг, — произнес он вслух. Получилось гораздо суше, чем этого хотелось.
Мужчины обменялись рукопожатиями.
— Какими судьбами? — интересовался Гольдберг. — Я думал, что вы на фронте, льете кровь ручьями… вражескую и свою.
— Не только вам одним наслаждаться тыловой жизнью. Иногда и нам отламываются кусочки радости.
— Надолго в Берлин?
— Да нет, на два-три дня, — покривил душой Карл (зачем ему настораживать Гольдберга), — небольшая командировка в столицу.
Раздался звонок, оповещавший о конце антракта. В ложе были свободные места, но Гольдберг и не подумал предложить Карлу остаться с ними.
— Не прощаюсь, — Карл взглянул на Луизу. — Надеюсь, с вами сегодня еще увидимся.
В середине действия Карл заметил, что Гольдберг поднялся и стал настойчиво убеждать Луизу. Та сначала отрицательно качала головой, а потом резко поднялась и направилась к выходу. Гольдберг поспешил за ней.
«Нет, любезный, вы так легко не избавитесь от моего присутствия», — подумал Карл и направился в раздевалку.
— О! — изобразил он удивление, — вы тоже покидаете театр?
— Да, что-то у Луизы разболелась голова.
— Нужно прогуляться по воздуху. Сегодня великолепная погода. Такая бывает раз в двадцать лет.
На улице было тихо, легкий морозец серебрил ветви деревьев, легкие пушинки инея плавали в свете электрических огней. После душного театра дышалось особенно легко.
— Пойдемте пешком, — предложила Луиза.
— С удовольствием, — согласился Карл.
— Но это очень далеко, не меньше трех километров, — возразил жених.
— Кстати, потренируетесь, господин Гольдберг. Когда на вас наденут солдатскую шинель, тогда и тридцать километров будет не расстояние.
— Этому не бывать! — Герхард не на шутку сердился. — Думаю, что не доставлю вам удовольствия стать вашим подчиненным. Я освобожден от воинской службы.
— Простите, если не секрет, за что с вами обошлись так жестоко?
— Врожденный порок сердца.
— Я бы не хотел жить с таким изъяном, — сочувственно вздохнул Карл.
— Мне и моей работе он не слишком большая помеха. Скажите, барон, а какая у вас профессия?
— Летчик-истребитель. Я кадровый военный.
— Можно ли назвать профессией дело, не приносящее пользы человечеству?
Луиза улыбалась, не вмешиваясь в их спор. Ей было понятно, из-за чего он затеян.
— Впервые встречаю человека, мыслящего так странно, — кипятился Карл. — Впрочем, имея ваше здоровье, нельзя и мечтать о воздухе. Вам остается одно утешение — чернить нашу профессию.
— Человечество прекрасно обходилось без вашей профессии, И не появись она тридцать шесть лет назад, мы только бы выиграли от этого. По крайней мере, нам не нужно было бы прятаться по подвалам, задавая всякий раз вопрос: какая тревога — учебная или боевая?
— Слишком узкое и субъективное мышление, герр Гольдберг. Сотни лет мечтали люди о крыльях. Еще древние греки сложили миф о Дедале и Икаре…
Карл, довольный своим красноречием, покосился на Луизу. Она молча шла между ними. Было непонятно, на чьей она стороне.
— Коль зашел разговор о греках… Вы видели картину Питера Брейгеля-старшего «Гибель Икара»? — поинтересовался Герхард.
— Видел, но, помнится, удивился: никакого Икара там нет.
— Есть, но не сам Икар, а лишь одна его нога, торчащая из воды. Причем — обратили внимание? — на переднем плане пахарь, пастух и рыбак. Они трудятся на благо человечества. Плывут корабли, везущие товары в дальние страны… Словом, каждый занят своим делом. А с неба сорвался какой-то Икар и шлепнулся в море. От него на картине остались только всплеск да часть ноги. Никто этого даже не замечает. Человечеству всегда были нужны труженики, а не бездельники-Икары, порхающие в небесах.
«Боже, какие они еще мальчишки!» — думала Луиза, слушая перепалку.
— Мы пришли, — сказала она. — Благодарю вас за чудесную прогулку. Мне было очень интересно послушать ваш философский диспут.
— Прошу извинить, фрейлейн Луиза, если мы наскучили вам своей болтовней. — Карл поцеловал руку Луизы. — Прощайте, господин Гольдберг. У каждого человека своя судьба. Мне ехать на фронт, а вам оставаться в тылу. Но единственное, чему я завидую, — рядом с вами будет находиться фрейлейн Луиза. Свою же профессию я люблю и горжусь, что бы о ней ни думали студенты, освобожденные от военной службы.
— Берегите себя! — с чувством произнес Гольдберг.
— Храните и вы вашу жизнь и талант, — в тон ему ответил Карл. — Не опаздывайте по тревоге спускаться в самые глубокие убежища.
Карл щелкнул каблуками и, еще раз поклонившись Луизе, зашагал на Виттенберг-плац.
«Странный тип этот Гольдберг. Я ему не нравлюсь — это понятно. За таких девушек, как Луиза, нужно держаться обеими руками. Но почему он так озлоблен против военных?»
Впрочем, Карл не долго думал о Гольдберге. Ему гораздо приятней было думать о завтрашнем свидании.
3Несколько торопливых встреч с Луизой, украденных у Гольдберга, оставили привкус горечи. Она избегала разговоров о замужестве. Все продолжало оставаться столь же неопределенным, как и раньше.
— Пиши до востребования, — попросила она, — я буду ждать твоих писем.
Вернувшись в отряд, Карл почувствовал, что привычная среда очищает его от налета влюбленности, томления и ревности.
От глаз Эрвина не укрылась эта перемена в настроении, Карла.
— Слава богу! Я вижу, казарма избавила тебя от меланхолии.
— Так и должно быть, — засмеялся Карл. — А разве твое германское сердце не заполняет радость, когда ты слышишь звон оружия и чувствуешь запах рокфора, исходящий от солдатских носков?
Однажды Эрвина Штиммермана вызвали в штаб эскадры, не объяснив причину вызова даже Келленбергу.
Но через два дня Эрвин вернулся и как ни в чем не бывало вышел на полеты.
— Куда ездил? — поинтересовался Карл.
— Предложили снова перейти на «юнкерс», только не на «восемьдесят шестой», на котором я летал, а на «восемьдесят восьмой». Этот самолет запустили в большую серию. В нашем флоте перевооружают на них две эскадры и одну формируют заново.
— Что ты им ответил?
— Я сказал, что счастлив летать на истребителях, тем более с таким командиром, как фон Риттен.
— Я у тебя серьезно спрашиваю…
— А я тебе серьезно говорю, что отказался.
— Спасибо, Эрвин. — И Карл крепко обнял приятеля.
— Обер-лейтенант, скажите, а что это за самолет «Юнкерс-88»? — заинтересовался Ганс Хенске, которому после Польской кампании вместе с Руди Шмидтом присвоили лейтенантское звание.
