Николай Томан - Разведчики
Группенфюрер Кресс решительно встал, застегнул шинель и направился к двери. У порога он остановился и произнес назидательно:
— Рекомендую как следует подумать над этим. Нам, видимо, еще не раз придется иметь дело с подобными «чудесами»… — Упавшим голосом он добавил: — Это в том случае, конечно, если нас с вами оставят на наших постах после этого позорного провала.
Эпилог
Был морозный солнечный день. Ослепительно сверкал тонкими гранями своих бесчисленных кристалликов выпавший за ночь снег. От здания почты по недавно расчищенной дорожке, мимо наметенных за ночь глубоких сугробов, медленно шла Анна Рощина. На ходу она перечитывала только что полученное от Сергея коротенькое письмо, и то ли от холодного январского ветра, то ли от волнения две крупные слезинки поблескивали на ее щеках.
Высокий майор, шедший навстречу Анне, пристально смотрел на нее. Поравнявшись с девушкой и видя, что она не замечает его, он остановился и негромко окликнул:
— Анна Петровна!
Анна вздрогнула от неожиданности и подняла глаза.
— Здравствуйте, Евгений Андреевич, — смущенно улыбнувшись, сказала она, пряча письмо в карман.
— Ну, как там Сергей Иванович? Что пишет? — спросил майор.
— А вы почему думаете, что письмо от Сергея? — удивилась Анна.
— Уж такой я догадливый, — засмеялся Булавин.
— Сергей немногословен, — Анна щурилась от яркого солнца, светившего ей в глаза, — вы ведь его знаете. Пишет, что жив и здоров, что дела идут хорошо. Вот почти и все.
— Да, маловато, — усмехнулся Булавин. — Впрочем, это понятно — он ведь вынужден быть лаконичным по цензурным соображениям.
— Ну, положим, — улыбнулась Анна, — вряд ли он написал бы о себе что-нибудь больше этого, не будь вообще никакой цензуры.
Булавин отбросил полу шинели и достал из кармана брюк коробку с папиросами.
— Вот хотел курить бросить, — смущенно проговорил он, — и не вышло.
— А я-то думала, что у вас воля железная, — пошутила Анна.
— Э, где там! — махнул рукой Булавин. — Долго крепился, но как только началось наступление, не выдержал. Однако что же это мы стоим тут, посреди дороги? Вы спешите куда-нибудь?
— Нет, я сегодня только в ночь заступаю на дежурство.
— Ну, если не очень спешите, — весело заметил Булавин, — сообщу вам кое-какие новости о Сергее, раз уж он так сдержан в своих письмах.
Закурив папиросу, Евгений Андреевич добавил, отчеканивая каждое слово:
— В приказе по войскам нашего фронта бронепоезд «Александр Невский», на котором ваш Сергей машинистом, награжден орденом Красного Знамени за успешное участие в прорыве обороны противника.
Что происходит в тишине
Командарм анализирует обстановку
Шел дождь, обычный в Прибалтике: мелкий, надоедливый. Лобовое стекло машины покрылось мельчайшим бисером брызг. Беспрерывно двигавшиеся по стеклу щетки уже не в состоянии были сделать его прозрачным. Командарм поднял воротник кожаного пальто и надвинул на глаза генеральскую фуражку. Казалось, он погрузился в дремоту и забыл о генерале Погодине, которого специально взял в свою машину. Погодин догадывался, что предстоит серьезный, скорее всего неприятный, разговор, и терпеливо ждал.
Командарм, пожилой, полный, даже, пожалуй, несколько тучный человек, всегда удивительно бодрый и не по годам подвижной, всей своей крупной, ссутулившейся теперь фигурой выражал крайнюю степень усталости.
Погодин знал до мельчайших подробностей распорядок его дня. У командарма совершенно не оставалось времени на отдых. «Наверно, лишь в эти часы переездов из одной дивизии в другую, с одного фланга армии на другой он ухитряется отдыхать», — подумал Погодин.
Однако едва мелькнула эта мысль, как командарм, не поворачиваясь к Погодину, сказал густым, низким голосом:
— Думаешь, наверно, что заснул старик? Нет, я не сплю… Неважный выдался денек сегодня. Что ты на это скажешь?
И опять последовала пауза, длинная, томительная. Погодин знал характер командарма и не спешил с ответом.
Машина, подпрыгивая на стыках, катилась лесной просекой по узкой колее дощатого настила. По бокам мелькали мощные стволы сосен. Впереди двигалась автоколонна с реактивными снарядами. Сзади наседали три тяжело нагруженных «ЗИС». Машина генерала была зажата между ними и не имела возможности выскочить вперед даже на разъездах.
Командарм, всегда требовавший от своего шофера непременного обгона попутных автомашин, сегодня, казалось, даже не замечал, что его машина не может развить скорость.
— Так вот, — после долгого молчания сказал наконец командарм, — любопытно мне, генерал, твое мнение о причине неуспеха нашей сегодняшней операции.
Погодин попрежнему молчал. Он знал, что командарм не собирается выслушивать его мнение, прежде чем выскажет свое. Погодин давно привык к такой манере командарма развивать свою мысль.
— Не кажется ли тебе странной быстрота, с которой противник успевает подтягивать свои резервы в направлении нашего главного удара? — снова спросил командарм.
Замолчав, будто ожидая ответа, он принялся старательно протирать потное ветровое стекло. Потом решительно повернулся к Погодину и продолжал, понизив голос, чтобы шофер не смог разобрать его слов:
— А теперь я требую, чтобы ты меня внимательно слушал. Если искать объяснение нашему сегодняшнему неуспеху, его нетрудно найти. Мы начали стремительную атаку, но не смогли выдержать ее темпа. В результате наметившийся у нас прорыв тактической глубины обороны противника так и не получил развития.
Машина дрогнула и остановилась, но командарм даже не обратил на это внимания. Он продолжал свою мысль:
— Тут, конечно, возникает вопрос: почему? А потому, что противник успел подтянуть имевшиеся у него большие резервы. Вот тебе и объяснение. Оно формально вполне приличное и достаточно убедительное. Однако если мы посмотрим глубже, генерал, если постараемся не только оправдаться перед начальством, но и самим себе объяснить создавшееся положение, то дело примет несколько иной оборот. Так ведь?
— Так, — отозвался Погодин, глядя через плечо шофера, как впереди трогаются с места застрявшие было машины.
— Дело примет иной оборот, — задумчиво повторил командарм. — Окажется, например, что противник чересчур уж ретиво ринулся на парирование нашего удара.
Скажу более — он ринулся с такой поспешностью, будто заранее знал об этом ударе. И знаешь, что во всем этом самое удивительное?
Командарм опять повернулся в сторону Погодина. Прищурившись, испытующе посмотрел ему в глаза и добавил, снова понизив голос:
— Самое удивительное заключается в том, что заслон противника был рассчитан на парирование удара по меньшей мере трех корпусов, тогда как мы действовали всего лишь одним корпусом. Странно это, генерал?
— Странно, — согласился Погодин.
— А почему странно? Потому, что мы первоначально в самом деле намеревались действовать тремя корпусами и лишь в самый последний момент изменили решение. Не кажется ли тебе, что противник каким-то образом узнал о наших первоначальных планах?
— Да, кажется.
Щитовая колея дороги кончилась, начался жердевой настил. Машина сразу вдруг запрыгала, затряслась мелкой дрожью. Разговаривать стало трудно, но командарм продолжал:
— И это не может не казаться подозрительным, ибо все крупные действия на фронте подчинены строгой закономерности. Как бы ни хитрил противник, что бы ни предпринимал в масштабе армии, я всегда найду этому объяснение. Мелкая часть, до батальона включительно, может менять дислокацию, перегруппировываться, наступать, отступать или обороняться — этому не сразу найдешь причину. Тут может быть много случайного. Но когда шевелятся дивизии, когда противник перемещает корпуса, я всегда догадываюсь о причинах, которые вызвали подобные действия.
Машина подошла к штабу гвардейской дивизии и остановилась. Пока начальник штаба, предупрежденный дежурным, шел встречать командарма, тот закончил свой разговор с Погодиным.
— Короче говоря, генерал, — сказал он, — я подозреваю, что на сей раз противник располагал точной информацией о наших намерениях. Твоя задача — выяснить источник этой информации. Чем скорее ты это сделаешь, тем лучше.
В маленьком домике
Капитан Астахов подошел к окну. По узкой, протоптанной через запущенные огороды тропинке шла Наташа Кедрова. Она пересекла уже небольшую полянку перед окнами дома, из которого наблюдал за ней капитан, и остановилась возле доски, где вывешивались свежие сводки Совинформбюро.
— Похоже, капитан, что вы неравнодушны к Кедровой, — усмехнулся сидевший за столом майор Гришин, начальник Астахова.
