Виктор Николаев - Живый в помощи. Часть вторая .А помнишь, майор...
Все долго молчали. Смотрели в темное окно и без конца мысленно рвали на себя ручку вертолета. Непостижимы дела Твои, Господи! А что потом? А потом Коля все еще был на войне. В шесть лет дочка, гуляя с ним, вдруг посмотрев на него взрослыми глазами, сказала:
— Папа, я хочу покреститься.
Они крестились все вместе в Храме Святителя Николая. Две недели спустя, после вывода спецназа с Хайркота, на "Скобе" была последняя баня, последний третий тост, последний взлет на север. Тогда мужики, полупьяные от налетевшего запаха России, от неверия, что они живы, прокладывали последний полетный маршрут. Виктор с похудевшим в том бою на шесть кг Николаем долго мучили полетную карту, пытаясь прочертить дорогу на Родину. В итоге по линейке получилось криво.
— Ладно,— успокоил Колобов,— я помню, где мой дом. Мимо России не пролетим!
Домой, мужики, домой! Где нас любят любыми. Время войны стремительно исчезало за хвостом "вертушки". На лобовое стекло "восьмерки" уверенно надвигалось время мира. Домой. Хватит разбрасывать косточки русских мужиков по чужим землям.
...Поезд облегченно и бесшумно ткнулся носом в чугунный буй питерского вокзала. Оставив вещи у Льва и наскоро перекусив, троица час спустя остановилась в нерешительности на дороге кладбища.
— Ну, и куда теперь?
Перед ними — три тропы.
— Лев, ты местный. Говори, которая ведет к матушке Ксении?
Друзья слегка подтрунивали над подрастерявшимся товарищем. Вдруг раздался скрип, страшный треск дерева и... прямо у ног Виктора на левую тропинку упало полтополя.
— Вот это да-а-а! Значит, по этой дороге и надо идти, коли темные силы на нее не пускают.
Несколько минут спустя Виктор лечился покаянием у часовни святой старицы.
О, святая блаженная мати Ксения, моли Бога о нас!
* * *
В конце лета, когда по свету разлетелись "останки Останкино" и морской "Курской" дугой в скорби выгнулась русская душа, Виктор медленно брел по берегу Россошанского озера. Стоящая жара, оглушительная, лягушиная свадебная болтовня и полный штиль заставляли его полностью разомлеть до ленивого состояния тела и души. Вдруг он почувствовал, что сзади кто-то идет. Виктор машинально обернулся — никого. Медленно побрел дальше к своей даче. Нет, кто-то явно шел следом. Он вновь обернулся. Невидимый некто стоял совсем близко.
— Ну? Говори, что хочешь?
Виктор почти не взволновался, он был необычно спокоен. И вдруг раздался ровный, обычный голос:
— Хочешь много денег за новую книгу? Переверни в ней Крест.
И... все. Только шум взлетающих уток, порыв ветра, согнувший камыш, и вновь полный штиль. Виктор, мурашковый и возбужденный, дошел до дачного домика и рассказал о случившемся близким.
— Надо причаститься и отдохнуть. Ты, видимо, сильно перетрудился с книгой, — посоветовали они.
Виктор последовал совету.
Через две недели семья вернулась в Москву. Едва войдя в квартиру, они услышали, как долго и настойчиво звонил телефон. Виктор снял трубку.
— Я тебя две недели ищу. Срочно приезжай, надо поговорить, — это говорил тот маклер, который два года назад предлагал свою помощь в издании первой книги, где условие было одно: убрать вторую часть "Матерь Божия, спаси, сохрани!"
— Не могу. Мы ведь все с тобой обговорили еще в прошлый раз. Твои условия мне не подходят... — Виктор пытался закончить разговор.
— Нет. Приезжай, тебе это выгодно, — звонивший не отступал.
— Ладно, через час буду.
Час спустя Виктор сидел у него в кабинете. Говорили долго, а потом маклер с досадой на несговорчивость, с раздражением произнес:
— Ну, хочешь много денег за новую книгу? Выкинь ты из нее этот Крест...
* * *Кресте Честный, хранитель души и телу буди ми: образом своим бесы низлагая, враги отгоняя, страсти упражняя и благоговение даруя ми, и жизнь, и силу, содействием Святаго Духа и честными Пречистыя Богородицы мольбами. Аминь.
Заключение
"Думала ли ты когда-либо, что все, касающееся тебя, касается и Меня?
Ибо касающееся тебя касается зеницы ока Моего.
Ты дорога в очах Моих, многоценна,
И Я возлюбил тебя, и поэтому для Меня
составляет особую отраду воспитывать тебя.
Когда искушения на тебя и враг придет, как река,
Я хочу, чтобы ты знала, что
От Меня это было..."
Беседа Бога с душою человека
(Из духовного завещания старца
иеросхимонаха Серафима Вырицкого)
Отче Серафиме! Моли Бога о нас.
Бес, ты вынудил меня на ответ тебе. Ты давно ходишь во главе своих легионов вокруг меня, чтобы мои мысли, чувства и поступки обратить во грех, направив жизнь мою под уклон во тьму соблазнов царства твоего. Ты пытался и пытаешься под видом благих дел увести меня в свой мир мерзких искушений, покрывая их ложной пеленой благочестия, и подталкиваешь к деяниям, кажущимся разумными только с первого взгляда, но вредными при рассмотрении их с молитвою. Бес, ты хитер, но безнадежно глуп, если считаешь, что помыслы и дела твои имеют силу и достигают цели своей. Все ошибки и тяжкие грехи, совершаемые мною от рождения до сей минуты, — не твои заслуги, а попущение Его во благо мое.
От Него это было!
Все скорби и радости, путь судьбы моей, близкая и надежная подруга — Его воля. Мой офицерский выбор, тяжкое испытание и первая книга созданы по воле Его, в поучение мое, Его мудростью это было. Я в состоянии мыслить, действовать настолько, насколько Им позволено мне это делать. И время, когда завершится мой грешный жизненный путь — Его решением это будет.
Мое дерзкое самоволие и порой темные мысли не твоей силой созданы, бес, а попущены Им во благое вразумление мое, для излечения от глупостей моих — от Его Отцовской любви ко мне это было.
Лишение меня разума и физической силы в январе 1993 года произошло по Его воле из-за полного отсутствия на тот час пользы от меня, ибо та моя беспокаянная жизнь была бы далее во вред мне и угрозой близким моим. От Его любви ко мне это было.
То, что при всех молитвах за меня ведомых и неведомых мне людей, которым я сердечно кланяюсь до земли, я по-прежнему нездоров и физически ослаблен — это не от твоей силы, бес, а от того, что только Ему ведомо, сколько мне необходимо и полезно иметь здоровья для блага моего, ибо много хороших врачей земных, но меру исцеления для меня и каждого из нас знает только Он — Господь. Каждый шаг мой, взгляд и тайный замысел при этом ведом Ему, и действия мои либо поощряются Им, либо попускаются волей Его для скорбей моих во вразумление мое. У нас у обоих, бес, есть страх перед Ним. Только ты трепещешь от страха животного, а суть моего страха духовного и сердечного в том, что Он может покинуть меня. Мне Им позволяется относительно здраво мыслить и действовать от того, что я следую за Ним, как в том полете, где Он — Ведущий, а я ведомый. И стоит мне сбиться хоть на сотую часть градуса с Истинного курса, как я или, в лучшем случае, врежусь в грязь, или в худшем — потерплю жестокую жизненную катастрофу. Этот курс, тернистый и узкий, проложенный Им две тысячи лет назад, единственно правильный — Его вечной заботой о нас, неразумных, определен был. Однажды мы, непослушные дети Его, подменили "Слава Богу!" на "Славу КПСС". Получилось — не приведи, Господи...
"Не дай мне Бог оказаться перед закрытыми дверьми, ведущими в жизнь вечную".
Война в Афганистане и Чечне, замысленная в здании Пентосатанизма, якобы, тобой, бес — Его попущение. У тебя нет ни крохи ума и способностей для противоборства с Россией. Просто мы сегодня настолько далеко отошли от Креста, что, начав переворачивать Истину Его, получили то, что получает своенравный и капризный ребенок от Отца Своего — вразумительный и сильный шлепок в виде войны. Заревев от боли и запросив прощения за непослушание, мы были милостиво прощены Им — война в Афганистане закончилась. Тогда нам казалось, что большего горя и страха, попущенного Богом во вразумление наше, быть не может. Я по сей день помню наше состояние при выводе войск из Афганистана, когда была истинно всенародная радость, какая бывает в семье после уходящей страшной беды. Я видел, как при расставании, не стыдясь, плакали мужики, простив враз друг другу все обиды. Веря, что не прервется войсковое понятие "Честь имею". Помню, как плачущая, не способная от счастья произнести ни слова мать моментально, сердцем, в кромешной темноте определила, на каком из десятков пересекающих границу танков сидит ее сынок. Как отец, инвалид на обе ноги, забыв о костылях бежал навстречу сыну-капитану... Как мы, грязные, счастливые и пьяные, от рядового до полковника, прощаясь, целовали свои автоматы и технику, жалея, что такого уже не будет никогда. Не судите меня, люди, за эти слова. За спиной оставалось что-то вечное и важное. Где бывшие двоечники становились Героями, которым кланялись у скромных могил учителя со слезами на глазах. Где последние, незаметные в миру, становились первыми в жестоком бою, закрывая собой друзей от пули. Для воспитания нашего от Него это было.
