Александр Чаковский - Блокада. Том 2
Нет, он не считал это заслугой лишь его батальонов, немалую роль в ликвидации прорыва сыграла и сама дивизия Борщева… Тем не менее радостная, пьянящая мысль, что уровцы с честью исполнили свой воинский долг, захватила сейчас Звягинцева целиком.
Пройдет короткое время, и он горько ощутит потери: ранены Малинников и Ефремов, погиб командир роты и многие, многие бойцы…
Но сейчас он думал только об одном: враг не прошел. Те, кто ведет бой на соединение с волховчанами, могут не беспокоиться о своем тыле…
Звягинцев сидел у телефона, закрыв глаза и пытаясь представить себе, что происходит там, на северо-востоке…
Да, не батальоны, с которыми его связала военная судьба, прорывали блокаду, — они были своего рода плотиной на пути хлынувшего вражеского потока, который, не встретив преграды, растекся бы, расширился, разлился в огненное море за спинами сражающихся советских бойцов. Крепость этой плотины определялась тем, что ставкой в борьбе были не просто жизнь, то есть физическое существование, или смерть, которая на войне обычна, а нечто гораздо большее: от исхода боя зависела судьба Ленинграда…
28
В ночь на 18 января Звягинцеву позвонил командарм Духанов:
— Как обстановка? Немецких танков перед тобой больше нет?
— Только разбитые, товарищ «первый», — ответил Звягинцев.
— Молодец, подполковник! И бойцы твои молодцы! Передай им мою благодарность. Завтра к девяти тридцати прибудешь ко мне. Оставь за себя начальника штаба.
…В назначенное время Звягинцев был на КП армии. Но командующего там не оказалось.
Звягинцев решил зайти в оперативный отдел. В блиндаже за столом сидел полковник, видимо один из операторов, и кричал в телефон:
— Соединились?! Где? У Рабочего поселка номер один?! Вот здорово! Так бы сразу и говорил. Давай, записываю! — И полковник, прижимая плечом трубку к уху и хватая со стола карандаш, стал записывать, повторяя вслух: — С нашей стороны… замполит батальона майор Мелконян… старший лейтенант Калугов… сержант Анисимов… С волховской майор Мельников… старший лейтенант Ишимов. Все. Понял!
Положив трубку, полковник радостно сказал:
— Наконец-то! Соединились!
— Товарищ полковник… — с трудом ворочая от волнения языком, проговорил Звягинцев, — я… правильно понял?.. Прорвали?!
— Раз соединились, значит, прорвали! Ты откуда такой непонятливый?..
Еще не веря самому себе, Звягинцев попытался осмыслить только что услышанное, но осознал, запомнил только одно слово. Оно было огромным, емким, как сама жизнь, громким, как удар гигантского колокола, радостным, как голубое небо, как солнце, — «прорвали!».
— Товарищ полковник, — овладевая наконец собой, четко произнес Звягинцев, — я помощник начальника отдела укрепрайонов фронта. В настоящее время командую шестнадцатым УРом. Имею приказ явиться к командарму. Если он сейчас там, в Первом поселке, — разрешите мне направиться туда.
— Хитришь, друг, — добродушно ответил полковник, — чую, на том месте побывать хочешь, так? Понимаю, разрешили бы — сам бы побежал вприпрыжку… Ладно, иди.
На пороге появился боец с автоматом в руках.
— Пленного привели, товарищ полковник! — доложил он. — Куда его?
— Давай сюда, — приказал оператор и добавил: — А сам шагай в третью землянку, там особист язык знает, передай, что полковник Семенов просит зайти.
— Спасибо, товарищ полковник! — сказал Звягинцев. — За все спасибо. И главное — за такие новости!
Он вышел из землянки, почти столкнувшись у входа с пленным, конвоируемым двумя автоматчиками.
— Слушай, Туликов, — обратился Семенов к вошедшему особисту, — вот какого-то оберста привели. Давай снимем предварительный допрос, а потом отправляй его куда следует.
Туликов молча кивнул, сел за стол напротив полковника.
— Придется вам вести протокол, — сказал он.
Семенов вынул из планшета блокнот.
— Поставьте ему табуретку, — приказал Туликов автоматчикам, — и подождите у входа. — Поежился: — Холод у вас тут собачий.
— Сейчас затопят, я уже приказал, — сказал Семенов.
— Садитесь, — по-немецки обратился Туликов к пленному.
Тот послушно сел.
— Фамилия, звание, должность? — спросил его Туликов и, выслушав ответ, продиктовал: — Арним Данвиц, полковник, командир полка.
Данвиц был бледен. На правой щеке краснела длинная царапина. Глаза смотрели не испуганно, а как-то отрешенно. Он не боялся смерти, он думал сейчас о том, что обманут. Обманут всеми — фон Леебом, Манштейном, Кюхлером, Линдеманом и прежде всего самим фюрером… И что фюрер обманул не только его, но и всю армию, всю Германию…
Даже теперь, на допросе у русских, Данвиц испугался этих своих мыслей, но лишь на мгновение. Он понял, что ненавидит Гитлера. Он был не в силах отомстить фюреру за свой бесславный конец, но тем сильнее его ненавидел. Ненавидел он и русских, взявших его в плен, землю, на которой находился. Ненависть, ненависть ко всему переполняла душу Данвица. Ему хотелось одного — скорее умереть.
— Какую задачу получил ваш полк? — продолжал допрос Туликов.
— Ударить от Синявино во фланг противника с целью выхода к Неве.
— Давно ваш полк под Ленинградом?
— С сентября сорок первого года.
— И на что вы столько времени надеялись?
— Мы рассчитывали, что русские, не выдержав блокады, поднимут белый флаг.
— Если бы такой флаг появился, он был бы мгновенно сдернут сотнями тысяч рук ленинградцев!
Брезентовый полог приподнялся, и в землянку шагнул долговязый боец с охапкой нарубленных сучьев.
— Наконец-то! — с облегчением воскликнул Семенов и подул на свои, сжимавшие карандаш, закоченевшие пальцы. — Растапливайте быстрее!
Боец опустился на корточки перед холодной печкой, открыл дверцу и стал укладывать в печку сучья.
О том, что в землянке, куда он нес дрова, допрашивают пленного, Анатолий узнал от ожидавших у входа автоматчиков.
Немец сидел спиной к двери и что-то говорил, видимо отвечая на заданный ему вопрос. Анатолий взглянул на сидевших за столом командиров и почувствовал, что его охватывает нервная дрожь. Одним из них был тот самый Туликов, к которому летом прошлого года Анатолий приходил в Управление НКВД с поручением от расстрелянного Кравцова.
И вдруг он услышал, как Туликов сказал:
— Немец говорит, что видел таких, которые легко согласились бы поднять белый флаг над Смольным… Записывать это не надо. Фашистская болтовня.
Анатолий покосился на пленного. Ему вдруг показалось, что это и есть тот самый офицер, который допрашивал его тогда, в Клепиках, и заставил выстрелить в Кравцова.
Анатолий застыл у печки, руки не слушались его.
А допрос продолжался.
— У вас по линии оперативного отдела есть к пленному вопросы? — спросил Туликов.
— Есть, — кивнул полковник. — Пусть подойдет к карте…
Трясущимися руками Анатолий зажег наконец спичку и сунул ее в печь. Сучья вспыхнули.
Можно было уходить, но подняться не хватало сил. Ведь если этот немец действительно тот самый офицер, то он каждую секунду может обернуться, узнать его… И тогда сейчас же расскажет Туликову о том, что произошло тогда, в Клепиках… Скорчившись у печки, Анатолий затылком, спиной ощущал, что сзади — смерть…
Если бы он был в состоянии трезво и спокойно оценить ситуацию, то понял бы, что и Туликов и тем более Данвиц могли его сейчас и не узнать. Но он полностью лишился способности думать. Им овладел животный страх.
Захлопнув дверцу печки и даже забыв спросить разрешения «быть свободным», Анатолий как-то боком выскочил из землянки и двинулся куда-то, ничего не видя, не замечая вокруг.
«Нет, нет, все еще можно исправить, — повторял он точно в бреду. — Я должен попасть на передовую, повести бойцов в атаку, отбросить врага, прорваться…»
Он твердил все это, не отдавая себе отчета в реальном положении вещей. Он даже видел себя поднимающимся из окопа, чтобы бросить гранату под гусеницу вражеского танка…
На секунду он остановился, прислушиваясь к звукам далекого боя. А потом пошел, даже побежал туда, откуда доносилась перестрелка, где громыхали разрывы. Пот струился по его лицу, нижняя рубашка прилипла к телу…
А он бежал и бежал, не слыша, как ему кричат: «Куда ты? Куда ты, шалавый?!»
Он не слышал этих недоуменно-тревожных окликов. Другие слова звучали в его ушах. Это были слова Веры, отца, того лейтенанта, который проверял у Анатолия документы, когда бойцы высадили его из грузовика.
«Уходи! Уходи!» — кричала ему Вера. «Гоните этого человека от себя!» — слышались Анатолию слова отца. «Предъявите документы!» — требовал лейтенант. «Уходи! Уходи отсюда!» — снова кричала Вера.
