Артур Черный - Комендантский патруль
Притащив громадную деревянную лестницу, мы с Хроном по очереди залезаем на свою огневую точку. Шахид, меняющий нас в 03.00, уже спит в своей «шестерке». Крыша делалась совсем не для ведения боевых действий, как ее приспособили на сегодняшнюю ночь. Она плоская, с редкими горбами перекладин, из нее торчат два низких, не доходящих до колен, кирпичных заборчика. Я мрачно замечаю своему напарнику, что с первым нашим выстрелом отсюда в ответ прилетит минометная болванка, которая слижет обоих. Тот чешет затылок и пытается прилечь на теплый рубероид. Я достаю из кармана банку гречневой каши, ковыряюсь в ней и, оставив несколько ложек, передаю Хрону.
Каша съедена, все впечатления от вечернего возбуждения прошли. Но заскучать мы не успеваем. По всей улице гаснет свет. Мир проваливается в сплошную беззвездную тьму. Никто из нас не верит в случайное отключение электричества. Хрон кладет руку на лежащий в стороне автомат, подтягивает его к себе. Я, с каким-то воодушевлением ожидающий начала действий, произношу:
— Вот и гости пожаловали.
Через экран чернильного неба, расколов его пополам, пробегает толстая кривая молнии. Тысячи орудийных залпов рвутся над нашими головами, и ливень сплошной стеной падает на высушенную землю. Мы промокаем за какие-то секунды, штаны и рукава бухнут, тяжелеют, становятся холодными. Молнии сверкают одна за другой, ослепляют мир и прижимают наши фигуры к крыше. Все же мы ждем атаки и лишний раз стараемся не высовываться. Дождь — хороший помощник нашему противнику. Огромная, бесконечная лужа разливается под ногами, вода не успевает стекать вниз, и вот уже больше часа мы сидим, лежим и ползаем по сплошному озеру. Автоматы лежат на дне этого озера, приткнуть их некуда, а конца дождю не видно. Все, что могло промокнуть, уже промокло. Вытянув из-под себя ноги, я по пояс сижу в воде и рассуждаю перед единственным слушателем:
— Вот если бы моя мама видела, чем я тут занимаюсь, она бы прямо завтра примчалась и забрала меня отсюда…
К концу нашей смены дождь так же внезапно прекращается. Воин Шахид, жалея свое старое тело, на крышу лезть не собирается, а остается во дворе у машины. Мы с Хроном, как мокрые побитые курицы, ползем в отдел, где выжимаем форму, а затем, переодевшись в сменную, возвращаемся обратно в администрацию. Расстелив на полу в приемной синтипоновый спальник, раздевшись до трусов, падаем спать.
В 05.00 весь отдел уже стоит перед крыльцом на плацу. Служба МОБ и уголовный розыск бросаются на зачистку. Следствие и паспортно-визовую службу распускают по домам.
Вся зачистка проходит, как в тумане; я, разбитый и невыспавшийся, налетаю на броню БТРа. С высоты его какие-то мужики в камуфляжах приветливо машут мне руками. В зеленой, запыленной кепке наигранно возмущается их начальник штаба:
— Ишь ты! Как жрать к нам в ОМОН ходить — это он знает куда! А как с земляками на зачистке поздороваться — так уже и не узнает!
В 09.00 зачистка окончена, и меня назначают в СОГ. За день ни одного выезда, и до самого вечера я отдыхаю на кровати.
Нападение ожидается этой ночью.
Мне скучно, и перед построением в кабинете участковых я, поочередно загибая пальцы, нагнетаю и без того тяжелую обстановку.
— Окопов у нас нет вообще — раз, боекомплект отцы-командиры выдать нам не удосужились — два, дополнительных сил нет — три, тяжелого вооружения — четыре, многие ненадежны — пять. Как мы будем держаться, уму непостижимо!
Все молчаливо соглашаются. Спорить тут не с чем. Я бросаю последний козырь:
— Если будет нападение, мы вряд ли переживем эту ночь.
В углу коротко усмехается Плюс, спокойно кивает Пророк, стреляет жирными глазками Безобразный. Кто-то неуверенно, словно стесняясь собственного голоса, говорит, что, возможно, я не прав.
27 июня 2004 года. Воскресенье
Наступила ночь. Отвечающий за оборону отдела болван Рэгс бестолково распределил и распылил силы. Огромную толпу он назначил оборонять саму цитадель (Еще бы! Он там и будет переживать атаку), часть всунул в здание администрации и руины районного суда, несколько человек пихнул в соседнюю школу. Оставшиеся огромные дыры обороны по периметру отдела охранять осталось некому. На необъятной территории заднего двора я, Гарпия и Сириец втроем закрываем тыл. По флангам бродят одинокие фигуры пэпээсников. Стены ограждения крепки и высоки, но не приспособлены к разумной обороне, с внутренней стороны нет бойниц, к бетону приставлены деревянные помосты, с которых осколки соскребут всех защитников, не вырыто ни одного самого захудалого окопа. Случайные щели в фундаменте заложенного в прошлом году нового здания отдела — единственное, что может служить кратковременной линией обороны.
Тайд не удосужился даже раздать на руки боекомплект, уповая на собственную нашу находчивость и наше рожденное безысходностью умение пополнять его на стороне.
Гарпия справляется у меня по части боевого опыта и, получив ответ, успокаивается. Сириец с молчаливой решительностью теребит оружие. Подходят Плюс с Пророком и предупреждают, что сегодняшней ночью лучше вообще не спать. Плюс говорит мне:
— Долго стены не удержим. — Он доходчиво и понятно мотает в сторону головой. — Сможешь отойти со двора, пробивайся в отдел, мы с Пророком будем там.
Тем временем, пока летняя теплая ночь ищет свои жертвы, а смерть неспешно крадется по ее следам, мое воображение уже рисует кровавые картины жестокого боя, свирепые крики противника, его выпрыгивающие из тьмы быстрые тени, лица товарищей, подернутые сажей и замотанные в грязные бинты, перевернутые, распоротые взрывами трупы, освещенные пожаром, закопченные окна цитадели, где уже горстка оставшихся в живых (среди которых непременно я) перед смертью вытягивает из себя последние жилы, не давая врагу захватить оставшийся этаж. Израсходовав боеприпасы, мы героически погибаем до прихода помощи. Это видение настолько ярко, что меня самого передергивает судорога.
Мы ждем. Если спросить, чего ждем — ответ будет один: смерти. Общей для всех, но только не своей, каждый думает, что именно он останется в живых.
Цепкий, нудный страх неизвестности, волнение и тревога витают на всех постах.
Страх нащупывает мое сердце и чаще сжимает его, стискивает прыгающие нервы. Но человек сделан не из железа. Проходит час и два. Я устаю нервничать, и на смену страху приходит злоба. Теперь я уже ненавижу эту пугливую тишину и хочу только одного: боя и крови. Теперь я хочу убивать.
На наши жизни плевать всем. В такую ночь, когда каждый ствол и каждый боец на счету, когда вот-вот со стороны КПП раздастся «Аллах акбар!!!», дежурный, получив сообщение о похищении в районе человека, по казенной привычке исполнять любые приказы и должностные инструкции, трясясь за запись в своем личном деле, собирает СОГ на выезд для составления материала по произошедшему, для того чтобы положить себе на стол пять-шесть бумажек. Нашим словам о том, что материал можно собрать и утром, дежурный не внемлет.
Как же можно так наплевательски относиться к человеческим жизням?!.
Почти час, пока следователь с опером и экспертом собирают материал, уперев ствол в глубину улицы, я лежу в придорожной канаве. По другую сторону под стволом тополя маскируется Пророк.
Разбуженная суетой, царящей в соседнем дворе, из калитки выходит женщина. Она легко, не ощущая этого, наступает на торчащую подошву моего ботинка, делает шаг в сторону, останавливается и шепчет:
— Это что же такое?
Не двинув ни одной мышцей, я с земли отвечаю ей:
— Да не волнуйтесь вы, милиция это…
Та хватается за сердце, охает и приседает на корточки. Я говорю еще что-то. Русская речь ее успокаивает, она поднимается и идет в сторону нашего «уазика», куда медленно подходят еще две соседки.
В отделе Пророк подтрунивает надо мною и просит научить маскироваться так, чтобы ни одна женщина не смогла заметить.
Мне уже плевать на любой исход ночи, и, устав от всего, я ложусь спать на заднем дворе отдела. Пусть воюют те, у кого еще не пропало желание.
Около 03.00 вновь поднимают СОГ, вернули похищенного. Этот выезд я просыпаю.
В 05.00, уже при полном свете свежего дня, отдел гремит оружием, готовится на зачистку. Нападения не было.
Предоставив зачистку самой себе, я собираюсь в комендатуру на разведку. Дежурный водитель на личной машине довозит меня до места.
От недосыпания и усталости двух последних дней я еле передвигаю ноги. Старший разведгруппы, высокий майор в очках, замечает это и предлагает залезть в кунг «ЗИЛа», где уже через минуту, несмотря на все кочки, я отхожу в мир сновидений.
Добравшись к 08.00 до отдела и запихав в себя миску подкисшей гречневой каши, перелистываю на кровати недосмотренный в «ЗИЛе» сон.
Сегодня подорвали замкоменданта Старопромысловского района. Фугас взорвался в кафе, где тот постоянно обедал. Офицер погиб на месте.
