Игорь Шелест - Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла.
В начале своего доклада Стремнин коротко остановился на истории самой идеи подцепки в воздухе. Упомянул о первом опыте подцепки истребителя к жёсткому дирижаблю типа цеппелин, потом более подробно сказал об опыте подцепки самолёта к самолёту в воздухе, проведённом у нас ещё в тридцатые годы лётчиком-испытателем Василием Андреевичем Степанченком по предложению военного инженера Владимира Сергеевича Вахмистрова. Не забыл упомянуть и о попытке американцев осуществить подцепку реактивного истребителя к шестимоторному бомбардировщику уже в послевоенные годы.
Затем Сергей подошёл к плакатам и взял указку:
— Основываясь на том, что всем прежним опытам подцепки сопутствовал общий принцип контактирования между самолётами, которое производилось непосредственно, так сказать, жёстко и было связано с повышенным риском и необходимостью преодоления сложных прочностных проблем, я применил предварительный контакт подцепляемого самолёта с конусом на эластичной связи, выпущенным из самолёта-носителя, вернее, из специальной контактной фермы, которая выдвигается вниз из самолёта-носителя. Напомню, что метод контакта штанга — конус давно освоен в авиации, и не буду на нём подробно задерживаться, скажу лишь, что подцепленный к конусу малый самолёт посредством эластичной связи далее подтягивается вплотную к контактной ферме самолёта-носителя, а вслед за этим на фюзеляж малого самолёта опускаются фиксаторы и проушина, входящая в зацепление с основным замком подцепки малого самолёта. О том, что подцепка произведена, лётчики обоих самолётов узнают по загоранию сигнальных лампочек. Отцепка происходит в обратном порядке, но может быть произведена и экстренно лётчиком малого самолёта.
Начались вопросы.
Доктор Опойков шумно зашевелился на стуле. Не удостоив докладчика обращением по имени-отчеству, спросил:
— Вы что ж это, в эпоху освоения космоса хотите вернуть нас к атмосферным делам былых времён?
Сергей отметил, как в зале заулыбались: «спектакль» начался.
— Сергей Афанасьевич, — взглянул на него Островойтов, — вы будете отвечать сразу или выслушав все вопросы?
— Чтоб не забыть, позвольте отвечать сразу.
— Сделайте одолжение.
— Да, согласен, теперь, когда в космонавтике освоена стыковка кораблей, решено множество проблем — смена экипажей, доставка топлива, провизии, жидкого воздуха и всего иного, необходимого для длительной жизнедеятельности людей в условиях космического пространства, моё предложение с первого взгляда может произвести впечатление анахронизма…
Но это лишь с первого взгляда, если не дать себе труда подумать… (Снова в зале послышался лёгкий смешок: публика включилась в игру. «Один — один!» — похоже, Стремнин отбился…) Но если вдуматься, то станет ясно: именно успехи космонавтики со всей очевидностью убеждают нас, что и в атмосферных полётах самолётов мы, к сожалению, не используем возможностей, которые заключает в себе так называемая «стыковка», в предлагаемом мною проекте именуемая подцепкой. В ряде обстоятельств, диктуемых развитием народного хозяйства, освоение подцепки в воздухе может открыть для авиации новые качественные и количественные перспективы…
— Назовите для примера какое-нибудь из, как вы выразились, «обстоятельств», когда будет полезно и, особенно хочу подчеркнуть, рентабельно применение столь сложной и небезопасной системы, как предлагаемая вами подцепка в воздухе? — спросил с места один из молодых кандидатов наук, почему-то покраснев.
«Это уже целое выступление, а не вопрос, — решил про себя Стремнин, — и уж, конечно, заранее запланированное».
— Извольте. Ну, скажем, было бы весьма полезно располагать возможностью быстрой доставки в отдалённые и труднодоступные места, а также отправки оттуда ценнейших материалов, специалистов, археологов, бурильщиков, врачей, больных посредством вертикально взлетающего самолёта, используя пересадку в воздухе с пролетающего лайнера и на пролетающий лайнер… А вообще, на мой взгляд, подцепка в воздухе может себя особенно проявить при решении проблемы создания атмосферно-космического самолёта ближайшего будущего.
— Сергей Афанасьевич, позвольте спросить вас, — заговорил профессор Островойтов, подчёркивая всей тональностью свою дружелюбность, — как можно предположить, вы пока не располагаете экономическими расчётами, показывающими, насколько подцепка одного самолёта к другому в воздухе выгоднее, чем доставка больного на вертолёте к аэродрому, а оттуда на большом самолёте в центр?
— Да, Пантелеймон Сократович, такими расчётами я пока не располагаю. В них пришлось бы учитывать важнейший критерий: время . А как его оценить?.. В одном случае оно будто бы ничего не стоит, в другом — время может оцениваться жизнью человека!.. Но ведь я и не отвергаю метода доставки, например, больного, о котором вы напомнили уважаемому собранию… Можно применить подцепку в воздухе, скажем, в том случае, если на месте нет вертолёта. А транспортный самолёт с подцепленным к нему небольшим, вертикально взлетающим может выполнить задачу, слетав туда и обратно без посадки, лишь отцепив малый самолёт и приняв его снова на борт в крайне отдалённой точке.
Сейчас может показаться, что этот метод и дорог, и весьма небезопасен… Но четверть века назад кто мог подумать, что вертолёт станет рентабельнейшим и вполне безопасным средством для освоения труднодоступных мест?
Стремнину было задано ещё несколько вопросов о технологии подцепки и расцепки, затем Островойтов предложил выступить желающим.
Первым взял слово профессор Ветров. По каким-то едва уловимым штрихам в осанке Островойтова можно было предположить, что появление Ветрова на трибуне явилось некоторой неожиданностью для председательствующего.
Ещё заметней проявилась насторожённость в Пантелеймоне Сократовиче, когда выступающий в первых же словах дал положительную оценку предлагаемой системе, «внушающей уверенность в успехе дела уже тем, — как выразился Ветров, — что в ней остроумно сочетается освоенный метод контакта между самолётами на безопасном расстоянии, с последующим подтягиванием малого самолёта к большому со скоростью, исключающей их столкновение».
Ветров, однако, воздержался говорить о рентабельности или нерентабельности проекта, считая, что тут полезно было бы услышать мнение экономистов из заинтересованных ведомств.
Затем выступил доктор Опойков. Он говорил об опасности проведения подобных экспериментов в воздухе, о том, что не видит ни одной организации, которая могла бы заинтересоваться столь дорогим и, как ему представляется, столь ненадёжным и ответственным делом, а потому и предлагает проект Стремнина отклонить.
Было высказано ещё несколько крайне осторожных суждений, авторы которых сошлись во мнении об экономической необоснованности проекта.
Таким образом, Островойтову осталось, как говорится, «подвести черту».
Пантелеймон Сократович встал:
— Итак, легко было заметить достаточное единодушие выступавших по обсуждаемому нами вопросу.
И это, полагаю, даёт нам возможность сформулировать решение НТС в следующем виде:
«Воздержаться от включения в план экспериментально-исследовательской тематики предложенной инженером-лётчиком-испытателем Стремниным системы подцепки самолёта к самолёту в воздухе ввиду отсутствия убедительных расчётов, показывающих экономическую обоснованность постановки такой во многом весьма сложной работы».
Кто за это предложение?.. Голосуют члены совета. Так… раз, два, три… семь… одиннадцать… восемнадцать… Кто против? Иначе говоря, кто за включение в план предложения товарища Стремнина?.. Трое. Кто воздержался? Четверо. Большинством голосом принимается зачитанное мною предложение. На этом заседание НТС объявляю закрытым.
Стремнин принялся торопливо снимать плакаты. Профессор Островойтов приблизился к нему:
— Вы имели возможность убедиться, Сергей Афанасьевич, насколько единодушно учёные высказали свои соображения относительно вашего проекта…
Сергей внезапно обернулся:
— А ведь вам, Пантелеймон Сократович, должно быть известно, что в технике большинством голосов дела не решают!
Взгляды их встретились, и Сергей заметил промелькнувшую в глазах профессора озадаченность.
Уже сбегая по лестнице, Стремнин продолжал в запальчивости про себя: «В душе-то вы знаете, что я прав! И убеждён, что не остались равнодушны к моей идее. Вас раздражаю я сам, моя молодость, решительность, моя вера в себя, моя одержимость… Вы, Пантелеймон Сократович, потому-то и глушите мою идею… Даже принимая решение, вы не осмелились выпрыгнуть из круга: „выгодно — невыгодно“…»
* * *Казалось бы, все !
В последующие дни Стремнин был мрачен и старался никому не попадаться на глаза. Невыносимо было видеть сочувствие в глазах коллег — инженеров и лётчиков-испытателей. Весть о «захоронении» его конструктивно разработанной во всех деталях системы подцепки в воздухе облетела институт. И конечно же, вызвала немало толков в кулуарах.
