Герман Занадворов - Дневник расстрелянного
Под грушей собрались печалящиеся родичи.
Тетка:
— Всю ночь не спала, сердце выболело. Плачу, плачу, а потом думаю: разве он обо мне стал бы так плакать. Придет — сама ему двадцать пять резин дам: чтоб тетку слушался. Разве тетка ему зла хочет? Теперь говорит: «Ничего, тетя, если меня убьют, — найдутся, кто отомстит за меня. А если приду — честное слово, буду вас слухаться!»
Через день вызвали и оставили в Грушке в полиции Бажатарника. Пошли слухи: придет жандармерия допрашивать на месте. Все ходили наготове. Все при разговорах старались показать, что видеть не видели, слышать не слышали про листовки. Жандармерия появилась на мотоциклах. Начальник — немец. Переводчик — Фрай (ему Бажатарник завез предварительно продуктов). Допрашивали пойманных в конторе около мастерской. О Бажатарнике. Давал ли листовки. Распоряжался ли читать вслух. Все отнекивались. Других вопросов не было. Значит, больше никого втягивать не собираются. Отлегло.
На другое утро появились все трое арестованных. Пришли ночью пешком.
Бажатарник рассказывал в конторе весело. Был под чаркой.
— Умнее будем. Мне так и говорил: читай. Кто тебе что скажет. Только имей разум. Зачем вы их отдавали?
— А Миша Лаптух ночью все не спит. Бормочет... «Господи, господи... Да помоги мне». Он еще какого-то бога по фамилии называл. Я не запомнил.
Микола:
— Томились в камере первые дни. Смотрел в окно. Потом предложили работать — конюхом. Стало лучше. Довольно свободно. Возил за кучера начальника жандармерии. Ходил купаться. День в жандармерии — ночь в камере в полиции. Появились свои, привезли стариков за детей. Потом Бажатарник. По протекции Фрая долго не закрывали вечером дверь.
Не били. Допрос один. Жандарм. Переводчица. Почему-то кроме фамилии отца записывается в протокол девичья фамилия матери.
Переводчица:
— Что вы все время так мрачно смотрите? Наш шеф говорит, что у вас взгляд совсем партизанский.
Напирали на образование.
Выпустили поздно вечером. Начальник полиции на прощание:
— А не забудешь дорогу в полицию?
— Чтоб она провалилась!
Записку мне передали еще оттуда. На маленьком клочке:
«Леонидович! Будьте здоровы! Помогайте семье. Смотрите за пчелами. Не надеюсь быть дома.»
Подпись: «Камера № 3.»
Мария, улыбаясь:
— Ну как там наш революционер?
Сам он тоже понимал некоторую юмористичность:
— В будущих анкетах... заработал. Был ли арестован при фашисткой власти? Был. За распространение партизанских листовок.
* * *
Бабы тоже все о партизанах говорят. Что «в Колодистском лесе их тысячи». «Объявы до дверей чипляють». Поют да танцуют. Только гул идет. Ничего не боятся. Под Уманью в лесу шестьдесят машин видели...
Ксения Кит — маленькая сухая жена кузнеца, паникерша и сплетница — встретилась у колодца:
— Вы вперед идите. Я сзади... Буду вам рассказывать так, чтоб никто не видел.
Идем тропкой. Шепчет:
— Старичок (лесник) из лесу приехал. Говорит: там каждую ночь бывают. А те, что тут были, — за ними машины приехали. Они коней покинули. А вчера, говорят, три самолета возле Хощевитой село. Столько людей вышло! И машины... Чулы — гупало. То, говорят, Христиновку разбили. Партизаны окружили и разбили. Только вы никому не говорите...
3 сентября 1943 г.
Продолжаю.
Неделю назад навестили и Колодистое. Как передают, у нас «раскулачили старосту». Забрали сапоги, белье, продукты. Он спрятался. Взломали окно в лавке. Побили яйца, собранные на сдачу (на следующий день должны были везти) смешали с солью, с сушеными и свежими фруктами.
В тот вечер полицаи еще бегали — ловили по селу людей.
4 сентября 1943 г.
Чертова полиция вчера писать помешала. Явилась на трех подводах сюда. Зачем — так точно не знаю. Пришлось все попрятать, картошку копать — на улицу поглядывать. Передавали:
— Переводчик каменецкого коменданта сказал: «Все село виновато, что у вас так часто партизаны бывают. Это местные с ними связи имеют. Мы их потрусим».
Продолжаю тему «Партизаны».
Задолго перед рассветом пошел в лес — дубовой коры постругать для дубления кожи. С топором и мешком. Возле леса наскочил на две машины. Остановили вооруженные:
— Куда?
Объяснил.
— Не ходи в лес. Хорошо, что на нас напал. А если немцы? За партизана бы посчитали.
Четверо явились на ток. Там ночевал руководитель хозяйства. Выпил с вечера. Решил ловить, кто берет зерно. Уснул. Как раз потягивался, просыпаясь.
— Что, замерз?
Он испугался.
— Побегай немного, согреешься. Ну, как дела? Зерно караулишь? Ты своим скажи, чтоб в лес не ходили.
* * *
В селе Синица должны были арестовать двоих. Донос — работали в НКВД.
Один зять тетки Марии был в снабженческих организациях в военторге. Другой — бывший староста. Староста был арестован. Бежал. Семен (зять) скрылся сразу. У обоих конфисковали все имущество. Даже доски стола содрали. Жена Семена убивалась.
Потом арестовали ее и старостиху. Били, спрашивая, где мужья. Повезли на разных подводах. Немец-жандарм оттолкнул одну:
— Тебе здесь нечего делать.
Видела: издевались над другой. Хватали за нос, за уши, за груди. Замучили. Пристрелили.
Жену Семена пока выпустили.
Придя:
— Дура я о поросятах, о хустках жалела. Есть вот этот старенький жакетишко. Хватит. Лишь бы оттуда выйти. Если бы все содрали, голая пошла бы и то спасибо сказала.
Семен скрывается где-то в полях.
Ночью иногда заходит к родным поесть.
* * *
Десять дней назад в Умани пристрелили последних евреев. Будто их было человек тридцать мастеровых. Жили в одном доме. После люди видели — в распахнутые окна — все перевернуто. Битая посуда. Пристрелили в сухом яру. В черте города.
По слухам, три девушки убежали.
* * *
Партизаны стремятся не уничтожать хлеб, а задержать обмолот. На «Затишке» грозили: сожжем молотилку. В Черноводах сожгли. В Христиновском районе, по рассказам, пожгли много.
Теперь в Терновском районе, молотят так. В Терновке тринадцать молотилок. На ночь их свозят в одно место. Охраняет большой отряд полиции. Захотят молотить — гуртом переезжают в другое место.
Понятно, обмолот идет куда медленнее.
7 сентября 1943 г.
Опять стало глуше. А две-три недели слухи шли за слухами. Обгоняли, радовали, тревожили.
— Половину Италии американцы забрали.
Так и в газете: «Война в Италии».
Полтаву красные взяли. Беженцы в Умани из Полтавы. Прямо в садах сидят. Дети есть-пить просят.
— Откуда? — спрашиваю.
— А вам какое дело?
— На Днепре красные. Николаев, говорят, взяли уже. Всюду Днепр перешли.
* * *
Городницкий селянин на вопрос, как живет:
— Вдвоем с бабой бедуем. От сына уж год писем нет. Писал, что за Мюнхеном в Ингельштадте. На орудийном заводе. Последний раз писал: «Я все равно буду удирать. А то здесь зимой или с голоду помру или от холода замерзну. Нам с вами, тато, все равно не увидеться. Может, убьют — так сразу».
— И больше ничего не было?
— Ничего. Только другие писали — убежал.
* * *
Баба объясняет, почему не могут поймать партизан:
— У них одна дорога, а у тех, кто ищет, — много.
* * *
Девчонка на возу. Восьми лет. О школе:
— Сегодня у нас физкультура была.
— И больше ничего?
— Ничего. А завтра спиви.
Смеются: вот наука!
— А еще сегодня директор был.. Говорил, чтоб учились. Кто будет в школу ходить — тому тетрадь дадут.
Учительница Жовтобрюшка:
— Детей будут увозить в особые школы. Обязательно, как мобилизация. А кто из родителей сопротивляться будет, тех даже расстреливать станут.
Бабы:
— И как у нее язык повертывается.
* * *
Календарь:
Днем жарко. Ночью холодно. Вчера на рассвете было +4°, сегодня +3°. Аистов уже давно нет. Несколько дней уже курлычут журавли. «На севере, наверно, холодно уже», — объясняет старик. Заканчивают копать картофель на огородах.
Идем долиной. Со всех сторон стукотня: в ведра бросают. Повсюду видишь: по дворам мнут конопли — «типают». Сеют озимую пшеницу. У нас уже есть первые всходы. Земля будто покрыта зеленой кисеей. Все сжато. Последние дни молотьбы гречки, проса. Уже и ночью на полях Колодистого, а то и днем, копают свеклу. Кое-кто и гонит самогонку из нее. По вечерам идут на баштаны. Питаются арбузами, дынями, хлебом, борщом, свозят тыквы. Ходят воровать подсолнечники. Обрывают головки подальше от дороги.
В Колодистом — десятки или «гуртки». Там еще вяжут овес, приступают к просу. В Городнице «земля роздана в собственность крестьянам». Все поле — полосочки. Пара десятков метров ячменя, горох, свекла, высадки подсолнечника и т. д. Во дворах тесно от стожков. Где мужики, где бабы молотят перед дворами цепами. Бегают один к другому за конями.
