Владимир Сысоев - Первое задание
— Ничего, ещё запьёшь! Это я точно знаю. Дорога у нас одна. Потом он и тебя бросит. Не верь ему! Это такая сволочь! Липнет, как моль шершавая. Красавец, неотразимый мужчина! Тьфу, — смачно сплюнула Зинка, — килька недожёванная!
Наташа с удивлением и неподдельной грустью спросила:
— Зачем же он тебе такой?
— Запела пташка, — в пьяном изнеможении прошептала Зинка, — а что мне делать, с голоду подыхать?
— Неужели нет выхода?
— Может, и есть, да его искать надо.
Наташа промолчала.
— Да ты сама-то кто? — будто проснувшись, промолвила Зинка. — Какая между нами разница? Подумаешь, любовь у неё! Враньё всё! Даже забудь об этом глупом слове.
— А меня Ганс любит, — с задором сказала Наташа.
Зинка посмотрела на неё; пьяные глаза выражали горькое сожаление.
— Балда, — равнодушно промолвила она, — разнесчастная дура.
Ленивым движением поправила упавшие на глаза волосы и, уставившись на Наташу выпуклыми, немигающими глазами, вкрадчиво, с угрозой сказала:
— Ладно, поговорили и будя! Убирайся из города той же дорогой, какой пришла! У самой сил не хватит — могу помочь.
— А как?
— Что — «как»?
— Как поможешь?
Зинка поняла, что Наташа издевается над ней.
— А так, — зловеще прошептала она, — шепну Гердеру на ушко, пригрею его потеплее и — нет тебя вместе с дядей. И Ганс твой не поможет.
— А что ты шепнёшь?
— Что на ум взбредёт. Чем чёрт не шутит, когда бог спит. Много ли в наше время нужно, чтобы погубить человека? Скажу, что вы подпольщики и всё.
— Кто тебе поверит?
— Опять дура, — самодовольно ухмыльнулась Зинка, — зачем она, правда-то, кому она нужна? Нам не впервой, фокус проверенный. Гестаповцам тоже приходится как-то свой хлеб зарабатывать, им людей не жаль.
— Тебе тоже не жаль?
— А что их жалеть. Все, как волки, грызут друг друга. Нет у меня жалости к людям!
— Просто ты настоящих людей не встречала, не замечаешь их.
— Настоящих? Уж не ты ли настоящая? Видали мы таких! Каждый свою выгоду соблюдает, да только обставляет по-разному.
Наташа с ужасом слушала эти откровения. А Зинка, убеждённая, что ей удалось запугать Наташу, почувствовала своё превосходство над ней и решительно заявила:
— Дошло до тебя, краля? Исчезни подобру-поздорову, отправляйся к отцу-матери, довольно у дяди на шее висеть. Ясно?
— Ясно, — бессознательно ответила Наташа и почувствовала, что притворяться и сдерживаться она больше не может. — Ты всё сказала? — очень тихо спросила она.
— Всё! — грубо ответила Зинка.
— Хорошо, — шёпотом, чтобы не сорваться на крик, выдавила Наташа, — а теперь слушай меня внимательно: ты, паршивая дрянь, немедленно убирайся отсюда вон!
— Чего? — раскрыла рот Зинка.
— Убирайся вон и никогда больше не попадайся на моём пути!
Такой оборот дела застал Зинку врасплох. Она растерянно смотрела на возмущённую Наташу и не двигалась с места.
— Ты что, русский язык совсем разучилась понимать? — с угрозой выкрикнула Наташа. — Вон отсюда!
Зинка будто проснулась окончательно, быстро, как от удара хлыста, вскочила, набросила на плечи пальто и, ни слова не говоря, вышла.
Наташа прошла следом за ней в сени, заперла на засов дверь, вернулась в комнату и упала на диван. Вошёл Иван Фёдорович.
— Ну, что ты, Наташенька? — участливо сказал он.
— Ничего, — пытаясь улыбнуться, ответила Наташа, — устала…
— А зачем пожаловала эта фурия?
Наташа рассказала всё, и Иван Фёдорович сразу забеспокоился:
— Наташенька, это не простая угроза. Такая, как Зинка, способна на любую подлость. Она давно у нас на примете. По её доносу была арестована жена Ивана Ивановича, которая ей ничего плохого не сделала, а у тебя с Зинкой, по её мнению, переплелись любовные тропки. Это опасно. Очень, — задумчиво повторил он и, уже надевая пальто и перчатки, добавил: — Что ж, она сама подписала себе смертный приговор, который уже давно заслужила. Я уйду ненадолго, Наташенька, вернусь, — будем ужинать. Похлопочи тут.
— Иван Фёдорович, милый, — бросилась к нему Наташа. — Не посмеет она, человек всё-таки.
— К сожалению, человек, — ответил Иван Фёдорович, — но так, девочка, нельзя. Это уже не только наше с тобой личное дело. На авось сейчас не проживёшь. На бога надейся, а сам не плошай! Пошёл я.
Ивана Фёдоровича не было долго. Прошли уже все сроки, давно остыл ужин. Наташа начала нервничать, нетерпеливо посматривала на входную дверь, напряжённо прислушивалась. Наконец не выдержала — оделась и вышла во двор.
Улица была пуста. В воздухе висела тёмная, зловещая тишина. Наташа медленно двинулась в сторону комендатуры, пристально всматриваясь вдоль улицы, в мрачный просвет между домами.
Впереди показалась фигура человека, медленно бредущая ей навстречу. Наташа подумала, что это может быть Иван Фёдорович. И тут же в густую тишину ночи бесцеремонно врезался сердитый рокот автомобиля.
Наташа задержалась, затаила дыхание. Человек подходил к ней неторопливой, уверенной походкой. Но это был не Иван Фёдорович, она увидела ясно.
Не заглушая мотора, возле неё, скрипнув тормозами, остановилась легковая машина.
В тот же миг прохожий, который был уже рядом, неожиданно бросился к Наташе, грубо обхватил, закрыл рукавом пальто её лицо. Из машины выскочили ещё двое…
Хлопнули, как выстрелили, дверцы, автомобиль рванулся с места, быстро набирая скорость.
Наташа лежала на заднем сиденье между двумя мужчинами. Она ничего не видела — лицо её было завязано шарфом, руки и ноги крепко стянуты.
Минут через десять автомобиль остановился. Наташу на руках внесли в дом и, как куклу, усадили в мягкое кресло.
Она ничего не могла понять — всё было так неожиданно и дико. Сидела она молча, старалась мобилизовать волю и мысли.
— Твоя настоящая фамилия? — раздался хорошо поставленный баритон, принадлежавший, видимо, тому прохожему, который первым набросился на неё.
— А придуманная мной, — сказала она, чтобы выиграть хоть немного времени, — вам известна?
— Конечно.
— А другой у меня, к сожалению, нет.
— Почему — к сожалению?
— Тогда я могла бы удовлетворить ваше любопытство.
— Не умничай!
— Я буду стараться.
— Нам всё про тебя известно.
— А мне нет.
— Не дерзи.
— Вам могу посоветовать то же.
— Как твоя фамилия?
— Я уже сказала.
— Повтори ещё раз.
Наташа не ответила. Страх прошёл. Мысли бежали чёткие и ясные. «Кто они? Что им нужно?» Вспомнила слова полковника Снегирёва: «Осторожность — твоё главное, а иногда и единственное оружие. Ты должна остерегаться всех — и врагов, и своих. Свои люди иногда бывают для разведчика опаснее, чем враги. Ведь ты для них — изменник! Правды о тебе не должны знать ни свои, ни враги. И в этом заключается дополнительная трудность твоего и так тяжёлого положения».
— Будешь отвечать?
— Кому?
— Это не важно.
— Для вас — может быть, для меня — очень.
— Мы советские патриоты, которым поручено судить тебя за измену Родине.
— Кто поручил? — с вызовом спросила Наташа.
— Подпольный центр.
— Судите, — сказала Наташа и поняла всё. Это очередной фокус Демеля: проверка, дешёвая и грубая, рассчитанная на глупцов. Неужели и Шварц согласился подвергнуть её этому испытанию? Едва ли! Начальник гестапо по такому пустяку мог и не посоветоваться с комендантом.
— Развяжите меня, — строго сказала Наташа.
— Хорошо и так, — пропел баритон.
— Орлы, — с насмешкой и горечью сказала Наташа, — на одну девчонку трое, и сами дрожат как осиновые листы от страха.
— Это не есть страх, а осторожность, — раздался голос, который убедил Наташу в правильности её предположения. Голос принадлежал Гердеру. Наташа сразу узнала этот голос, хотя он и был сильно изменён.
— Чего же вам бояться? — весело спросила Наташа.
— Вопросы будем задавать мы.
— А я не буду на них отвечать, пока вы не развяжете меня. Интересная получится беседа.
Наступила пауза. Где-то в глубине дома хлёстко хлопнула дверь.
Наташа почувствовала, как чьи-то грубые руки торопливо, но осторожно развязывают верёвку на ногах.
— Теперь руки, — сказала она с той интонацией, по которой нельзя было понять, просит она или приказывает. Сказала и с удовольствием пошевельнула затёкшими ногами.
— Отставить! — выдохнул Гердер.
— Буду молчать, — обиженно промолвила Наташа.
— Хорошо, мы развяжем и руки, но повязку с глаз вы снимать не будете.
Ей развязали руки.
— Что толкнуло вас на измену?
— Я не считаю себя изменником.
— Но вы изменили Родине!
— Нет!
— Как это понимать?
— У каждого своя родина.
