Богдан Сушинский - Плацдарм непокоренных
— Что случилось, Андрей? — от неожиданности Беркут вздрогнул. До чего же этот женский голос был похож на голос Марии Кристич! Словно он все еще находился там, на берегу Днестра, в доте «Беркут».
— По-моему, в том мире, в который нас загнала судьба, уже вообще ничего не происходит.
— Но все же. Немцы заметили лаз? — не восприняла глубинную философию его ответа учительница.
Как Андрею хотелось, чтобы этот голос действительно принадлежал Марии Кристич! Чтобы, чуть приблизившись к ней, он узнал медсестру дота. Клавдии не следовало обращаться к нему по имени. В «Беркуте» такой вольностью пользовалась только Кристич.
— Ты не должна стрелять, Мария, — машинально молвил он, все еще оставаясь под волшебством явившегося ему невесть откуда голоса девушки, в которую до сих пор влюблен.
— Что вы сказали?
— Я сказал, что, если они ворвутся, вы ни в коем случае не должны стрелять. Утверждайте, что медсестра. Вдруг там окажется порядочный офицер…
— Среди фашистов? — вырвалось у Клавдии.
— Среди германцев.
— Но, в общем-то, я не об этом, — стушевалась учительница немецкого, признавая правоту его уточнения. — Вы назвали меня…
— Извините. Со мной это иногда случается. Названо было имя медсестры из дота, которым я командовал в самом начале войны, летом сорок первого.
— Вашей невесты, — добавила Клавдия.
— На фронте всякое бывает: одному достается пуля, другому невеста, которой тоже потом, вместо обручального кольца, судьба и война дарят подвенечный свинец…
— Тем не менее вы уже несколько раз произносили ее имя. Однажды даже во сне. Входила в дом, к старику Брыле, и слышала. Говорю об этом не из ревности.
— Лучше бы из ревности, — не удержался от легкого флирта капитан. — Мне хочется, чтобы вы остались живы. Чтобы во что бы то ни стало спаслись. Во что бы то ни стало…
— В этой войне многие спасутся «во что бы то ни стало». Но потом, до конца дней своих, будут корить себя за малодушие и познавать истинную цену этого «во что бы то…». Впрочем, познавать и проклинать будут далеко не все. Что тоже следует признать.
Взрыв прогремел прямо напротив их лаза. Осколки ударили в воздушник, и капитан инстинктивно присел, успев при этом неловко захватить за шею Клавдию и слегка пригнуть ее голову.
Первой мыслью его было: «Кремнев рванул!». И еще: «Взрыв-то получился слабоватым! И почему здесь? Да нет, это же орудийный снаряд!».
— Он говорит, что стреляют из танка, — тотчас же вполголоса перевела Клавдия услышанное от немца, забыв, что Беркут прекрасно владеет немецким. — Кричит, что в танке опять русские. И оттуда бьет пулемет.
Беркут несмело притронулся пальцами к ее щеке. То ли погладил, то ли стер пыль. Поцеловать помешало недавно прозвучавшее в этом подземелье имя — Мария.
— Погодите, Клавдия, я сейчас. Еще загляну. В танке ведь был только один снаряд.
Ползти по ходу, ведущему через стену-баррикаду, пришлось целую вечность. Но как только добрался до командного пункта, тотчас же позвонил Кремневу.
— Кто в танке, лейтенант? Кто стрелял?
— Сказали, что вроде бы рядовой Ачба. Абхазец, если помните.
— Как он там оказался?
— В последнюю минуту метнулся, когда немцы уже подходили к машине. Под прикрытием брони взлетел на башню… Словом, зевнули его немцы.
— Но какого черта его понесло туда? Ты можешь его прикрыть?
— А вот это уже невозможно, — спокойно ответил лейтенант. У капитана камень в горле застрял от деловитости, с которой Кремнев произнес это свое «невозможно».
— Почему так безнадежно?
— Все уже: немцы окончательно заперли нас. Толкутся в карьере, у самого выхода. Прицениваются, во что обойдется захват штольни.
— Сколько у тебя людей?
— Вместе со мной — десять. Нет-нет, такими силами атаковать немцев бессмысленно.
— Значит, всего десять? — упавшим голосом переспросил Беркут.
— Ачба был одиннадцатым. Все, кто сумел прорваться. Немцы перехватили нас, пройдя между хутором и «маяком», но мы держались…
— Ясно, лейтенант, ясно.
— Итого, двадцать три человека.
— С радистом, — продолжил капитан мрачную арифметику, припоминая, никого ли не забыл. — Почему не взрываешь? — вдруг всполошился он, после нескольких мгновений молчания.
— Жду, пока немцы сосредоточатся, подойдут те, что околачивались возле «маяка». «Маячники», вон, уже отсалютовали, но, по-моему, здорово поспешили. Надо было выждать.
— Смотри, не пережди. Немцы могут обнаружить.
— Рискнем. Они сбегаются, прячась от пулемета Ачбы. Мой наблюдатель у щели видит их.
«Наблюдатель, щель…» — мгновенно отреагировал Андрей. Он вспомнил, что недалеко от «лазарета» есть выработка, некоторой, через два лаза, просматриваются передок танка и небольшое пространство возле задка.
Их вообще здорово спасало огромное количество щелей, по которым в подземелье проникал дневной свет, а иногда и солнечные лучи. Обнаружить такой пролом или щель сверху было сложно, потому что образовывались они, как правило, между камнями, под естественными плитами или козырьками откосов. Но в подземелье их выявляли сразу же.
У одного из таких проломов и сидел со своей рацией Коржневой. Сегодня на поверхности плато было по-весеннему солнечно и тепло, и Беркуту даже показалось, что радист подставляет под солнечные лучи свою заросшую щеку, пытаясь если не подзагореть, то хотя бы согреться.
— Что слышно, бог связи?
— Следующий сеанс через два часа. Но на всякий случай дежурю.
— Отставить дежурство. Оружие в руки — и за мной! — он даже не оглянулся, будучи уверен, что Коржневой сразу же последует за ним.
Пробежав несколько переходов, — ориентироваться теперь приходилось по проникающему свету, а кое-где подсвечивали фонариком, — они достигли той выработки, о которой Беркут так спасительно вспомнил. Еще на ходу он объяснял радисту ситуацию, очень жалея при этом, что «более строевого» солдата под рукой не оказалось. Радист же угрюмо отмалчивался.
Судя по его реакции, за рацией он все же чувствовал себя увереннее, чем в бою.
Двое немцев уже притаились под передком танка, в мертвой зоне, и теперь совещались, как лучше выкурить русского из-за брони. Третий восседал на башне, выкрикивая ругательства в адрес танкиста, который, распугивая врагов, угрожающе вертел орудийным стволом, стрелять из которого уже было нечем. Позади танка Ачбу подстерегали еще двое. Но эти притаились за валуном.
— Бери на себя тех, что у передка, — сказал капитан радисту. — Только не увлекайся, как бы они тебе в глаза не насорили.
— Понял, — вскинул тот свой карабин.
— Не спеши. Сначала сниму того, что на башне, иначе сбежит, подлец.
Из своей щели Андрей мог видеть только сапоги этого башенного вояки. По сапогам он и прошелся. Потом, чуть сместившись, ударил по тем двоим, что перекуривали за валуном. В ту же минуту подал голос и карабин радиста.
Обнаружив подкрепление, Ачба тоже отозвался короткой пулеметной очередью. Но патроны он явно берег, удостоившись за это похвалы капитана.
— Ачба, ты слышишь меня?! — крикнул Беркут, не обращая внимания на автоматную лихорадку, которой огрызались немцы, окружившие танк. Кажется, они так и не поняли, откуда именно стреляли русские, и на всякий случай поливали свинцом все пространство в той зоне, где засели двое из гарнизона.
Ответа не последовало. Беркут окликнул бойца еще раз, а затем добавил:
— Если слышишь, поверни ствол орудия чуть-чуть влево!
Орудие качнулось и двинулось влево. Очевидно, Ачба открыл смотровую щель, иначе вряд ли услышал бы этот голос из преисподней.
— Дождись вечера! Попробуешь выйти через нижний люк и в темноте уползти!
Беркут понимал, что этот совет ровным счетом ничего не стоит: уйти из-под окруженного танка будет очень сложно. Но что он мог еще посоветовать? Атак по крайней мере напомнил о нижнем люке.
— Прощай, капитан! Последний патрон будет в себя! — донеслось из машины. И вслед за словами — короткая автоматная очередь по невидимым Беркуту врагам, из смотровой щели механика-водителя.
— Никакого «прощай!»! Держись! К вечеру подойдут наши.
28
Первая граната юлой подкатилась под передок танка, и от взрыва он резко подался на своей давно подбитой гусенице назад.
Вторая взорвалась от удара о башню. Пока что рвались противопехотные, и за толстой броней это еще было терпимо. Но Беркут понимал: очень скоро у фрицев отыщется и противотанковая. Или бутылка с зажигательной смесью.
— Коржневой, остаетесь здесь. Не подпускать их к танку. После каждого выстрела меняйте позицию. Через полтора часа вас сменят. Прислушивайтесь ко всему, что может крикнуть Ачба. Оставляю свой автомат и два запасных рожка. Патроны беречь. Вопросы?
— Так через полтора часа меня сменят, верно я понял?
