Марина Чечнева - «Ласточки» над фронтом
Отдыха в эти дни почти не было. Спали в нетопленом домике рыбачьего поселка, на нарах, по двое в спальном мешке. Сон короткий, полный тревожных видений.
* * *Как немного нужно юности, чтобы стряхнуть с души тяжелые, угнетающие впечатления, выпрямиться и веселой минутой, песней или шуткой вернуть себе оптимизм, без которого нельзя жить и бороться. Как часто мы смеялись и пели в самой казалось бы неподходящей обстановке и как это помогало нам…
Сложными были полеты на Керчь. В одну из ночей во втором вылете в машину Клопковой — Павловой попал снаряд и повредил один цилиндр. Трудно представить, каких отчаянных усилий стоило Люсе вывести машину и перетянуть через пролив. Воля мужественной летчицы, её опыт, мастерство и попутный ветер помогли экипажу — пролив остался позади, но дотянуть до аэродрома не удалось.
— Павлик, придется садиться на вынужденную, — сказала Люся. — Или пан, или пропал. Если что — не поминай лихом. Сядем, стреляй ракетами. Девочки наши сверху увидят, будут знать, где нас искать.
Тоня выпустила несколько белых ракет, освещая землю. Спустя несколько томительных мгновений машина коснулась земли и, удачно избежав многочисленных рвов и воронок, остановилась. Девушки определили, что находятся где-то в районе Фонталовской.
— Павлик, постарайся поскорее добраться до аэродрома. Я останусь с самолетом до рассвета, — сказала) Люся.
Подруги крепко обнялись. Тоня решительно зашагала в темноту. Ей хотелось как можно скорее найти своих, чтобы помочь любимому командиру. Павлику повезло — первая же встреченная танкетка шла в нужную* сторону, и очень скоро Тоня очутилась в полку. Доложила о случившемся и, так как была еще ночь, вылетела на очередное задание с Надей Топаревской. И в каждом вылете с Надей, проходя над местом вынужденной посадки, она сигналила Люсе ракетами, подавая подруге знак, что о ней знают, помнят, скоро придут на помощь.
Эта ночь оказалась для Тони одной из самых тяжелых. В последнем вылете был поврежден мотор. Снова вынужденная посадка, не менее отчаянная, чем первая, снова сжимающее сердце волнение. Только на этот раз посадку произвели прямо на Керченском полуострове, тянуть через пролив было невозможно. По счастливому стечению обстоятельств, сели именно на тот небольшой клочок земли, который был отвоеван нашими, и были сразу же обнаружены своими. Бойцы санитарного батальона разместили девушек в своей палатке. Утомленная до предела волнениями бесконечно долгой ночи, Тоня забывалась буквально на несколько мгновений и тут же просыпалась. В сознании с удивительной четкостью вновь и вновь всплывали самые острые моменты сегодняшних вылетов. Охватывала тревога за Люсю. Потом снова одолевала усталость, приглушенные голоса бойцов, охранявших у землянки покой своих неожиданных гостей, явившихся с небес, отодвигались, и на несколько минут Тоня засыпала. Так прошли короткие часы отдыха.
Утром Павлику удалось улететь на Большую землю с одним из «братцев» летчиков полка майора К. Бочарова, а Надя осталась с машиной и вернулась в полк через два дня, после того как самолет был отремонтирован.
Павлик, Павлик! Нежная, любящая, самоотверженная душа… Вспоминаю сегодня годы войны и дивлюсь, как в грубой военной обстановке, полной не только смертельной опасности, но и чисто физических лишений, бытовых неудобств, мы сохраняли нетронутыми нежность и чистоту, свойственные юности. Как свято берегли отношения товарищества, какой непорочно чистой, незамутненной была любовь, когда она встречалась на фронтовой дороге девушки-воина! А как мы дорожили ею и берегли ее — эту любовь!
Нередко встречались на путях-дорогах фронтовых и родственники. В те дни, когда мы летали на Севастополь и мыс Херсонес, по соседству с нами стоял полк морской авиации, в котором летчиком служил брат Тони. Эти дни, по признанию Антонины Васильевны, были для нее и радостными, и по-особому трудными. Ночью полеты, а днем тревога за брата. У Павловых были установлены сигналы, которыми они давали друг другу знать о себе. Расстояние в три километра между аэродромами полков-соседей брат и сестра преодолевали легко и при малейшей возможности спешили увидеться.
— Вчера нам крепко досталось, — с жаром рассказывала Тоня, встряхивая мальчишеским чубчиком, — но и фрицам не поздоровилось. Мы с Люсей оказались над их аэродромом в тот момент, когда самолеты выруливали на старт. Высота у нас была приличная. Подошли с планирования, сбросили «гостинцы». Здорово! Но тут же угодили в сплошной огонь, еле ноги унесли. Вернулись, а Леля Евполова — это наш техник — говорит: «Что же вы натворили? Ведь ни перкали, ни эмалиту не хватит, чтобы залатать „ласточку“».
— Эх, Тонечка, сказал бы тебе — будь осторожнее, да ведь сам летаю, знаю, что к чему. Хочется жить до Победы, но еще больше хочется прогнать гадов с нашей земли, — обнимая сестренку за плечи, говорил брат.
Снова подошла и новая разлука. Херсонес был освобожден, и мы перелетели в Белоруссию.
Если бы своими глазами не видела, сама не летала, то и не поверила бы теперь, что можно летать с таких площадок, с каких летали мы в лесной и болотистой Белоруссии. Особенно сложными были полеты в районе Минского котла. Площадки обычно выбирали около леса, а из леса нередко выходили «бродячие» группы гитлеровцев.
Как-то летали с площадки за Березиной. Площадка у самого леса, машины тщательно замаскированы. Подходят Люся и Тоня к своему самолету и видят, что от леса идут четверо немцев с поднятыми руками, а за спинами — автоматы. Здесь подоспели другие девушки, и немцев под конвоем отправили в штаб.
Ярким примером самоотверженной фронтовой дружбы стал вылет на одну из станций железной дороги Гродно — Белосток. Мы базировались восточнее Гродно. В ту ночь первыми бомбить логово врага вылетела Татьяна Макарова с Верой Белик — своим незаменимым штурманом. За ними в воздух поднялся экипаж Клопковой — Павловой. Девушки, летевшие за своим командиром звена, увидели, как на машину Макаровой обрушилась стена вражеского огня. И они, не раздумывая, бросились на помощь подругам.
Отвести удар от товарищей, принято огонь на себя — это особое мужество. Самолет Клопковой — Павловой оказался в настоящем пекле. Ослепительный свет прожекторов, разрывы снарядов, треск пулеметов. Снарядами разорвало плоскость и фюзеляж, но машина, вся в пробоинах, продолжала полет к цели. В этот момент на помощь подругам поспешили экипажи Иры Себровой и Наташи Меклин. Они приняли огонь врага на себя. Удачно сброшенными бомбами заставили замолчать несколько зениток, Люся и Тоня сумели вырваться из лап прожекторов, избежать пулеметных очередей.
Верный, испытанный друг, терпеливая, многострадальная «ласточка» вышла из этой переделки основательно покалеченной. Надежды добраться на ней до своего аэродрома почти не было.
— Будем садиться в Гродно, Павлик, до своих не дотянуть, — сказала командир.
Тоня подсвечивала ракетами, но подходящей для посадки площадки не находилось. На израненной и обожженной земле не было ни одного мало-мальски ровного кусочка — воронки, рвы, траншеи… Люся продолжала вести изуродованную машину вперед и вперед и каким-то чудом дотянула до своего аэродрома.
Приземлились благополучно, зарулили на заправочную полосу. И тут Павлик перепугалась за своего командира. Клопкова, не шевелясь, сидела в кабине, не делая даже попытки встать и выбраться из самолета.
— Люся, что с тобой? Тебе плохо? Ты ранена, да? Скажи же что-нибудь!
— Все в порядке, Павлик, все хорошо. Просто устала как никогда.
Через несколько минут девушки докладывали на КП о выполнении боевого задания.
— Машина в тяжелом состоянии, хотели даже садиться в Гродно, — добавили они после официального доклада.
— Ну, девочки, под счастливой звездой родились, — воскликнула Бершанская. — Гродно снова немцы захватили. Если бы вы там сели, прямо в руки к фашистам топали бы…
Немало эффективных вылетов совершил экипаж Клопковой — Павловой в районе Ломжи и Остроленки на территории Польши. Августовской ночью 1944 года подруги, довольные результатами своего вылета, возвращались на свой аэродром.
— Скоро будем дома, осталось совсем немного, — говорила Тоня. — Бомбы сегодня легли как надо. Ты не видела, какой пожар полыхнул у фрицев?
А на земле их встретила тяжелая весть: погибли Таня Макарова и Вера Белик. Милые, родные девочки! Сколько лет минуло с той трудной, горькой поры! Мы выросли, повзрослели, а потом и постарели, а вы остались, живете в благодарной памяти нашей все такими же юными, прекрасными. Прошли длинные годы, но сердце снова и снова сжимает боль за павших подруг и в памяти снова звучат ваши веселые, чистые голоса.
«Я вам не скажу за всю Одессу, вся Одесса очень велика» — мелодия любимой Таниной песни словно преследовала Тоню. В голове никак не укладывалось, что Тани и Веры нет в живых.
