Николай Гунбин - В грозовом небе
Точной координаты широковещательной радиостанции мы не знаем, но радиополукомпас ведет нас к югу. Видим - справа зажглись прожекторы, замелькали огненные вспышки…
Цели пока не видно - под нами облака. Но вскоре облачность кончилась. Теперь перед нами Дунай. Удостоверяемся, что уклонились влево. Это нас «увела» неприятельская радиостанция, оказавшаяся километров на тридцать южнее объекта. К тому же был сильный северный ветер, «струйное течение», направление и скорость которого за облаками определить трудно.
Река из- за дымки просматривалась слабо, но общее ее направление определить было можно. К тому же впереди рыскали многочисленные прожекторы, небо расцвечивалось гирляндами огней: стреляла малокалиберная зенитная артиллерия, Но мы на высоте около семи тысяч метров, [109] и эти снаряды нам не страшны. Однако мимо самолета то и дело проносятся снаряды среднего и крупного калибров. Это хорошо видно по их разрывам вверху и внизу, а иногда и на нашей высоте. Но прицельный огонь по нам вести трудно, поскольку перед вражескими прожекторами, с которыми зенитная артиллерия взаимодействует, возникает как бы заслон из облачности и дыма от пожаров. Это стараются впереди летящие наши экипажи. Нам сверху, особенно со стороны, хорошо видно преломление лучей неприятельских прожекторов, и в их свет мы почти не попадаем.
Земля в таких условиях просматривается только под небольшим углом, но для прицеливания при сбрасывании бомб на большой высоте этого достаточно. К тому же идем при сильном встречном ветре, что намного уменьшает нашу путевую скорость. А вот обнаружена и цель, освещенная САБами. Нажимаем боевую кнопку, и бомбы пошли на врага. Самолет сразу же с облегчением вздрогнул, увеличились высота и скорость. Усиливается огонь зенитной артиллерии, но мы уходим от него.
Обратный наш полет - преимущественно за облаками, и только уже у самой линии фронта, где нас встречает рассвет, земля стала едва просматриваться. Но, к нашему сожалению, ориентироваться визуально почти невозможно: каждая низина, на которую лег утренний туман, кажется большой рекой. Вся надежда теперь на РПК-2. Однако при первой же попытке настроиться на волну приводной радиостанции аэродрома подскока у нас сразу же возникает сомнение в правильности показаний радиополукомпаса. РПК почему-то «тянул» самолет на территорию противника. Кроме того, при прослушивании позывных обнаружили, что помимо названных нам перед полетом букв дается азбукой Морзе дополнительная цифра. Выходит, на этой же волне работает приводная радиостанция противника и, видимо, с провокационной целью, чтобы сбить нас с правильного курса. Начинаю «отстраиваться» и сразу же обнаруживаю едва различимый тон более высокой частоты - наши позывные! РПК стал вести себя более «прилично». Появилась надежда, что после десятичасового полета мы сможем на рассвете с минимальным остатком топлива выйти к намеченному пункту…
И вот знакомые очертания аэродрома, с которого вчера взлетели. Он весь в черных точках - воронках от разрывов бомб. Садиться опасно, но выбора нет - горючее вот-вот кончится. Горючее кончилось, когда самолет заканчивал [110] пробег. Случись это двумя минутами раньше, пришлось бы садиться на лес или в болото. Но нам опять повезло.
Подбежали пятеро техников, и наш Шубенко тоже. Трактор отбуксировал нас на стоянку. Самолет спешно заправили бензином - надо скорее на базовый аэродром, тем более, что с болотных низин на летное поле наплывал уже туман. Техники, пережившие интенсивную ночную бомбежку, работали быстро, и вот мы, взяв их на борт нашего самолета, уже выруливаем на старт. Туман еще не успел полностью закрыть взлетную полосу, и мы успеваем взлететь. Торопились не зря: вскоре туман покрыл весь аэродром.
Через полтора часа мы на месте. Но вернулись не все. Пока нет никаких вестей об экипажах Барашева, Душкина, Лукиенко. Часть экипажей - на запасных аэродромах. Наши боевые друзья - экипажи Ю. Петелина, Ф. Паращенко, И, Гросула - приземлились благополучно на запасном аэродроме. Ждем их возвращения. После выполнения такого ответственного боевого задания нам есть о чем поговорить, порадоваться, что все мы живы и здоровы.
Через несколько дней радости прибавилось. В полк пришла весть, что возвращается пропавший экипаж летчика Дмитрия Барашева и штурмана Травина. Оказалось, что на обратный путь не хватило горючего. На рассвете Барашев посадил самолет в поле на захваченной немцами территории. Сели благополучно, но навстречу уже бежали вражеские автоматчики. Экипаж поджег самолет и успел скрыться в лесу. Оттуда Барашев и его товарищи в последний раз увидели то, что было когда-то их машиной. Потом экипаж с помощью партизан переправился через линию фронта. И вот он снова в строю.
Дмитрий Барашев, несмотря на то, что прибыл к нам только в начале 1942 года, показал себя при выполнении заданий командования волевым, инициативным летчиком. Он сделал сотни успешных боевых вылетов.
Вскоре вернулся в полк и еще один экипаж - летчика Душкина и штурмана Сухарева. Ему также пришлось сесть на территории противника: самолет был подбит и на одном моторе долго тянуть не мог.
О судьбе экипажа командира 2-й эскадрильи майора П. А. Лукиенко мы ничего не знали до самого конца войны. Когда она кончилась, Лукиенко вернулся из плена, приезжал к нам в часть.
Это была волнующая встреча. Он рассказал, что самолет был подбит над целью, загорелся. Он спрыгнул с парашютом. [111] Штурман эскадрильи Василий Чичерин и воздушные стрелки погибли, очевидно, в самолете.
Жаль нам было погибших товарищей. Жаль Петра Лукиенко. Так много мог бы он сделать на фронте! А вместо этого три года испытывал ужасы гитлеровских лагерей.
На Берлин!
Уничтожая военные объекты врага в его глубоком тылу, мы думали: «Неужели не дотянем до Берлина? Неужели не долетим?» Но все шло к тому, что будем и там. По нашим расчетам выходило так: с учетом возможных изгибов маршрута на Берлин лететь примерно на час больше, чем длился наш предыдущий дальний полет, то есть около 11 часов. Это, конечно, много, но так надо. Именно сейчас, когда враг еще под Москвой, следует показать, что его ждет.
Как позже выяснилось, предыдущий полет был лишь репетицией удара авиации дальнего действия по Берлину. Но мы пока об этом не знаем. И когда 28 августа нам приказали получить и склеить карты, а направление - на Берлин, стало ясно, что наконец мы ударим по самому логову фашистов.
Самый первый удар по Берлину нашей авиацией был нанесен в ночь на 8 августа 1941 года. Правда, только шестью экипажами ВВС Краснознаменного Балтийского флота во главе с командиром полка Е. Н. Преображенским. Боевой вылет производился тогда с ближайшего к Берлину аэродрома, расположенного на острове Сааремаа в Балтийском море. Это был ответ на воздушный налет фашистов на Москву. Через три дня полет повторили экипажи дальних бомбардировщиков. На этот раз удар по столице фашистской Германии был нанесен уже десятью экипажами на самолетах ДБ-3ф и ТБ-7. Налет на Берлин в ту ночь продолжался больше двух часов. Несмотря на интенсивный огонь вражеских зениток и истребителей, большинство наших бомбардировщиков вернулось на свои аэродромы.
Подобные полеты продолжались до начала сентября 1941 года, до тех пор, когда подниматься с острова Сааремаа нашей авиации стало невозможно, а новый аэродром базирования был далеко от цели, что не позволяло дальним бомбардировщикам совершать боевые вылеты на Берлин и другие города глубокого тыла фашистской Германии. [112]
Сейчас соединения авиации дальнего действия готовились наносить уже массированные бомбовые удары по логову фашизма. Это доверено экипажам дальних бомбардировщиков. В отличие от удара «сорок один» удар «сорок два» будет сделан после того, как фашистская армия потерпела поражение под Москвой, но еще не отказалась от ее захвата.
Для того чтобы Москва осталась нашей, советской, теперь мы и складываем в длинные полосы наши полетные карты. Они такие длинные, что не помещаются ни на одном столе. На них мы прокладываем маршрут боевого полета, производим необходимые расчеты. Результаты записываем в бортовой журнал, который потом, чтобы удобнее было писать на нем в воздухе, кладем в специальный планшет.
Готовимся к полету под руководством штурмана эскадрильи, офицера старой штурманской гвардии Дмитрия Антипова. Он на десяток лет старше нас и относится к нам как к молодежи, но молодежи, умеющей летать не хуже его. В нужный момент он может подбодрить шуткой и воодушевить весомыми патриотическими словами.
Рядом со мной готовятся к полету штурманы Сенатор, Глущенко, Сухарев… Помогаем друг другу, уточняем детали полета. По плану Берлина изучаем расположение объектов предстоящего удара. Штурман звена В. Сенатор, который отличается особой аккуратностью при подготовке к любому полету, а к этому - тем более, помогает мне укладывать в планшет длинные ленты карт. Сам подтянутый, быстрый, он и здесь все делает оперативно и даже красиво.
