Константин Эрендженов - Сын охотника
Подвода тронулась и вскоре снова остановилась там, где неизвестное существо пересекло вчерашнюю колею. Мерген прошел вперед. Наклонившись к земле, чиркнул спичкой и, пригнувшись, направился в сторону.
– Так и есть – лось, – уверенно заявил он, вернувшись к возу, – Подранок. Одну ногу волочит.
– Невероятно! – воскликнул Воронов и надолго умолк.
Обоз тащился по густому лесу, где стояла кромешная тьма.
Лица раненого офицера не было видно. А Мергену не терпелось знать, что тот о нем думает. Наверное, не верит версии о лосе. «Может, зря сказал я насчет подранка, – корил себя Мерген. – Но ведь ясно было, что лось тащил одну ногу, – остался такой четкий след на траве…»
Мерген никогда не врал и всегда болезненно переживал, когда не верили его охотничьим рассказам.
Из задумчивости вывел его сам Воронов.
– Ну, а как же с тем тигром? – спросил он. – Догнали?
– Это оказалась рысь, – ответил Мерген, погружаясь в еще большее уныние. Ему казалось, что Воронов щадит его, не расспрашивая о лосе и других подробностях.
– Убили?
– Мы ее не догнали. Но на дереве я нашел клочок ее шерсти и показал отцу…
Старший лейтенант опять умолк и даже отвернулся. Мергену было невдомек, что раненый умолкал, когда подступали нестерпимые боли, и он подумал, что Воронов просто не верит или уснул. Мерген перестал голосом понукать лошадей, а только вожжами их поторапливал, да и то лишь в крайней необходимости. Кони до предела устали, но все же тащили свою тяжесть по вчерашней колее, которую в кромешной тьме не видели, а ощущали своим лошадиным чутьем, «чувствовали ногами», как считал Мерген. Их бы распрячь, да покормить. Но разве до них, когда гибнут люди. Ведь лейтенант держится только силой воли. Ясно же, что ему не до охотничьих разговоров, а он вот крепится. Сам себя отвлекает.
«Но что он совсем замолчал? Уснул? – Мерген в тревоге подошел к изголовью раненого офицера. – А может, он уже отговорился?..»
Но Воронов вдруг заговорил так, словно они и не прерывали беседы:
– Мерген, ты даже не понимаешь, какой талантище губишь в этом дурацком обозе! Наказать надо того, кто послал тебя в обоз. Строго наказать. Ведь из тебя был бы лучший разведчик из всех, каких я встречал за войну!
Мерген так и встрепенулся от радости: значит, лейтенант верил каждому его слову, понимал его. Хотелось сказать об этой своей радости. Но Мерген неожиданно для себя самого вступился за того, кого Воронов хотел бы строго наказать.
– Нет, товарищ лейтенант, наказывать того, кто послал меня в обоз, нельзя, – категорически заявил он. – Это очень хороший человек. Очень умный.
– Не вижу большого ума в том, что…
Но Мерген, боясь новых обвинений в адрес человека, о котором шла речь, горячо продолжал:
– Война виновата. Неразбериха была. Горячий момент.
– Добрая душа у тебя, сын охотника, – вздохнул Воронов. – Ну-ну, расскажи, как это получилось… Даю слово, как только выздоровею, возьму тебя в разведку. Обязательно возьму.
И Мерген рассказал, как он попал в обоз.
То, что сообщил лейтенант из военкомата в день начала войны, словно обухом по голове, ударило Мергена. Его на фронт не брали, а оставляли в запасе. В запас попал и Бадма. Но этот в душе радовался, только перед окружающими разыгрывал обиду, доходящую до отчаяния.
Арашу, который год тому назад отслужил в Красной Армии, и других, уже обученных, отправляли на фронт. Простившись с другом детства, Мерген ушел домой, хотя возвращаться было стыдно. Казалось, все жители хотона смотрели в окна и сочувственно кивали головами, шептались: «Значит, не пригоден!»
«Пастуха взяли, – думал Мерген, понуро подходя к дому. – Значит, придется занять его высокий пост…»
Но через пять дней, которые показались Мергену годами, пришла повестка, и его с Бадмой и запасников, собранных со всего улуса, отправили на ближайшую железнодорожную станцию. Целую ночь Мерген не спал, мысленно рисовал себе картины будущих сражений, в которых видел себя только снайпером, уничтожающим фашистов целыми сотнями. А утром оказалось, что поезд уже далеко за Волгой и мчится на восток, то есть прочь от фронта. Новобранцы с тревогой поговаривали о том, что одновременно с Германией, наверное, напала и Япония, поэтому их везут на Дальний Восток. Но во время стоянки на одной пустынной станции в теплушку вошел лейтенант и, сообщив о положении на фронте, рассеял все домыслы о Японии. Однако ни словом не обмолвился о том, куда их все же везут. Выходя из вагона, он весело бросил:
– Паровоз остановится в десяти километрах от того места, куда нам надо. Мимо не провезет: машинист опытный, – и, задорно кивнув, лейтенант ушел к другому вагону.
Так и случилось. На вторые сутки поезд остановился посреди голой, совершенно ничем не прикрытой степи возле небольшой железнодорожной будки. Раздалась команда выходить с вещами и строиться. Через несколько минут опустевший состав ушел назад, а новобранцев повели прочь от железной дороги в серую знойную пустыню, в которой не было ни сухой былинки, ни живой души. Лейтенант, оказалось, был прав. Километров через десять прибыли в долину, где рядом с большим летным полем стояло четыре казармы, которые рассмотреть можно было только вблизи: и стены, и крыши казарм были одного цвета с окружающим песком.
Такой же серой и скучной, как песчаная пустыня, была и жизнь, которая потекла в этой глуши. В первый день командир роты объяснил, что они прибыли на место роты, которая уехала на фронт, что их задача охранять запасной аэродром.
Мерген набрался храбрости и спросил, есть ли надежда, что они хоть к концу войны попадут отсюда на фронт.
Задал он вопрос таким тоном, что командир понял его тоску по тому, о чем думал и сам, и сочувственно ответил:
– Всем нам, конечно же, хотелось бы на фронт бить фашистов. Но и здесь надо кому-то быть. Это во-первых. А во-вторых, вы ведь все люди необученные. Что бы вы делали на фронте? Так вот, кто рвется в бой, пусть знает, что чем скорее овладеет военным делом, тем скорей сбудется его желание сразиться с фашистами.
Мерген крепко все это запомнил. И уже на пятый день получил благодарность за успехи в боевой подготовке. А вскоре его стали называть снайпером. И даже командиры завидовали его меткой стрельбе.
Бадма, наоборот, все свои охотничьи способности пригасил и на стрельбе вечно «мазал». Он боялся показать себя метким стрелком, каким был на самом деле, чтобы не послали на курсы снайперов. Он понимал, что жизнь снайпера всегда на волоске. Бадма подружился с хозяйственниками и мечтал только о том, чтобы остаться здесь, в хозвзводе, когда других повезут на фронт.
Но планы его рухнули, когда вьюжной февральской ночью всю часть в пешем строю отправили на станцию, где уже стоял эшелон, и повезли на запад. Бадма теперь ни на шаг не отставал от Мергена. Ни комроты, ни младшие командиры не знали, куда их везут. Но многие тешили себя надеждой наконец-то попасть на фронт. Поезд шел двое суток с редкими и очень короткими остановками. А за Москвой его разбомбили фашисты. Выбравшись из-под обломков вагона, Мерген и Бадма попали в распоряжение незнакомого высокого капитана с марлевой повязкой на голове вместо фуражки. Из всего эшелона после бомбежки набралось только три взвода. Один взвод капитан послал спасать раненых и хоронить убитых, а два взвода повел в деревню, видневшуюся сквозь лесную поросль, неподалеку от железной дороги. В деревне капитан поговорил с председателем колхоза, и тот отдал им весь гужевой транспорт. Вот тут-то и определилась судьба Мергена. Капитан спросил перед строем, кто умеет запрягать лошадей. Мерген вышел первым. За ним поспешно выскочил из строя Цедяев, боявшийся отстать от земляка. Бадма, еще там, на запасном аэродроме, как только заметил, что Мерген всегда на виду у начальства, решил нигде от него не отставать, если уж не удастся устроиться получше.
– Калмыки? – подойдя к Мергену и Бадме, спросил капитан, – Ну, у вас дружба с лошадьми с детства. Сейчас запряжем и отправимся к месту назначения по лесным дорогам. Тут недалеко. Будешь старшим в обозе, – кивнул капитан Мергену. – Проверь, как запрягут. У кого это не получается, помоги. О готовности транспорта к выезду доложишь мне.
Из двух взводов набралось только десять человек, умеющих обращаться с лошадьми. Но с помощью колхозников запрягли очень быстро и поехали. В лесу лежал глубокий снег. Колеса бричек утопали по втулку, и солдатам приходилось идти пешком по снежной каше. Но никто на это не обращал внимания, все думали о том, куда едут и что их там ждет…
А вечером, когда подразделение прибыло на формировочный пункт, располагавшийся в глухом лесу, капитан поблагодарил Мергена перед строем. А потом наедине спросил, откуда он, сын калмыцких степей, так хорошо знает болота.
– Совсем не знаю! – признался Мерген.
– Но ты так хорошо их объезжал. Ни одна подвода не застряла! – удивленно заметил капитан. – А болота сейчас опасны больше, чем летом.
