Афанасий Кузнецов - Тайна римского саркофага
Но план нападения на тюрьмы был отвергнут англо-американскими офицерами, осуществлявшими связь с военной джунтой Комитета национального освобождения. В результате немцам удалось осуществить свои злодеяния в Ардеатинских пещерах и увезти с собой из Рима много заложников, которые затем были расстреляны в населенном пункте Сторта.
Странный гестаповец
Алексей когда-то читал о порядках в застенках итальянской полиции, на то, что он увидел в «Царице небесной», превосходило самые страшные картины, созданные воображением. Арестованные спали на цементном полу. С ними разговаривали при помощи «гума» — короткой резиновой дубинки. Избивали всюду, даже в кабинете врача, если кому-либо удавалось туда попасть. Над входом в коридор кто-то кровью сделал надпись из Дантова «Ада»: «Оставь надежду всяк сюда входящий».
Но надежда, пусть неясная, слабая, все же теплилась...
Однажды раздался голос:
— Кубышкин, на допрос!
В комнате следователя Алексея ждал высокий, худой, рыжий офицер с темным лицом и тяжелыми морщинами вокруг глубоко посаженных глаз. Он то плотно сжимал тонкие искривленные губы, то кричал:
— Расстреляю! Говори, где помещается штаб партизан! Кто такой Бессонный? Где его найти?
Алексей молчал.
За столом, под портретом Гитлера, сидел еще один офицер, приземистый, тучный, словно туго набитый куль. Сузив косо поставленные глаза, он молчал и внимательно наблюдал за ходом допроса.
В комнате было жарко. Сквозь мутные окна просачивался неяркий свет дворовых тюремных фонарей.
Рыжий офицер опять повторил свои вопросы и расстегнул ворот кителя.
Алексей угрюмо бросил:
— Не знаю.
Тогда рыжий неторопливо закурил сигарету и, выпуская дым сквозь подстриженные усы, стал пристально разглядывать усталое, изможденное лицо Алексея.
— Будешь говорить? — спросил он вновь и, не дождавшись ответа, подошел вплотную.
Алексей смотрел ему в глаза, не мигая. И этот взгляд вывел гестаповца из себя. Наливаясь кровью, он по-бычьему поводил мутными белками.
Скупая улыбка заиграла на сухих, потрескавшихся губах Алексея.
— Проучите его! — приказал сидевший за столом офицер.
Рыжий взял со стола плетку и со всего размаха полоснул Алексея по лицу. Потом, отшвырнув плетку, стал бить его каким-то металлическим предметом по голове. Алексей упал на пол и потерял сознание.
Когда он очнулся, на него лили холодную воду. Офицеров в комнате не было.
Алексей с трудом поднялся и, покачиваясь, медленно пошел к выходу. Жар волнами подкатывал к сердцу. Голова казалась непомерно тяжелой, раны болели, кровь заливала глаза. В дверях, позвякивая связкой ключей, стоял пожилой тюремщик.
— Быстрее! — пробурчал он и толкнул Алексея в спину.
Ноги подгибались и дрожали. Вот поворот налево, а там комната другого следователя, опять побои...
Тюремщик снова толкнул Алексея, и поворот миновали. Прошли несколько шагов. «Куда он меня ведет?»— подумал Алексей.
По тюремному коридору быстро шел человек в форме гауптштурмфюрера СС. Тюремщик прижал Алексея к стене, давая дорогу офицеру. В это же время навстречу вышел Пьетро Кох. Он козырнул гауптштурмфюреру и заговорил с ним по-дружески.
— Почему вы у нас? Ведь вы, кажется, на Виа Тассо?
— А мне понравилась ваша тюрьма, — с улыбкой ответил гауптштурмфюрер, — я действую на два фронта.
— Что же, поздравляю... Приехали на допрос?
— Да, надо кое-кем заняться. — Эсэсовец козырнул и пошел дальше.
Кох напряженно смотрел вслед щеголеватому эсэсовцу. Но тот, непринужденно помахивая стеком шел не оборачиваясь. Тюремщик повел Алексея дальше. Кох тихонько прищелкнул языком и зашагал, стуча каблуками.
Тюремщик ввел Алексея в какую-то комнату. Следом вошел и гауптштурмфюрер СС. Он испытующе посмотрел на Кубышкина.
— Идите, — приказал тюремщику эсэсовец и плотно закрыл за ним дверь. Потом не спеша подошел к Алексею и, оглядев его с ног до головы, стал боком.
«Ну, сейчас начнет бить», — подумал Алексей в то время, как офицер стягивал перчатки.
А тот вынул портсигар, протянул:
— Битте...
Алексей не верил своим ушам. Немец предлагал сигарету! Это что-то новое...
— Здравствуйте, — вдруг заговорил гауптштурмфюрер по-русски. — Садитесь, как надо поговорить.
Алексей смотрел на него не мигая.
— Садитесь, — повторил тот и продолжал тихо: — Вам привет от Бессонного, с виллы Тай.
Эсэсовец поднес зажженную зажигалку, Алексей прикурил, затянулся. «Провокация? — лихорадочно думал он. — Ну, это у тебя не выйдет...»
— Вы не верите мне... Это понятно, — продолжал офицер. — Но знайте, что я и этот тюремщик ваши друзья. Не показывайте виду. Я чех, но для вас я немец. Ясно? Я тоже коммунист.
Алексей внимательно слушал его и думал: «Неужели в тюрьме могут быть друзья?» Закружилась голова, он покачнулся. Откуда ему было знать, что этот смелый человек по воле партии надел ненавистный ему эсэсовский мундир, служит в гестапо. Чех по национальности, он отлично владел немецким языком и умел вести себя так, что ни одна фашистская ищейка не могла ничего заподозрить...
Время от времени гауптштурмфюрер СС и тюремщик Сперри приходили к врачу — профессору Оскару ди Фонце, у обоих «болели зубы», оба нуждались в лечении. Оскар ди Фонце работал в подпольном редакции газеты «Унита» и организовывал необходимые для партии связи. В зубоврачебном кабинете «больные» рассказывали обо всем, что узнавали о работе гестапо.
Чех напоил Алексея водой, дал десять сигарет и на прощание сказал:
— Мы будем следить за вами, поможем бежать. Но пока нужно молчать.
И крепко пожал руку.
— Вот только Галафати... — Офицер грустно покачал головой.
— Где он?
— Вы видели Коха? Так вот... Этот зверь сам взялся за Галафати. Это значит, что нашему товарищу угрожает смерть.
— И ничем нельзя помочь?
— Я пробовал... Но пока ничего не вышло. Боюсь, что Кох и обо мне уже пронюхал. Надо что-то предпринимать.
Вновь появился пожилой тюремщик. Страшно ругаясь, он повел Алексея в камеру. А у самых дверей шепнул: «Не унывать, рус», — и с силой толкнул в спину, так что Алексей чуть не упал.
Николай подбежал к нему, стараясь поддержать. Он знал, какими люди возвращаются после пытки. Но Алексей улыбнулся...
Они долго сидели обнявшись, шепотом обсуждая события сегодняшнего дня. Вспыхнула надежда, которая так нужна человеку, особенно в их положении...
Они строили планы, вспоминали прошлое. Когда у человека нет светлого настоящего, он уходит мыслями в иное время — либо в прошедшее, либо в будущее.
В тот день Николай рассказывал о себе.
— Война застала меня на полуострове Ханко. Служил я в 236-м отдельном зенитно-артиллерийском дивизионе. Друзья сделали мне там настоящую японскую татуировку: когда по утрам умывался, драконы на руках копошились, как живые. Тогда мне это нравилось, а вот сейчас... — Он взглянул на свои руки, разукрашенные тушью, и сплюнул в сторону. — Чего это я об этом? Словом, когда началась война, немцы пытались и с суши, и с моря овладеть полуостровом. Но мы каждый раз давали им по зубам.
Ханко был важным опорным пунктом на Балтике. Сто шестьдесят пять дней наш гарнизон отбивал атаки. Ох, и помолотили мы фашистов... А потом, по приказу командования, оставили Ханко. Эх!..
Первого декабря поехали в Ленинград. Не как-нибудь — на пассажирском теплоходе. Но, как назло, наскочили на мину. Что ж, водичка, конечно, не черноморская, но ничего не поделаешь — пришлось прыгать в воду, плыть. Однако не тут-то было. Наскочили на нас немецкие катера, стали вылавливать... Так я в плену оказался. Прямо из водички... А осенью прошлого года привезли вот в Рим.
Николай замолчал, задумался.
— Расскажи-ка, брат, что-нибудь еще, — попросил Алексей.
— Вот, понимаешь, какая штука: уже несколько дней у меня не выходит из головы — где я слышал про эту тюрьму? Вспоминал, вспоминал и вот, знаешь, сейчас вспомнил...
— Ну и где же ты слышал?
— Да все на том же полуострове Ханко. Подружился я там с одним уральцем. Звали его Анатолием. Хороший был парень. Грамотный, речистый.
— Почему был? Убили, что ли?
Николай немного помолчал.
— Все расскажу, не перебивай... Он однажды сказал мне: «Эх, Коля, кабы не эта проклятая война, я бы сейчас в юридическом институте лекции читал». В августе он должен был защищать кандидатскую диссертацию. И знаешь, тема какая была? История фашистских тюрем. Он говорил, что тема здорово интересная. Тут и германская тюрьма — Моабит, румынская — Дофтана, итальянская — Реджина Чёли (это наша, значит, с тобой), польская — Висла, венгерская — Скала. И другие, я уж не помню. Материал трудно было разыскивать. По крупицам парень собирал.
«Кому нужна их история?» — спросил я. А он говорит: «Что ты, Николай! Сколько злодеяний сотворили фашисты в этих тюрьмах! Это нужно знать, чтобы потом спросить с них по большому счету. Да и потомкам нужно знать — что такое фашизм». В юридических институтах даже преподают тюремоведение как отдельную дисциплину. Понял? В свое время, оказывается, проходили даже международные тюремные конгрессы. Один из них, четвертый, что ли, организовывали в конце прошлого века в Петербурге. Сам Александр III со своими министрами на открытии присутствовал. Во как!
