Павел Яковенко - На южном фронте без перемен
Нет, конечно, Бабаяну пришлось иметь дело не с начальником столовой. Этого еще не хватало! Ему пришлось пережить неприятный разговор с некоторыми «авторитетными» людьми из местных. После разговора комдив приказал калитку разварить. Но его команда оказалась невыполнимой. Просто — напросто злосчастную калитку давно сломали, не дожидаясь никаких резолюций. Слишком многим нужен был открытый проход в часть.
Хорошо бы было поставить там КПП! Хорошо бы… Но, во-первых, не было никакой возможности разобраться, кто именно должен ставить. Во-вторых, возведение КПП, это, как ни крути, строительство серьезного объекта, а на это нужны, согласитесь, серьезные финансовые средства. Ну и, в-третьих, вряд ли КПП нас спасло бы. Оно в любом случае оказывалось слишком удалено от начальства, чтобы там царила должная дисциплина. И если уж через основные ворота, прямо напротив штаба, местные кикелы проходили по большей части без труда, то что творилось бы на более удаленном посту, и представить себе страшно. Страшно было за тех солдат, которые там оказались бы. Вот что!
Я с бойцами прошел вдоль линии склада, прошел мимо котельной, заглянул на территорию бани… Подошел даже к той самой зловещей «калитке»… Все было тихо. Видимо, погода не располагала к путешествиям.
Я махнул рукой, и мы отправились обратно. Обогнули казарму Томского, обошли казарму ремонтно-технической роты, и подошли к туалету.
Здесь я слегка закрутился. Вообще-то, мне довольно сильно хотелось в сортир, если честно. Но заходить внутрь я боялся. Скорее всего, обязательно вляпался бы в дерьмо. Освещение отсутствовало, а пройти в темноте мимо «мин» без потерь — редкостная удача.
Раньше здесь было и неплохое освещение, и регулярная уборка. За туалет по очереди отвечали подразделения второго батальона, который тогда полностью занимал весь городок, и худо-бедно, свою работу делали. Потом комбату пришла в голову чудная мысль распределить за подразделениями объекты уборки на постоянной основе. Сортир достался минометной батарее. Наш старшина Ахмед сразу заявил, что в гробу он видал такое распределение, и демонстративно «умыл руки». В наших условиях это означало строго формальное отношение к делу. Сортир убирался, чтобы никто не мог обвинить прапорщика в игнорировании приказа, но убирался довольно редко, так что в промежутках между нечастными уборками заходить в него было опасно.
Ну а после того как на месте второго батальона расположился второй дивизион, положение стало вообще каким-то непонятным. Я, например, не знал, на чьей шее висит повинность по чистке туалета. Я думал, что этого, скорее всего, никто не знал, даже сам Бабаян.
Что же говорить о настоящем времени, когда всех бойцов под чистую разбирали на караул, столовую, КПП, патрули и прочие наряды. Прямо скажем, начальству было уже не до сортира. Он стремительно превращался в подобие привокзального туалета в каком-нибудь богом забытом райцентре.
А ладно! В общем, я еще раз тщательно прислушался к ощущениям в своем животе, и принял решение, что зайду в сортир не иначе, как только если мне будет грозить прямая опасность наложить в штаны. Бойцы, видя, что я задержался в раздумьях, быстро облегчились по малой нужде прямо на стенку.
По узкому проходу за казармой, где располагалась наша батарея и остатки второго батальона, мы вышли в караульный городок.
Караульный городок висел на совести меня и Зариффулина. И я могу с гордостью заявить, кое-что мы таки сделали! Мобилизовав каменщика Иванова, с малым количеством цемента и глины нам удалось замазать щели в каменных стенах и отремонтировать дорожки. Мы заставили бойцов облазать близлежащие свалки, и добыть старые покрышки, из которых теми же народными умельцами были сделаны некие подобия макивар — для отработки приемов рукопашного боя.
Нам также удалось достать доски, и произвести ремонт столика для сборки — разборки оружия. Многое было покрашено, починено, (или наоборот — отрезано, сломано и выброшено), а в довершение всего бордюры покрылись свежей побелкой.
И чтобы нам не говорил вечно недовольный Бабаян, караульный городок стал выглядеть совсем по-другому. По крайней мере, совсем не так позорно, как раньше…
Я с грустью, в бледном свете далекого фонаря, рассматривал потери. Пару досок из стола кто-то вырвал, какая-то сволочь оторвала и бросила покрышку — макивару, стены вновь потрескались, а побелку с бордюров давным — давно смыло. Тут я вспомнил об учебно-материальной базе, и мне стало совсем тоскливо.
От караульного городка мы вышли прямо на КПП. Этот наряд, как и охрана штаба, наглухо закрылся, и никого не было видно. Вообще-то, лично меня промозглость начала доставать.
— Пойдемте, костер разожжем, товарищ лейтенант! — попросил меня Трафимов.
— Из чего?
— Да прошлый наряд вчера у нас под окнами жег. Наверняка что-нибудь осталось. А доски мы знаем где взять.
Трафимов меня заинтриговал, и я с легкостью согласился на костер.
Действительно, следы вчерашнего костра не заметить было трудно. Черенков и Трафимов ушли в сторону столовой, и спустя минут двадцать вернулись с какими-то досками.
— Ого! — сказал я. — Где взяли?
— Да вот здание, напротив столовой, пустое. Там доски есть сухие. Гнилые, поломанные — и никому не нужные. Но ведь сухие же! И горят замечательно.
Я догадался. Они говорили о том самом учебном корпусе, где раньше была диарама.
Черенков смотался в казарму за спичками и бумагой. Через пять минут, благодаря трем спичинам и «Красной звезде», у нас появился огонь. Примерно с час мы болтали о том, о сем. В основном я расспрашивал, кто где живет, кто чем занимался до армии, и кто у них родители. Эта тема для почти любого бойца приятна — кто же не вспоминает с тоской о покинутом родном доме? Еще реже кто-то интересуется этим просто так, а не в целях заполнения личного дела. Я знал, о чем надо спрашивать!
Периодически я поглядывал на часы. Было два ночи. Еще часа четыре, и я отпущу солдат спать, и сам отправлюсь домой. А потом, часиков в восемь, схожу в киоск за газетами. (Что-то в последнее время я пристрастился к чтению газет — причем читал все подряд. Скорее всего, подспудно хотел напомнить себе, что где-то есть еще какая-то жизнь, не такая тоскливая тягомотина, как в Темир-Хан-Шуре, и что уже в этом году я смогу в нее вернуться).
Однако, кнесчастью, наш костер не остался незамеченным. К нам подошли два местных уроженца — рядовые Магомедов, (который сам себя представлял не иначе как «блатной Мага») и Хизриев. Это мне очень не понравилось. Какого черта она шастают по части в два часа ночи. Уж эти точно не в наряде.
— Чему обязаны? — спросил я, не вставая.
Они оба без приглашения присели на корточках рядом.
— Не спится, — с заметным акцентом сказал Мага. Хизриев смотрел на меня не мигая, как змея.
Я сунул правую руку под мышку, делая вид, что у меня мерзнут руки. На самом-то деле, под мышкой, в кобуре у меня висел пистолет, и свою правую ладонь я положил на его рукоятку, при этом очень тихо сняв пистолет с предохранителя. Очень уж не нравились мне эти двое. А этой ночью они не нравились мне особенно.
Интересно, поняли они, зачем я сунул правую руку под бушлат или нет? Или они слишком тупы и самоуверенны для этого? Я крайне внимательно приглядывался к ним, и мне на секунду показалось, что они перемигнулись, и Мага отрицательно качнул головой.
Может быть, это жест спас меня, равно как и моих солдат? Думали ли эти двое о том, что я начну стрелять? Не знаю, но по какой-то причине им вдруг стало с нами не очень интересно. Они поднялись и ушли. Мне показалось, что Хизриев тихо сказал: «Все русские — вонючие козлы». Но возможно только показалось.
Это было уже не важно: я вздохнул с облегчением. Брань на воротах не виснет, а ничего физического сделать они с нами не смогли. По-видимому, передумали. Я вытащил правую руку обратно.
Однако возвращения к идиллическому состоянию уже не могло и быть. Я с горечью подумал, до чего мы докатились, если мне приходится думать о том, как я буду обороняться от собственных солдат. А в глазах Трафимова и Черенкова, в которых отражались языки пламени, явственно блестела ненависть. Этот взгляд был обращен в сторону уходивших дагов… Да, я уйду домой, хоть на какое-то время, а им придется идти в казарму, где никакой защиты от таких вот блатных Маг у них нет.
Я не знаю, правда ли Мага был такой блатной, но насчет Хизриева мог сказать точно. У его отца был подъемный кран. Собственный, или только работал он на нем — не суть важно. Главное, что он имел возможность им распоряжаться. И наше старшее начальство без конца обращалось к Хизриеву — старшему с просьбами о помощи. Чувствуя за спиной безоговорочное согласие отцов-командиров спускать Хизриеву — младшему любые выходки, он совсем распоясался. Меня это бесило, потому что некоторое время он числился у меня во взводе. При этом всегда называл меня на «ты». Поделать с этим я ничего не мог. Что я могу, например, доложить комдиву, если сам вижу, что он в этот момент договаривается с отцом солдата об очередной строительной услуге?
