Сергей Арсеньев - Ленка-пенка
Дядя Игорь ещё и проблему дров нам решил. Увидев, насколько прожорлива буржуйка, он сравнил её аппетит с кучей щепок в углу и понял, что дров нам едва до середины января хватит, как ни экономь. Тогда он сказал, что нехрен эти деревяшки жалеть, после войны новые купим, ещё лучше. И разрубил на щепки всю деревянную мебель из своей комнаты. То есть шкаф, комод, стол, четыре стула, этажерку и все книжные полки. Самую лучшую одежду и посуду он нам принёс, а остальное на полу своей комнаты свалил. И книги тоже там оставил. Но сказал, что, если что, можно и книгами топить. Только начинать нужно с тех, что он ближе к двери положил. Чем дальше вглубь комнаты —тем книги ценнее.
Дядя Игорь так разошёлся, что, покончив со своей мебелью, даже раму у себя в комнате высадил и её тоже изрубил на дрова. А потом я едва успела остановить его, когда он пытался снять с петель дверь. И её хотел рубить. Но это не надо. Стёкол-то нет в его комнате. А дверь хотя бы защищает от снега и ветра с улицы. Да и некогда уже. Пора. Заканчивается его увольнительная.
Мы очень жалели, что Саша так и не пришёл в себя и не смог увидеть папу, но дальше тянуть было некуда. Уже шестнадцать часов. Осталось два часа. Дядя Игорь поцеловал сына, потом меня, и ушёл. Так мы с Сашей снова остались вдвоём.
Я выпила ещё одну кружку чая (не кипятка, а чая! сладкого! какая роскошь!), а затем залезла к Саше под одеяло. Мне тоже нужно поспать. Я так много ела сегодня!
Жалко. Безумно жалко мне Вовку. Пять дней. Ему не хватило всего пяти дней! Вова умер двенадцатого вечером. А семнадцатого утром, то есть сегодня, приехал его папа. Несчастные пять дней! Помню, как Вова в свои последние два дня постоянно просил дать ему молочка. А у нас не было. Сейчас же, как насмешка судьбы, на подоконнике стоят сразу две банки с надписью: «Сгущённое молоко».
Вова.
Суки фашистские.
Сашка. Ну, уж его-то я теперь спасу. Обязательно. Ведь у нас есть еда. У нас! Есть! Еда!!
Наверное, я слишком сильно сжала Сашку в объятиях. Или это мои слёзы, что текут по его щекам, разбудили его? Мой брат пошевелился, открыл глаза и сказал:
— Знаешь, Лена, мне такой странный сон снился. Как будто папа приехал и привёз покушать…
Глава 28
— Нет, Саша. Просто так лежать в постели я тебе не разрешаю. Ты не бревно, а человек.
— Лен, ну не получается встать у меня. Не получается, хоть ты плачь. Ноги не слушаются. И опухло всё. Ты ведь видишь. Мне лучше уже, но всё равно не могу встать.
— Нельзя просто лежать! От этого пролежни будут. И вообще, тебе самому разве не надоело? Найди себе занятие.
— Какое?
— Нужно чем-то заниматься. Что-то делать. Хотя бы учебники читать. Но лучше что-то руками делать.
— Руками?
— Да. Так ты быстрее поправишься, я уверена.
— Ты так считаешь? Что если я что-то буду делать, то скорее встану?
— Конечно. Сидеть ты ведь можешь!
— Сидеть могу.
— Вот. Человек сидя много дел делать может. Если бы у нас тетрадки были, я бы тебя задачки решать заставила. Но тетрадок нет.
— Тетрадок нет.
— Я сейчас за хлебом, оттуда сразу в школу пройду, суп съем. И там тимуровский отряд собирают. Я вступить хочу. Может быть, задержусь. Не теряй меня. А ты, пока нет меня, придумай себе занятие. Хватит валяться и радио слушать! Понял?
— Понял.
— Всё, я пойду. Не скучай тут.
— Погоди. Постой, Лен.
— Что ещё?
— Лен, я придумал.
— Чего придумал?
— Занятие себе. Что можно делать сидя. И сил много для него не нужно.
— Молодец. А что ты придумал?
— Пообещай, что не будешь смеяться.
— Такое смешное занятие?
— Просто, я стесняюсь.
— Меня? Это не глупо разве?
— Глупо. Но всё равно стесняюсь. Про это вообще никто не знал. Только родители и Вовка. Я всегда дверь в комнату запирал на ключ, когда начинал.
— Какая секретность! И что, Вовка знал и не разболтал всему двору? Да быть такого не может! У него ведь язык, как помело. Был.
— Нет. Ты совсем не знала его, Лен. Он не такой. Ты знаешь, он животных очень любил. Летом мы с ним в зоосад ходили по два-три раза в неделю. Его старший носорог узнавал. Он всегда ему что-то приносил. Яблоко или морковку или булку. Обязательно с подарком приходил. А когда носорогов увозили в июле, мы с Вовкой их провожали. И не беспокойся, он понимал, когда можно трепаться, а когда надо молчать.
— Так чем же ты там занимался-то?
— Обещай не смеяться и никому никогда не рассказывать.
— Обещаю. Не стану смеяться и никогда никому не скажу.
— Сходи в нашу комнату, принеси синюю коробку. Раньше на шкафу стояла, где сейчас —не знаю. Найдёшь, она большая. Осторожно, коробка довольно тяжёлая.
— Хорошо. А что в ней?
— Собачья шерсть.
— Чего??
— Собачья шерсть…
Даже вот и не знаю, что было сильнее —моё удивление, когда я узнала главную Сашину Тайну, или моя растроганность от того, что теперь я точно уверена —он принял меня. Саша считает меня членом своей семьи. Своей сестрой. Такое действительно можно доверять лишь ближайшим родственникам.
Да если бы я прознала про это до войны, то непременно всем бы сразу рассказала. Всем-всем, кто согласился бы слушать. Всему двору. Всей школе. Саша правильно скрывался. Его бы затравили. Мальчишки, порой, бывают удивительно жестоки. Девчонки, впрочем, тоже. Сашке не помогло бы даже то, что он самый сильный в классе. Ему пришлось бы драться по пять раз на дню.
Впрочем, это всё касается мирной жизни. Сейчас вещи выглядят совершенно иначе, чем раньше. Пожалуй, Саша зря опасается. Сейчас его тайна никого не заинтересует. Вон, тот же Валька Смирнов, с кем я на чердаке дежурила. До войны для него было бы Величайшим Открытием, узнай он, чем именно Сашка Круглов вечерами занимается в своей комнате. А сейчас? Допустим, рассказала бы я ему про Сашино увлечение. И что? Валька равнодушно пожал бы плечами и сказал, что ему всё равно. У него мама умирает от голода и такие глупости его не интересуют. И вообще, это Сашино дело. Хочет он этим заниматься —пусть. Ему, Вальке, совершенно на это наплевать.
Жалко Вальку. Пропал он. Скорее всего, не вернулся домой, как и мой папа. Он, вроде, ещё сильный был, когда за водой на Неву ушёл. Не слабее меня. Вряд ли бы он умер от голода в тот же день. Наверное, нет его в квартире.
Вчера утром мне стало настолько лучше, что я поднялась на пятый этаж выяснить, что с ним случилось. Не выяснила. Мне никто дверь не открыл, хотя я минут десять стучала. Точно знаю, что семнадцатого числа там ещё Валькина мама оставалась. Но утром девятнадцатого дверь не открыли. И даже звуков я никаких из-за двери не услышала. Думаю, Валя не вернулся с Невы, а его мама… два дня без хлеба…. встать сама она не могла.
Какое же счастье, что Сашкин папа так вовремя приехал! Это просто чудо какое-то! У нас с Сашей столько еды! Но есть мы будем очень экономно. Очень-очень. После того, как я едва не умерла от голода, во мне что-то поменялось. Я стала невероятно жадная. Постоянно боюсь, что еда может опять закончиться. Вот, вроде, теперь еды просто фантастическое изобилие. Но я всё равно над каждой крошкой трясусь. Никому не дам ничего. И не скажу даже, что у нас такая гора еды дома. Только с Сашей буду делиться. А больше ни с кем. Скорее бы Саша опять смог ходить! Тогда он придёт в школу и ему дадут суп. Он станет ещё сильнее.
Сашка. Брат. Глупый, стеснялся он рассказать мне о своём увлечении. Это после того, что было-то. Я же его практически с того света вытягивала. Восемнадцатого числа весь день рядом с ним просидела. Я даже не пошла выкупать хлеб!! Это вообще что-то невероятное. За два дня карточки профукала. Полкило хлеба. С ума сойти! Жутко жалко этот потерянный хлеб!
Но я и сама была очень слабой. У меня постоянно кружилась голова, если я не лежала. А Саша вообще никакой был. Мне его оставлять страшно было одного. За этот день он половину банки сгущённого молока выпил с чаем. Со сладким чаем! Себе я молоко не наливала. Только Саше. Это ведь лекарство. Я же кушала хлеб, а ещё сварила чуть-чуть горохового концентрата. Жидкую гороховую кашу с жиром от тушёнки Саша тоже поел. Ну, как поел. Покормила я его. С ложечки. Он сам и ложку-то держать не мог.
Конечно, не только кормить брата мне приходилось, всё остальное тоже нужно было делать за него. И ведь он в сознании был, говорить мог. Всё понимал он, что вокруг происходит. Только двигаться сам почти не мог. Ему руку поднимешь вверх —он так и лежит. Сам даже опустить её не может.
Мне очень-очень неудобно перед Сашей. Но кроме меня помочь ему было некому. Рядом совсем никого не было. Мне всё приходилось делать за него. Всё-всё. Огромным облегчением для меня стало, когда вчера утром Саша сказал, что ему лучше и он попробует справиться сам. Теперь мне можно закрыть глаза и просто подержать ему ведро. Остальное он сделает без меня.
