Михаил Алексеев - Солдаты
— Эге, а силенка-то у тебя еще есть, старик! — позавидовая Ванин. — Ну, а все-таки, что же произошло?
Кузьмич сделал вид, что не расслышал Сенькиного вопроса, и принялся за гужи. Картина прояснилась, когда из мазанки вышел Пинчук. Oн держал в руках кирпичик хлеба.
— Накормил хлибцем, усатый бис! Ось подывись, Семен, можна такый хлиб исты? — рокотал он, покалывая Ванину хлеб. — Нашел, в що хлиб завертаты — в лошадиную попону. Сенька потянул носом и кисло поморщился: от буханки несло терпким запахом конского пота.
— Заставлю старого самого весь хлиб поисты! — бушевал Пинчук.
Сегодня он хотел отличиться и получше накормить разведчиков, уходящих в поиск. Почти полдня он провертелся у котла, помогая Лачуге готовить ужин и боясь, как бы тот не испортил пищу. И уж никак не мог подумать Пинчук, что неприятность подстережет его совсем с другой стороны. Мог ли он предположить, что старый и исполнительный Кузьмич его так подведет?
Кузьмич, обиженно кряхтя, молча насыпал ячмень в торбы. Он даже не пытался защищаться. Старик, конечно, понимал, что дал маху, но стоило ли из-за этого подымать столько шуму?! Пинчука же это молчание провинившегося ездового злило еще больше, и он басил на всю округу:
— Була б гауптвахта, посадил бы я тебя днив на пять, тоди б ты научился думать головою!.. Що ж мэни теперь робыты? — вдруг обратился он к Сеньке, растерянно разводя руками. — Бийцив накормить нечем. Бэз ножа заризав, старый качан!
— Не расстраивайся, Петро Тарасович! Слопают, — успокаивал его Ванин. — Не слишком важные господа. Будут уминать за обе щеки, только держись. — И, подтверждая свои слова делом, Сенька откусил от угла хлебного кирпича большой кусок. Старательно прожевал его под внимательным, ожидающим взглядом Пинчука, чмокнул губами и добавил: — Так даже приятнее — с душком-то. Аппетиту придает.
— А икаешь чому? — испугался Пинчук.
— Понятно — что. Всухомятку такой кусище проглотить… Ничего, пойдет, давай неси!.. И вообще ты, Петро Тарасович, поторапливайся. Нам пора выходить. Говорят, из штаба армии какой-то представитель прибыл. Будет ждать нашего возвращения. Знаешь, как нужен сейчас «язык»?!
Делать было нечего. Пришлось Пинчуку кормить разведчиков хлебом с Кузьмичовой приправой. Бранились они здорово, но хлебец все же съели. А потом еще долго смеялись друг над другом.
— Что ты наделал, старшина! — пресерьезно говорил Ванин. — Ведь теперь в разведку нельзя идти. Учует немчура, подумает — кавалерийский эскадрон наступает, да и подымет шумиху. Мы и вернемся с пустыми руками.
— А ты бензину або солярки выпей, зараз весь дух из тебя вылетит, — посоветовал ему повеселевший Пинчук.
Вскоре разведчики во главе с Забаровым тронулись в путь. Пинчук долго смотрел им вслед. Это был первый поиск, проводимый без него. Дольше его взгляд останавливался на разведчиках, с которыми он ходил на последнюю операцию. Добрая, подбадривающая улыбка пряталась в его длинных усах. А глаза, мудрые Пинчуковы очи, так и просили: «Возвертайтесь, хлопцы, живыми, не згиньте!»
В дубовом лесу было сыро и сумеречно. По вершинам пробегал свежий после дождя ветерок, и деревья шумно отряхивались, сбрасывая с листьев крупные дождевые капли. Где-то в глубине леса барабанил носом дятел, грустила сиротливая горлинка, да на поляне плакала иволга. Пучеглазая сова, прозрев к ночи, неслышно носилась меж стволов, и ее крик оглушал лес, загоняя маленьких пичужек по своим дуплам.
Разведчики шли гуськом, по-волчьи, след в след, и, как всегда, тихо. Впереди — Забаров. Он шагал, подавшись всем туловищем вперед; бойцы шли за ним, словно были привязаны к нему веревкой, невидимой в темноте. Так идут на поиск все разведчики. Они покидают свои блиндажи под вечер и, обвешанные гранатами и ППШ, отправляются в путь. Идут без дорог, глухими тропами. Днем отсыпаются в своих обжитых норах — маленьких блиндажах. Летом — зеленые, зимой — в белых халатах. Кто знает, что чувствует разведчик, когда подходит он к неприятельскому переднему краю, какие думы теснятся в его голове…
Вышли в район обороны правофлангового полка. Вторая, запасная, линия обороны начиналась сразу же за лесом и глубокими ходами сообщения спускалась к первой, где сухими горящими сучьями потрескивали пулеметы и автоматы. Темную ткань неба разрезали красные ножницы прожекторов да расцвечивали ракеты. За Донцом то и дело вымахивали зарницы, сопровождаемые тяжелым и глухим стоном орудий. А потом южнее, там, где без умолку токовал наш «максимка», рвались снаряды, разгребая черноту ночи яркими рассыпающимися искрами. Во тьме тарахтел «У-2». Длинные языки немецких прожекторов жадно вылизывали небо, но не могли найти маленького самолета.
Выйдя из леса, разведчики спустились в один из многочисленных ходов сообщения и пошли по нему, шурша маскхалатами. Забаров с удовлетворением отметил, что, кроме этого шуршания, ничего не было слышно. «Молодцы!» — подумал он, ныряя под бревенчатое перекрытие и отжимая к стене встречного солдата с термосом за спиной.
— До переднего еще далеко? — словно бы шел впервые, спросил Ванин, задерживаясь.
— Да нет. Может, метров двести, — ответил тот.
«Ну ж, врет!.. Еще с полкилометра топать», — усмехнулся Сенька.
В другом месте разведчики натолкнулись на какого-то солдата, лежавшего на дне траншеи. Думали, спит. Забаров даже ругнулся вполголоса и тихо пнул лежавшего носком сапога. Но солдат не шелохнулся. Осветив его фонариком, старшина увидел, что боец мертв; лицо его было залито еще не запекшейся кровью, руки неловко закинуты назад, будто кто-то хотел связать их. И только сейчас Забаров заметил свежую воронку на кромке траншеи. Пригнувшись, он быстро пошел вперед. Разведчики, жарко дыша, поспевали за ним. Всегда хочется поскорее убраться от того места, где только что прогулялась смерть…
…Наконец дохнуло свежестью реки. Над головами разведчиков все чаще стали попархивать немецкие пули. Бойцы находились уже в расположении стрелковой роты, занимавшей оборону почти у самого берега. Здесь Забаров оставил разведчиков ждать условленного часа, а сам с одним солдатом ушел вперед организовывать переправу. Шахаев, Аким и Сенька протиснулись в блиндаж старшины роты, остальные разведчики вместе с комсоргом Камушкиным забрались в пустой блиндаж, оборудованный для раненых на случай боя.
В старшине роты Шахаев узнал сержанта Фетисова, когда-то так здорово отбранившего Акима.
. — А, старые знакомые! — приветствовал вошедших сержант, вставая из-за столика. — Владимир Фетисов! — и он сунул большую ладонь в руку Шахаева. Затем поздоровался с остальными. — Значит, туда? — махнул он в сторону реки.
— Выходит, что так, — улыбнулся Шахаев.
— В час добрый. Только будьте осторожнее. Немец что-то беспокойно ведет себя. Целыми ночами возня за рекой.
— Спасибо за совет. А это что у вас? — вдруг спросил Шахаев, заметив на столе рядом с листом бумаги, заполненным какими-то цифрами, целую пригоршню осколков от мин.
— А-а… Это я голову ломаю тут над одной штукой.
— Над какой?
— Один интересный расчет произвожу, — живо заговорил сержант, беря в руки исписанный лист. — Эти осколки я собрал на дне воронки от нашей батальонной мины. А вот эти — от немецкой. Немецкая мина всего лишь на один миллиметр меньше нашей в калибре, а осколков от нее, в самой лунке, остается в два раза больше. Поражения эти осколки, что в лунке, понятно, никакого не приносят. Стало быть, убойная сила нашей батальонной мины в два раза превышает убойную силу немецкой. Значит, наши минометы и мины куда лучше немецких!
— Это же известно! — заметил Ванин.
— А я не об этом хочу знать. Мне кажется, что мощь нашей мины можно еще увеличить. Вот о чем я думаю!
— Что ж вы намерены сделать? — заинтересовался Шахаев.
Фетисов снова посмотрел на осколки.
— Проведу свои расчеты до конца. Составлю кое-какие чертежи. Пошлю в Москву, там посмотрят.
— Пока ваше изобретение утвердят и дадут ему ход, пожалуй, война кончится, — сказал Шахаев, вынимая из-под маскировочного халата кисет с табаком.
— Ну и что ж с того?
— Как что? Мина-то никому не нужна будет, — снова вмешался в разговор Ванин, под шумок протягивая руку к шахаевскому кисету. — Плуги и тракторы будем после войны делать, а не твои мины.
— Это, брат, хорошо, что ты в завтрашний день заглянул, — возразил немного обиженный Фетисов. — Плохо только, что не все там увидел. Ты что ж, считаешь, что после Гитлера у нас и врагов больше не будет?.. Мы, конечно, будем делать и плуги и тракторы — больше, чем до войны. Но и хорошее оружие нам тоже не помешает.
— А кем вы работали до войны? — неожиданно обратился к Фетисову Аким.
— До войны агрономом работал.
