Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава. Книга третья
Они поцеловались.
— Ну, а теперь беги, беги, — сказал Анджей, слегка подталкивая ее. — Сейчас сюда придет Антек.
— Правда? А зачем он сюда придет?
— Слишком много хочешь знать. Смотри, берегись.
— Только бы не в злой час ты это сказал!
Марыся с неохотой встала с кровати. Она была уже у двери, но вдруг вернулась.
— Но вы ничего дурного не сделаете Валерию?
Молчание Анджея длилось слишком долго.
— Кто это — вы?
Собственный голос показался ему неестественно глухим. Он взялся за новую папиросу.
— Почем я знаю? — Марыся вздохнула. — Ну, вы все.
— Надо все-таки разбираться, что хоть мы «все» и собрались тут, но люди мы разные, каждый — сам по себе. Одно дело Горбатый, другое Скшетуский, а тот слащавый идиот, который отпускает комплименты Кристине, — это уже и вовсе иное.
— Да, — заколебалась девушка, — все разные, но у каждого есть автомат.
— Глупая, — уже со злостью сказал Анджей. — Если б у меня был автомат!
— Если бы очень хотел, то получил бы, — многозначительно сказала Марыся.
— Для этого мне надо было бы убить какого-нибудь немца.
— Или Валерия.
— А у него есть автомат?
— Должен быть.
— Но меня это не интересует.
— Жаль.
— Ты что, влюблена в Валерия?
— Нет, не влюблена, — Марыся снова отошла к двери, и голос ее звучал уже из темноты, — но хотела бы стать его любовницей.
Анджей свистнул.
— Поздравляю, — сказал он.
— Спасибо.
— Он очень красивый мужчина, — добавил Анджей.
— Ты на него похож, — сказала Марыся с каким-то вызовом.
— Только ростом немного повыше. И другого сложения. Мы с братом оба на него похожи, только глаза у нас голубые. Это ведь наш дядя.
— У тебя голубые глаза? Я и не заметила.
— Значит, не слишком приглядывалась, — Анджей был рад, что разговор пошел о другом, — а ложишься ко мне в постель!
— Не будь вульгарен, — сказала Марыся. — Ты спустишься вниз?
— А зачем?
— Хотя бы за тем, чтобы еще поболтать со мной.
— Поболтаем в Варшаве.
— Ты уезжаешь?
— Да, через несколько часов. Устрою одно дело и уеду.
— Какое дело?
— Мать просила. Хочет, чтобы Антоний домой вернулся. Мне надо с ним поговорить. Поэтому я и гоню тебя. Иди.
— Но ты спустишься?
— Тотчас же спущусь. Поговорю с Антонием и спущусь.
— Ну так до свиданья.
— До свиданья. Передай там привет твоему возлюбленному.
— Ты свинья! — Марыся сказала это уже за дверью. Слышно было, как она сбегала по лестнице.
— Черт! — выругался Анджей. Его очень расстроило это неожиданное посещение. Он громко свистнул. — Вот ненужное осложнение! А какая красивая женщина!
Он задремал. Его разбудило появление Антония.
— Бери, — Антоний протягивал ему автомат. — Ты умеешь с этим обращаться?
— Ты что, с луны свалился? Третий год идет война.
— Ну ладно. Поедешь верхом с Владеком. Сам Владек решил принять участие.
— Что это значит — сам Владек?
— Владек — командир Горбатого.
— Рассказывай!
— Сейчас не время для шуток. Надеюсь, понимаешь.
— Так. Ну, а вообще что это за люди?
— Гвардия Людова [11].
— Понятия не имел. А ты?
— А я в АК. Скшетуский ничего об этом не знает.
— Я так и думал. А что, дойдет у вас до соглашения?
— Когда Валерий уедет, поговорим.
— У Владека есть автомат?
— Есть. Но стрелять будешь ты.
— Где?
— Владек тебе скажет. На восьмом километре поворот в Голомб. Статуя и несколько деревьев. Там подождете.
— Ночь темная?
— Не очень. Но будет темнее. Под деревьями он вас не заметит.
— У Валерия есть автомат.
— Кто тебе сказал?
— Марыся.
— Ого!
— Это осложняет дело. Очень. Она будет знать, кто это сделал.
— Вот дьявол!
— Но иначе нельзя.
Анджей соскочил с кровати. Он снова почувствовал себя бодрым.
— К сожалению, я вынужден взять с собой ранец. Оставить его здесь не могу.
— Ну так бери, не помешает.
— Мешать-то он, конечно, будет… — Анджей надевал ранец. — Ну так я в последний раз спрашиваю: едешь в Варшаву? Мать очень хочет.
— А я не хочу. Скажи матери…
— Ничего я не буду ей говорить.
— Это твое дело.
— Так, так. А скажи-ка мне, как здесь очутилась Анеля? Я сделал вид, что не знаю ее. Но все же очень удивился.
— Молодец! Пани Тарговская не знает, что это наша родственница. И Владек не знает.
— А как она сюда попала?
— Увязалась, приехала следом за мной. Поступила здесь на службу. Пусть себе…
— А ты с той… с Кристиной?
— Это тоже Марыся тебе сказала?
— Тоже.
— Ну что ж. Отпираться не стану.
— Очень красивая девушка… Ну что же, пошли?
— Идем.
Прежним путем вышли на боковое крыльцо. После ярких огней в доме темнота во дворе показалась непроглядной, но вскоре глаза привыкли.
— Иди-ка сюда, — позвал Антек брата.
У ворот Владек держал двух лошадей за уздечки. Слегка звенели удила.
— Только бы не было слишком много шуму, — сказал Антоний.
— У повозки окованные колеса, греметь будет, — отозвался Владек.
Анджей впервые прислушался к его голосу. Густой голос, с отличной дикцией, голос актера. Анджей не испытывал страха, но этот голос прибавил ему бодрости.
— Стрелять, не слезая с лошади? — спросил он Владека.
— Да, так лучше, — ответил тот, — лошадь привычная, не испугается, и можно сразу удрать.
— А куда удирать?
— В сторону Пулав. К железнодорожной станции, а не в город. Я после заберу лошадь, а вы идите на вокзал. И в Варшаву. Поезда сейчас ходят нерегулярно, но дождаться можно.
— Вот только вам придется проехать неподалеку от дома.
— Пустяки, два километра. Никто не заметит.
Антек вдруг крепко обнял Анджея и поцеловал его в щеку. Это было непривычное объятие.
— Ну, Анджеек… — прошептал Антоний.
Вскочив на коней, отправились в путь. Анджей чувствовал себя в седле довольно неловко, он был в длинных брюках, на спине болтался ранец, но лошадь шла хорошо, ровно, и он успокоился.
Их охватил осенний запах полей. Он плыл над равниной, и к нему примешивался запах конского пота и кожи. Спокойное дыхание равнины, отдавшей обильный урожай картофеля, теплый дух пашни, легкий дымок сжигаемой картофельной ботвы и тот удивительный запах, какой бывает в амбарах, когда туда свозят еще не совсем просохшее зерно, — все это говорило, что поля не замерли и на них еще кипит работа вопреки войне, вопреки всему, что связано с войной, что, казалось бы, сковало всякое движение жизни. Когда проехали еще километра два и дорога стала спускаться в лощину — бывшее русло реки, — ветер донес запах свежего сена: видно, скосили уже отаву. Уставшая от трудов, отходящая ко сну равнина посылала Анджею свое приветствие, и в этом было что-то колдовское — словно спокойная, привычная любовь приглашала его склонить голову на солому, на картофельные плети, на свекольную ботву, прижаться к земле, как к женскому телу.
Было тепло — то мягкое октябрьское тепло, какое на всем свете знает только равнина, и глубокий, красивый голос Владека как бы дополнял это тепло. Ни таинственность этой ночи, ни драматический характер дела, которое им предстояло, видимо, не действовали на него. Он сказал громко и отчетливо:
— Через минуту будем у статуи. Придется подождать.
Все произошло очень просто. Ждали, правда, долго, время тянулось бесконечно, наконец они услышали тарахтение брички. Владек наклонился к Анджею и сказал на этот раз шепотом:
— Подождем, пока проедет мимо.
Анджей отшатнулся.
— В спину я не стреляю, — сказал он громко.
Однако пришлось стрелять в спину. Ночь была не слишком темная — луна пробивалась из-за туч. Было не только слышно, но и видно приближающуюся бричку. Доехав до статуи, Валерий свернул вправо. Анджей увидел его быстро удаляющуюся фигуру в светлом пальто — Валерий оделся легко, по погоде. Анджей двинулся за ним и, проехав несколько метров, выстрелил. У него было такое чувство, будто он подошел и рубанул по спине спокойно сидевшего человека.
Лошадь Анджея забила копытами, но не двинулась с места, зато упряжка в бричке понесла. Анджей увидел, как Владек на своем породистом коне галопом промчался мимо. Слышен был грохот удаляющейся брички. И вдруг грохот умолк. Анджей изо всех сил стегал свою лошадь, но она, закусив удила, стояла как вкопанная.
— Хорошая коська, хорошая, — уговаривал Анджей, похлопывая ее по шее.
Вдали на дороге замелькал огонек. Это Владек светил себе фонариком. Наконец лошадь взяла с места, и Анджей нагнал его.
Соскочив с седла и ведя лошадь на поводу, он подошел к Владеку, который светил в лицо лежащего на земле Валерия. Тот был мертв.
