Идиля Дедусенко - В «игру» вступает дублер
Игнатов, слушая, представлял себе Морозова, каким видел его в последний раз на нейтральной квартире. Балтийский моряк, десантник, он знал немало приёмов нападения и обороны в открытой схватке, но опыта тайной борьбы с противником почти не имел. Тогда, на квартире, Морозов выглядел молодцом. Подкупали его смелость, готовность выполнить задание. Швырнуть гранату в гитлеровцев – это в его духе. Но если взяли из мастерской около рынка, то что-то заподозрили? Или он случайно оказался там после комендантского часа, может, и сопротивление оказал? Что-то уж слишком много случайностей. Прав генерал: плохо ещё работаем.
– Да-а, – Панов навалился на стол своим грузным телом, потянулся за картой. – В разведке не всегда получается так, как намечается. Ну, что там у противника?
Панов развернул карту с синими и красными обводами и стрелками, показывающими положение войск.
– Фон Клейст отдал распоряжение о передислокации частей 13-й и 23-й танковых дивизий.
– Куда? – в глазах Панова загорелись огоньки.
Чернов показал на карте.
– Но ведь эти дивизии увязли под Малгобеком, – высказал сомнение генерал.
– Тем не менее, переброска потихоньку идёт…Немцы усилили 2-ю горнострелковую румынскую дивизию одним или двумя батальонами – они на пути к исходному рубежу. Готовится прорыв силой не менее полутораста танков.
– А не может получиться так, что передислокация танковых частей – просто отвлекающий манёвр? – вмешался Кондратьев.
– Зигфрид так не думает.
– Он не думает, – опять засомневался Кондратьев. – Но откуда у него эти сведения? Какие-то обгоревшие бумажки, которые истопник вынимает из печки. А если немцы заподозрили Вагнера в связях с нашей разведкой и нарочно подсунули ему эти бумажки? Что тогда? Кто ответит за дезинформацию?
– Прежде всего я, – сдвинул брови Панов. – Но вот почему немцы решили наступать на нальчикском направлении? Не потому ли, что разведали состояние 37-й армии лучше, чем на моздокском? Вот и получается минус в нашей работе.
– Почему в нашей, а не в работе контрразведки? – вскипел подполковник.
– Перестаньте, Кондратьев! Надоело!
А генерал, оказывается, может и взорваться. Все мы люди… Взорвёшься тут, когда выявляются такие просчёты. И Игнатов как можно спокойнее сказал:
– Я думаю, информация Зигфрида верна. Передадим куда следует, а там пусть делают выводы.
Игнатов проснулся от страшного грохота и мигом подскочил. Кинулся к столу, где лежали часы, чиркнул спичкой: было четыре часа утра. Скудный огонёк осветил на миг листок перекидного календаря: 25 октября. Майор оделся в две-три минуты и побежал в помещение разведгруппы. Над головой висел сплошной гул вражеской авиации. Такого штурма позиций и тылов 37-й армии со стороны немцев он ещё не видел!
Когда Валентин добрался до кабинета Панова, там уже были Кондратьев и дежуривший в ту ночь Чернов. Они поспешно укладывали в походный сейф оперативные документы. Генерал, прикрывая рукой правое ухо, кому-то что-то громко объяснял по телефону. Он почти кричал, что было совсем уже не похоже на Виталия Ивановича. «Закричишь тут, – подумал Игнатов. – Гул такой – рядом ничего не слышно».
Кончив разговор, Панов сказал, что более полусотни самолётов противника бомбят расположение наших войск. Штаб 37-й армии сменил командный пункт, но связи с ним нет. Из особого отдела позвонил Рыжов, сказал, что гитлеровские танки с десантом автоматчиков, прорвав оборону 295-й и 292-й стрелковых дивизий, устремились к Нальчику. Наступила та критическая минута, когда надо было решать, что делать с документами: уничтожить или эвакуировать.
Панов приказал всем остаться на месте до вечера. С наступлением темноты разведгруппа покинула город вместе с армейскими подразделениями. Утром следующего дня немцы бросили на позиции 37-й армии ещё около ста танков.* * *...Хроника. 26-го октября 1942 года командование группы немецких армий «А» донесло в ставку Гитлера: «В районе 1-й танковой армии генерал-полковника Клейста наступление на Нальчик, по-видимому, застало противника врасплох. Танковые дивизии уже в первый день продвинулись до Псыгансу, некоторые их части повернули на север и создали предпосылки окружения приблизительно четырёх дивизий противника. Уничтожение этой группировки должно закончиться в несколько дней. Противник оттеснён в горы. Представляется, что продвижение танковыми силами в восточном направлении на Орджоникидзе откроет широкие перспективы».
По случаю такого успеха генерал фон Клейст пригласил на банкет большую группу офицеров. Были и дамы, подобранные Файстом для высших чинов. Фрау Антонина, как всегда, получила приглашение через адъютанта. Она была удивительно хороша в длинном бархатном платье. Её шею украшало прекрасное жемчужное ожерелье. Уложенные в причёску волосы тоже были схвачены жемчужной ниткой.
Фон Клейст сам пошёл ей навстречу, как только она появилась в гостиной. Он был необыкновенно любезен и, целуя гостье руку, подвёл её к седому, сухопарому и строгому на вид генералу, представил его, назвав Кестрингом. Тот повернул свой длинный нос к очаровательной даме и, нацепив на узкие губы тонкую улыбку, заговорил по-русски:
– Наш друг (летучий взгляд в сторону Клейста) обещал познакомить меня с хозяйкой виллы. Я рад. Вы просто ошеломили меня своей красотой.
– Я была хозяйкой виллы, – не менее любезно ответила Антонина. – Но женщина всегда признаёт за мужчиной право первенства, особенно, если он умеет побеждать.
Кестринг, не снимая с лица улыбки, перевёл это фон Клейсту. Тот прижал руку к сердцу и, слегка наклонив голову перед фрау Антониной, которой трудно было на сей раз отказать в тонкости обращения, что-то сказал. Кестринг снова перевёл:
– Генерал фон Клейст обещает вам в очень скором времени вернуть виллу. Дела на фронте идут так успешно, что он, вероятно, должен будет скоро покинуть город и продвинуться дальше, поближе к Кавказским горам.
Затем Кестринг попросил у Клейста разрешения ухаживать весь вечер за фрау Антониной и уже не отходил от неё. Фон Клейст любезно приложил руки к сердцу. Когда они отошли, генерал с явным облегчением направился к другим гостям. Он знал, что суховатый и несколько чопорный с виду генерал Кестринг втайне питал слабость к красивым женщинам, и этот своеобразный «подарок» от командующего 1-й танковой армией поможет укрепить у Кестринга положительное мнение о нём, Клейсте. С Кестрингом, опытным дипломатом и разведчиком, считаются в Берлине. И сейчас самый удобный момент произвести на него наилучшее впечатление.
Назавтра, отодвинув в сторону учебник немецкого языка, Антонина взахлёб рассказывала Анне о чудесном банкете у генерала фон Клейста, об ухаживаниях Кестринга.
– Вы представляете, он считает, что такая женщина может служить украшением высшего света в Берлине! Но мне ещё надо подумать, что лучше: лететь в Берлин или оставаться на своей вилле.
Анна слушала, чуть склонив голову. Она боялась хоть чем-нибудь выдать себя. Антонина даже не представляет себе, сколько важной информации в её болтовне. После её неожиданного появления Зигфрид пока не приходил. Анна не знала, что прошла ещё и операция с Гуком, и «господин Ларский некоторое время не мог являться на занятия немецким языком из-за большой загруженности на работе», что он и передал Анне через Петровича. Было условлено, что она будет приходить на «барахолку» в случае крайней необходимости, а Петрович посещал её каждое воскресенье, слушая, о чём болтают люди.
До воскресенья ждать долго, и Анна направилась в шашлычную. Петровича увидела за ближним столиком. Подходить не стала, но громко спросила у женщины, стоявшей за стойкой, нет ли котлет. Услышав, что их здесь не бывает, чуть помедлила, словно раздумывая, не взять ли шашлыки. Петрович, сообразив, что она пришла к нему, пока Анна разговаривала с женщиной, вышел. Анна, проходя мимо, попросила старика срочно прийти в проходной двор к забору у их садика – там их видеть никто не мог. Он пришёл, и она рассказала всё, что узнала о Кестринге, попросила срочно передать Зигфриду – они теперь чаще встречались в шашлычной.
– А с тобой встретимся в воскресенье на «барахолке», – сказал Петрович. – Да… Был тут недавно один из наших. Оттуда. Так майор Игнатов с ним тебе привет передавал и просил сказать, что ты молодчина.
– Игнатов? – удивлённо спросила Анна.
– Ты что, забыла, с кем разговаривала на кладбище?
– Так это был Игнатов?
– Ну да, он и есть, Валентин Петрович Игнатов.
Ну вот, теперь она знала имя человека, который доверил ей такое ответственное дело. Она уже и не представляла себе другой жизни, серой, будничной. Бездействие, бессмысленное выжидание, а тем паче кутежи с немецкими офицерами – это не для неё. Она бы скорее наложила на себя руки, чем уступила хоть кому-нибудь из них. С этими мыслями Анна пришла на «барахолку». Здесь она пристроилась поближе к выходу со старыми башмаками отца. Нарочно назвала очень высокую цену и никому не уступала. Наконец подошёл торговаться Петрович. Ощупывая башмаки, незаметно вложил в один из них бумажку. Возвращая Анне, сказал:
