Михель Гавен - Заговор адмирала
Скорцени сделал то, что хотел, — он её предупредил. Пусть знает, что и противоположная сторона настроена решительно. Пусть знает, чем грозит провал гиммлеровского плана, чем все это грозит для Джилл. Маренн не остановится? Или ей не позволят остановиться? Если в этом заинтересован лично Гиммлер, то более вероятен второй вариант.
Что ж, фюрер и Кальтенбруннер тоже не сдадут назад, ведь если они потеряют Венгрию, это будет сильнейший моральный удар для германской армии, а заставлять армию сражаться как можно яростнее — это единственный шанс для Гитлера просидеть в Берлине подольше, ожидая чуда, о котором все время вещает доктор Геббельс.
Значит, столкновение двух группировок — заочное, конечно, — неизбежно, и кто-то должен проиграть. Все главные фигуры останутся на своих местах при любом исходе. А пострадают в первую очередь исполнители. Весь вопрос в том, что делать ему, Отто Скорцени? Отказаться выполнить приказ невозможно. Отто должен сделать все, чего требует приказ, и в лучшем виде, но тогда придётся отправить на виселицу любимую женщину, которую хотели сделать королевой вопреки желанию фюрера.
Как воспрепятствовать гибели Маренн? Как-то надо это сделать — нет сомнения, но придется над всем этим хорошенько подумать и принять в расчет, что имеешь дело с упрямицей, которая не отступит. Она пойдет до конца, до этой самой виселицы, если Отто не выдернет вовремя из петли, пока палач не затянул веревку. Отто вздохнул, затушил сигарету в пепельнице. Перспектива — не из радостных, это точно. Врагу не пожелаешь.
Хорошенькая белокурая медсестра выглянула из дверей клиники, процокав каблучками по ступеням, пробежала по аллее в соседний корпус. Это отвлекло оберштумбаннфюрера от его размышлений. Он взглянул на часы — надо ехать. «Через час назначено совещание по Фриденталю. Надо продолжать работать, какие бы трудности ни возникали», — подумал Отто, развернул машину и поехал в Управление.
* * *Старинные часы с круглым белым циферблатом, поддерживаемым с двух сторон пухлыми позолоченными амурами, пробили десять часов вечера. Их перезвон, повторявший вступление к «Апассионате» Бетховена на несколько мгновений отвлек Маренн, которая после этого снова повернулась к Вальтеру. Она только что передала ему свой разговор со Скорцени, состоявшийся днем, но бригаденфюрер не торопился ответить ей, и это казалось странным. Женщина с удивлением смотрела на него, ощущая смутную тревогу, а тот стоял перед камином, глядя на огонь, и молчал. Было очевидно, что Шелленберг чем-то озабочен, даже расстроен.
— Как ты полагаешь, они могут воспрепятствовать? — снова спросила Маренн, подождав. — Я имею в виду в первую очередь Кальтенбруннера. Это серьезно?
— Это более чем серьезно, — наконец ответил Вальтер, так же глядя на огонь. — И я согласен со Скорцени. В ближайшее время ты должна выйти из операции. Всё становится слишком опасно.
— Ты имеешь в виду слежку за мной? — Маренн поднялась с кресла и, встав рядом с Шелленбергом, ободряюще произнесла, положив руку ему на плечо: — Но ведь им неизвестно наверняка. Это только предположение, одна из версий.
— Нет, слежка меня не волнует, — ответил Вальтер. Он повернулся, взял руку Маренн в свою и, прижав ладонь этой женщины к своей груди, с нежностью смотрел в глаза любимой. Желтоватые отблески пламени освещали его осунувшееся, усталое лицо, поблескивали на погонах и пуговицах мундира.
— Я восхищаюсь твоим мужеством, твоей готовностью пожертвовать собой ради блага венгерского народа, но события в Венгрии в ближайшее время будут развиваться непредсказуемо, — продолжил Шелленберг. — Во всяком случае, не так, как мы предполагали, и твое участие в них будет просто опасным. Я не о Кальтенбруннере, — объяснил он поспешно, заметив, что собеседница готова возразить. — В конце концов все, что делается с его стороны, мы способны контролировать, и это меня нисколько не смущает. Это даже обычная история.
— Что же тогда? — спросила Маренн недоуменно.
— Дело в том, что Хорти совершил, как я полагаю, непростительную ошибку, — Вальтер отпустил её руку, отошел к окну, чиркнув зажигалкой, закурил сигарету. — Он все-таки поддался на уговоры нашего посла фон Ягова и согласился отправиться в Клейсхайм…
— Зачем?! — воскликнула Маренн ошарашенно, ведь такого она совсем не ожидала. — Его же предупреждали, что этого не нужно делать. Он не получил предупреждения?
— Получил. И не одно. Но все-таки решил ехать, — ответил Вальтер грустно. — Не знаю, чем он руководствовался. Возможно, ты была права, и с ним сыграла злую шутку его аристократическая наивность, вера в то, что если добиться аудиенции у императора, то все решится само собой. Возможно, просто не выдержали нервы. Возможно, кто-то из окружения дал ему плохой совет. Возможно всё. Не думаю, что мы когда-нибудь узнаем в точности его мотивы.
Вальтер вздохнул и, подойдя к столу, стряхнул пепел в пепельницу.
— Не сомневаюсь, — продолжал Шелленберг, — адмирал уверен, что все его действия идут на благо Венгрии, как он его себе представляет. Мне неизвестны мысли и настроение адмирала, — повторил он, бросив взгляд на Маренн, — но я знаю факты. Факт состоит в том, что несколько часов назад адмирал выехал на спецпоезде из Будапешта в Зальцбург в сопровождении министров иностранных дел и обороны в штаб-квартиру фюрера в Клейсхайме, и завтра туда на переговоры с Хорти вылетает Гитлер. Можно не сомневаться, что фюрер выльет на Хорти целую лавину обвинений в нарушении союзнического долга. Все эти аргументы уже подготовлены Риббентропом и в соответствующих драматических тонах оформлены доктором Геббельсом. Невзирая на любые возражения, которые Хорти, конечно, предъявит, фюрер, без сомнения, сообщит ему об оккупации, как о решенном деле. Собственно, он поставит Хорти перед свершимся фактом. Мне сообщили из штаба вермахта, что наши войска на границе с Венгрией приведены в боевую готовность и вне зависимости от исхода переговоров начнут переходить границу, пока адмирал ещё едет в Клейсхайм. То есть, когда он прибудет в Зальцбург, страна уже будет фактически оккупирована Германией, и адмиралу ничего не останется, кроме как принять это и прикрыть оккупацию своим именем. Почему я и говорю, что это ловушка, непростительная глупость, со всех точек зрения, проигрышный шаг, — Вальтер раздраженно поморщился. — Кстати, наш общий знакомый, который так печется о твоей безопасности, — Вальтер снова взглянул на Маренн, но на этот раз с невеселой иронией, — не далее как сегодня получил приказ подготовиться к переброске в Венгрию и разбить лагерь недалеко от Будапешта. Отто будет поджидать адмирала, которого из Клейсхайма доставят назад под германской охраной, чтобы не вздумал рыпаться, а делал все, что прикажет фюрер. Задача Скорцени — проследить за поведением Хорти и подготовить операцию по захвату резиденции адмирала на случай, если тот начнет своевольничать и призовет к сопротивлению, пользуясь авторитетом у народа. Отто как всегда делает это, не поставив меня в известность, а под прямым руководством Кальтенбруннера. Я только от рейхсфюрера узнал, что там происходит. Не поставить в известность рейхсфюрера они не могут, как ты понимаешь. Гиммлер требует от них подробнейшего доклада, и им приходится подчиняться. Кстати, Скорцени поедет в Венгрию под именем доктора Вольфа, как в том случае, когда в прошлом году вы ездили с ним во Францию спасать Петэна от маки. Правда, на этот раз он госпожу Вольф с собой не приглашает, — мрачно пошутил Вальтер.
— Он и тогда не приглашал. Я сама настояла, — ответила Маренн. — Я настояла потому, что Кальтенбруннеру взбрело в голову отправить вместе с ним Джилл. Значит, Хорти все-таки решился поехать в Зальцбург? Не уверена, что это просто глупость. На него это не похоже. Скорее всего, какой-то расчет.
Женщина опустила голову, раздумывая. Ей вспомнилась встреча с Илоной Хорти и её беспокойство. Теперь опасения графини сделались понятнее.
— Если адмирал проявит неуступчивость, какая судьба ждет его самого и членов его семьи? Это уже решено? — спросила Маренн.
— Я ничего не могу сказать заранее, — ответил Шелленберг. — Все будет зависеть от того, как поведет себя Хорти. Вполне вероятно, что всех родственников отправят в лагерь по приказу Кальтенбруннера, чтобы таким образом воздействовать на старика. Во всяком случае, Кальтенбруннер планирует массовые еврейские чистки — у него просто руки чешутся — а также довольно жесткие меры против венгерской аристократии и высшего военного сословия, которое предано Хорти. Всех принудят либо уйти со службы, либо вообще арестуют. На их места будут поставлены активисты профашистской партии Салаши. Образно говоря, графы Эстерхази с их многовековой католической культурой и моралью больше не нужны новой Венгрии. Нужны молодчики с убеждениями совсем иного типа и, желательно, без особого образования. Теперь они будут всем заправлять в стране. А аристократам придется либо смириться и эмигрировать, если их ещё выпустят, либо разделить судьбу евреев, ведь фюрер примерно одинаково неприязненно относится и к той, и к другой категории. Ещё сюда подпадают всяческие либералы и демократы, которые вызывают у фюрера раздражение. Но особенно фюрер не любит австрийских аристократов. Видимо, испытал от них унижения в юности.
