Николай Скоморохов - Служение Отчизне
С появлением радио истребителей крепко привязали к станциям наведения. Нам предписывалось находиться на дистанции визуальной видимости с земли, на высоте 1,5—2 тысячи метров. Практически это означало, что мы должны были ходить в одном месте по кругу со строго определенным радиусом. По этому поводу летчики мрачно шутили: «Не сражайся на ножах, а ходи в сторожах».
Между тем немцы хоть и придерживались шаблонной тактики, но абсолютно ничем связаны не были. Их истребитель был вольной птицей. Даже сопровождая бомбардировщики, имел право быть там, где находил свое присутствие наиболее целесообразным. Ведущие же наших штурмовых или бомбардировочных групп требовали, чтобы мы обязательно летели в непосредственной близости от них, на дистанции визуальной видимости.
Все это сковывало нашу инициативу, лишало возможности активного поиска врага, вынуждало занимать выжидательную позицию. Такая роль для воздушных бойцов подходила меньше всего. Жизнь настоятельно подсказывала: истребитель рожден для активного боя с развязанными руками, открытыми глазами. Недаром же у нас к тому времени уже стали появляться эскадрильи и целые полки свободного боя. Жизнь свое брала. Только вот нас еще не коснулась. Правда, отдельные ростки пробивались сами собой. В полку Онуфриенко был комэска капитан Николай Горбунов. Несколько раз встречался он с фашистским асом, летавшим на «мессершмитте» под номером 17, на борту которого был изображен дракон — символ многих побед в воздушных боях.
А действовал очень расчетливо, у него была хорошо продуманная тактика наименьшего пребывания в зоне огня и наибольшего эффекта своих атак.
Короче говоря, Горбунову несколько раз досталось от него. Но связанный то станцией наведения, то прикрытием штурмовиков, он не мог дать себе волю и по-настоящему сцепиться один на один с «драконом». И тогда попросил у Онуфриенко разрешения отправиться на «свободную охоту». Оно было дано. На втором или третьем полете встреча состоялась. И в горячей изнурительной схватке «дракон» был повержен. Счет сбитых Горбуновым самолетов достиг десяти.
Вот что значила «свободная охота»!
Пытаясь как-то развязать себе руки, мы тоже шли на всевозможные ухищрения. Станем в круг над станцией наведения, потом группа отправляется в район самых активных действий, а пару оставляем: она имитирует присутствие всей группы, совершая вертикальный маневр. Однако некоторые так втягивались в тактику «круга», что не могли от нее отрешиться.
С такими летчиками неохотно ходили на задание. «Никакого удовольствия заглядывать в хвосты друг другу», — говорили мы.
Вот сколько накопилось у нас наболевших вопросов. И мы их все разом выложили командиру корпуса. Он выслушал нас, все тщательно записал.
— Подумаем над этими проблемами, — сказал в заключение, — а сейчас готовьтесь к завтрашнему перелету на новый аэродром.
Глава VI
Славянск, Барвенково, Лозовая, Близнецы, Павлоград. Враг, отчаянно сопротивляясь, откатывался, оставляя за собой опустошенные города и села. Он вывозил с собой все, что мог, а что не мог — уничтожал, сжигал и взрывал.
Нарастал наш наступательный порыв. Этому способствовали короткие митинги, партийные собрания, выступления агитаторов, громкая читка газет, особенно нашей армейской — «Защитник Отечества», на страницах которой мы встречались с нашими боевыми друзьями по братским полкам.
Партийная организация эскадрильи, которую сейчас возглавлял старший сержант А. Вайнер, много внимания уделяла пропаганде боевого опыта лучших летчиков-истребителей, успехов наших наземных помощников — авиаспециалистов всех категорий. Доброе слово, вовремя сказанное, иной раз делает чудеса. Мы убеждались в этом не один раз.
Коммунисты эскадрильи живо реагировали на все события нашей жизни. У нас сложился дружный, сплоченный коллектив, что несомненно помогало в нашей боевой работе.
На аэродроме Погоновка под Барвенково к нам пришли местные жители и рассказали, каким пыткам подвергся подобранный немцами в бессознательном состоянии советский летчик. По их описанию это был наш Сергей Шахбазян. Мы с жадностью расспрашивали о подробностях его пребывания здесь. Но мало что знали местные жители. Слышали его стоны, но фашисты вроде бы ничего от него не добились и отправили в Кривой Рог.
Надежда на то, что Шахбазян жив и еще вернется к нам, затеплилась в наших сердцах. Она жила в нас до освобождения Кривого Рога, пока здесь нам не рассказали, что похожего на Сережу Шахбазяна летчика зверски замучили гитлеровские палачи.
Сереже было только 22 года.
Он до конца остался патриотом Советской Родины.
…Под Лозовой сталкиваемся с двумя необычными, новыми для нас явлениями.
Немцы, которых мы теперь били, преследуя их самолеты до самых аэродромов и там уничтожая, как делали они это с нами в 1941—1942 годах, стали пускаться на всевозможные хитрости, коварные провокации.
Как-то при подходе четверкой к переднему краю я услышал в наушниках приятный женский голос:
— Скоморох, Скоморох, ваш аэродром бомбят «юнкерсы», следуйте обратно…
Что за чушь? Откуда «юнкерсы», если мы никого не встретили? А ну-ка, уточню.
— Я — Скоморох, какой аэродром бомбят «юнкерсы»?
— Аэродром Нижняя Дуванка, срочно следуйте туда.
Мне было известно, что в Нижней Дуванке сейчас базируется полк штурмовиков. Может быть, и вправду там сейчас нужна наша помощь?
Связываюсь со станцией наведения. Докладываю. Слышу голос Толстикова:
— Скоморох, никого не слушай. Действуй по своему плану.
После посадки пришлось предупредить всех летчиков о немецких провокационных командах. Их радистки весьма искусно подстраивались под наших, и иногда трудно было определить, кто говорит. Поначалу это вызывало сумятицу, нервозность, а потом мы хорошо усвоили тембр голосов наших девчонок, и ничто не могло сбить нас с толку.
А вскоре после этого наши летчики, возвращаясь с заданий, стали рассказывать странные вещи: при атаке немецких бомбардировщиков их прикрытие совершенно бездействует. Может быть, немцы обознаются? Принимают нас за своих?
Ясность внес подслушанный разговор по радио летчиков, прикрывавших немецкие бомбардировщики. Летчики говорили на румынском языке.
Так у нас появились неожиданные помощники. Наши возвращались с докладами: задание выполнено, под прикрытием румын сбили четыре «фоккера»…
Подобное поведение румын было добрым сигналом: во вражеском лагере начинался разлад.
Битва за Донбасс завершалась, начиналось грандиозное сражение за Днепр.
Командир полка вызвал мена в штаб и поставил задачу: на рассвете необходимо будет вылететь на разведку в район южнее Днепропетровска.
— Более детально поставит вам задание завтра офицер штаба дивизии, я хочу лишь вас предупредить о важности этого задания? Это вылет необычный.
— А что такое? В чем особенность этого вылета?
— Ничего другого сообщить не могу, но знаю, что это задание штаба фронта.
Других вопросов я не задавал. Иду на стоянку, там меня встречает техник звена управления техник-лейтенант Николай Тонкоглаз. Все, кому довелось с ним вместе служить, были о нем самого лучшего мнения. Дорожили им, любили его. Я тоже относился к нему с большой теплотой и любовью.
Тонкоглаз часто появлялся у моего самолета, спрашивал у Мартюшева, не нуждается ли тот в каких-либо запчастях.
Самой ценной запчастью считались тогда свечи к авиационным моторам, ценились они на вес жизни летчика: барахлит свеча — мощность мотора снижается, скорость падает, а это всегда на руку противнику.
— Срочный вылет? — спросил Тонкоглаз, поспешая со мной к самолету. Тем же вопросом встретил меня и Мартюшев.
Я сказал:
— К рассвету самолет должен быть готов. Предстоит очень ответственное задание.
— Будет сделано, товарищ командир, — четко отвечает механик.
Он всегда такой, другого ответа у него нет. Впрочем, как и у остальных. И мы ценили это. Свои успехи делили с ними.
— Не беспокойтесь, — добавил Тонкоглаз, — все будет так, как надо.
Задолго до условленного часа я был уже на стоянке. Вскоре появился там и незнакомый мне старший офицер.
— Я из штаба дивизии, — представился он, назвав свою фамилию, — должен уточнить вам задачу.
Он вынул карту и стал водить карандашом в районе участка севернее излучины Днепра, примерно на полпути между Днепропетровском и Запорожьем.
— Вот здесь некоторые наши подразделения форсировали Днепр, но связи с ними нет, мы ничего не знаем об их положении. Необходимо выяснить, где они и что с ними…
Значит, наши уже на той стороне! 3-й Украинский форсировал Днепр! Это же потрясающая новость! И мне посчастливилось услышать ее одному из первых.
На востоке появился первый проблеск зари, рождался новый день. Радостный и возбужденный, я даже и не предполагал, каким он окажется трудным и как необычно завершится.
