Николай Виноградов - Подводный фронт
— В это время, — продолжил Полянский, — и мы с командиром выскочили на мостик. Я успел заметить только, что еще один корабль шел прямо на нас. Л с того, что прошел по корме, шарахнули из крупнокалиберного. И тут же кто-то скомандовал «Срочное погружение!»…
— Эту команду подал я, — сказал Беляев. — Тут же помощник, находившийся все это время, как ему и положено, в центральном посту, приказал инженер-механику Салтыкову заполнить среднюю цистерну и цистерну быстрого погружения (уравнительную Салтыков сам предусмотрительно заполнил еще раньше). Инженер-механик крикнул, поторапливая: «Скоро ли закроете люк?» Я видел, что те, кто находились на мостике, спускались вниз один за другим. На всякий случай крикнул: «Есть ли кто на мостике?» Никто не отозвался. Я решил, что спустились все, и задраил рубочный люк. Если бы знать, что там остался Семен Иванович!
— Но промедли мы хоть мгновение, лодка бы наверняка погибла, — заметил Шипин. — Фашистский корабль ударил нас килем, когда мы, к счастью, уже уходили на глубину. После тарана началась бомбежка. Взрывы гремят, пробка с подволока сыплется, из третьего отсека докладывают о пробоине в прочном корпусе… И тут обнаруживается, что нет командира. Тогда военком и говорит: «Принимай командование, помощник». Начали отрываться от преследования. К счастью, удалось это сделать довольно быстро…
Вот так постепенно разматывался клубок событий, происшедших на «Щ-403». Все яснее становилась роль каждого из членов экипажа. Конечно, действовали подводники не без ошибок. По идее лодке надо было бы сразу уклоняться от таранного удара срочным погружением. Но ведь это легко рассуждать со стороны, сидя в кабинетной тиши. В боевой же обстановке, когда па решения отводились считанные секунды, не так просто было все рассчитать и взвесить. Ситуация, в которой оказалась «четыреста третья», была крайне тяжелой, и то, что никто из моряков не растерялся, делает им честь. Даже молодой, совсем не опытный лейтенант Шилинский сделал немало, чтобы спасти «щуку». Ну а Беляев с Салтыковым, обеспечившие в критический момент не срочное, а просто-таки сверхсрочное погружение, заслуживали особой похвалы за решительные действия. О таких выводах я и решил доложить Военному совету. Козлов меня поддержал.
Но почему все-таки молчал Коваленко, оставшийся на мостике? Был без сознания? Или, может, убит? Погоревав, посокрушавшись, отнесли мы его к пропавшим без вести. И только после войны удалось узнать судьбу командира «Щ-403». В ту злополучную ночь Коваленко не погиб. Он был тяжело ранен. Фашисты подобрали его в бессознательном состоянии на один из своих кораблей. Их медики ампутировали ему ногу, принялись лечить. Можно представить, как ликовали при этом враги: удалось захватить не кого-нибудь — командира подводной лодки! Они конечно же рассчитывали получить от него ценную информацию о фарватерах у наших баз, численном составе подводных сил… Еще не оправившегося от ранения, Коваленко начали допрашивать. Издевались, пытали, били. Но ничего не добились.
Тогда Коваленко бросили в концлагерь. Сначала в Норвегии, а позже перевели в другой, во Франции. Там он встретился с пленным английским подводником Прицкортом, которому за несколько дней до казни рассказал о своей «одиссее». Прицкорт же, оставшийся в живых, поведал об этой встрече нашим подводникам, которые после войны приезжали в Англию принимать трофейные немецкие корабли.
Еще позже в одном из германских архивов были найдены протоколы допросов Коваленко. Они также подтвердили, что командир «Щ-403» держался, несмотря на всю тяжесть своего положения, с достоинством, военной тайны не выдал.
Живой, веселый, широкоплечий, чубатый парубок с умными, проницательными глазами, с мягким украинским говорком — таким остался Семен Иванович Коваленко в нашей памяти. Меня всегда подкупала в нем эдакая математическая жилка, легкость, с которой он разбирался в любых, даже самых головоломных, расчетах, тактических задачах. Это неудивительно: до службы на флоте он учился в Харьковском политехническом институте. Оттуда по комсомольской путевке пошел в военно-морское училище. Не будь войны, из Коваленко, возможно, вышел бы талантливый ученый, исследователь: способностями он был наделен немалыми. Правда, мне порой казалось, что как командиру ему немного не хватает характера. Уж очень он был впечатлительным, очень чувствительно переживал любую неудачу. Я, проводя разборы, всегда старался учитывать это, дабы каким-нибудь неловким словом не повергнуть командира «Щ-403» в уныние… Как же мы порой неверно судим о людях. Какая, оказывается, стойкость и сила духа скрывалась в этом человеке! Какой поистине железный характер!
Ну а что же старшины М. М. Климов и Н. Ф. Широков? Известна ли их судьба? Известна. Спустя двадцать лег после войны, в 1965 году, нашелся пропавший Климов. Приехав на традиционную встречу подводников-североморцев, он рассказал о том, что приключилось с ним и его другом после высадки во вражеский тыл.
Как мы и предполагали, сильный накат перевернул шлюпки, в которых они шли к берегу вместе с разведчиками. Утонула рация. Ушел на дно практически весь запас продовольствия. До берега пришлось добираться вплавь в ледяной воде. Один из норвежцев насмерть разбился о камни, другой некоторое время был без сознания и вскоре умер. Измученные, обессилевшие люди укрылись в заброшенной рыбацкой хибарке. Последний из норвежцев ушел, с тем чтобы попытаться установить связь с надежными людьми из местных жителей. Но не вернулся. Очевидно, фашисты схватили его.
Климов и Широков остались вдвоем. Без теплой одежды, без продовольствия. Питались прошлогодними морожеными ягодами да водорослями. Силы быстро покидали моряков, но они решили: лучше умереть, чем добровольно сдаться врагу. Однако плена избежать все же не удалось. Фашисты в конце концов обнаружили их и после безрезультатных допросов бросили в концлагерь в районе Тромсё. Здесь пути друзей разошлись. Климов побывал в заключении в разных районах Норвегии. Несколько раз пытался бежать. И однажды это удалось. Добрался до своих. Войну закончил автоматчиком одной из стрелковых дивизий. После демобилизации жил и работал в городе Люберцы Московской области.
Как и Климов, Широков с первых дней пребывания в плену пытался вырваться из фашистской неволи. В конце концов и ему это удалось. Войну он тоже закончил в рядах Советской Армии. После демобилизации жил и работал в Уфе. В 1952 году после тяжелой болезни умер.
Не успели еще утихнуть среди подводников волнения, вызванные походом «Щ-403», как разыгрались новые, не менее драматические события.
21 февраля 1942 года из Полярного в Порсангер-фьорд вышла «Щ-402». Дела у экипажа этой лодки поначалу складывались весьма успешно. 27 февраля капитан-лейтенант Н. Г. Столбов сообщил о потоплении транспорта водоизмещением около 6 тысяч тонн. Через несколько дней «щука» подверглась атаке вражеских катеров. Когда, отозвавшись от преследования, «Щ-402» всплыла, подводники увидели, что весь мостик залит соляром. От близких разрывов бомб булевые цистерны дали течь. Оказалась повреждена и антенна.
Мы на ФКП, не зная об этом, волновались, почему Николай Гурьевич Столбов не выходит на связь. Накануне на лодку было передано приказание командующего флотом: следовать в другой, более отдаленный, район для прикрытия союзного конвоя «PQ-12». Наконец сеанс связи состоялся, и со «щуки» сообщили: «Идем в указанный район». Мы успокоились. Однако все волнения были еще впереди.
9 марта «Щ-402» заняла указанную позицию. А 10-го пришла вдруг крайне тревожная радиограмма, сообщавшая о том, что на лодке… кончилось топливо. Как это случилось? К сожалению, просчитался командир БЧ-5 инженер-капитан-лейтенант А. Д. Большаков. Поначалу, когда была обнаружена течь соляра из междубортных цистерн, он правильно предложил командиру продуть их и промыть водой, дабы за лодкой не тянулся демаскирующий масляный след. Но после этого не позаботился проконтролировать, сколько же соляра осталось на лодке. Считал, что его вполне хватит до конца похода. А между тем «щуке» нельзя было идти на дальнюю позицию. Когда же, прибыв туда, замерили количество топлива, выяснилось, что осталось не девять, как считал Большаков, а всего три с половиной тонны. Этого могло хватить ненадолго. В 22 часа 10 марта двигатель па лодке остановился. Не могла она двигаться и в подводном положении: разрядились аккумуляторные батареи.
Почти все специалисты штаба бригады собрались после получения тревожной вести у карты оперативной обстановки. Как же далеко застыла стальная лодочка с надписью «Щ-402»! 350 миль отделяли ее от Полярного. И всего 20 с небольшим — от вражеского берега.
Все взгляды — на флагманского механика Ивана Владимировича Коваленко и его помощников Петра Анисимовича Мирошниченко и Николая Никифоровича Козлова. Но ведь они не волшебники. Топлива нет — значит нет: на воздухе двигатель работать не может. Коваленко, впрочем, надежд не терял.
