Иван Черных - Ночные бомбардировщики
— Спасибо, Семен Павлович, за науку. В трудную и опасную минуту я всегда вспоминал ваши слова.
Осенью наступление фашистских войск на Кавказе было приостановлено. Потеряв надежду завладеть бакинской и грозненской нефтью, гитлеровское командование приняло решение нанести бомбовый удар по Баку и Грозному, чтобы лишить советскую технику горюче-смазочных материалов. Для этой цели на аэродромы Северного Кавказа стали перебрасываться бомбардировочные эскадры.
26 октября, возвращаясь с боевого задания, Золотарев обнаружил на Армавирском аэродроме более сотни вражеских самолетов. Доложил Аркатову.
— Плохо дело, — высказал предположение командир экипажа. — Не иначе, фрицы что-то затевают...
А вечером в полк прилетел представитель дальнебомбардировочной авиации и командир дивизии с приказом нанести упреждающий удар по Армавирскому аэродрому. Экипаж Аркатова получил задачу лететь осветителем цели. Едва начало темнеть, взлетел разведчик погоды. Он пошел по отвлекающему маршруту, а за ним, спустя десять минут, на взлетную полосу вырулил бомбардировщик Аркатова. Не впервые Золотареву поручалось лететь осветителем. Осветителем — значит, первым. А для первого — и весь огонь батарей, и все прожекторы, и все истребители в [100] первую очередь. И хотя опыт у штурмана был большой, а машину вел один из лучших летчиков полка, Золотарев напряжение испытывал сильное — такое количество самолетов фашисты конечно же охраняют усиленно.
В минутном интервале за осветителем следовало еще двадцать шесть экипажей, можно сказать, весь полк. Потому-то и надо было особенно точно выдерживать режим, глядеть в оба, чтобы не столкнуться со своими.
Здесь, на юге, замечал Золотарев, ночи особенно темные, а эта была вообще непроглядная, словно все вокруг залили смолой — ни звезд на небе, ни огонька на земле, глазу не за что зацепиться. А требовалось рассчитать угол сноса, вести ориентировку, следить, чтобы не подошел незамеченно вражеский истребитель.
Аркатов молчал. Правда, он и на земле не отличался разговорчивостью, а в небе из него и вовсе слова не вытянешь. Да оно и понятно. Ему, штурману, можно хоть головой покрутить, в кресле поерзать, а летчику глаз от приборной доски нельзя оторвать: надо точно выдерживать курс, скорость, высоту, не потерять пространственного положения. И чем ближе подлетали к цели, тем сильнее возрастало напряжение. Хорошо еще, что истребители не беспокоили.
Через два часа впереди показалось зарево — линия фронта. Пролетели еще пятнадцать минут и, круто развернувшись, взяли курс на цель, чтобы сбить с толку посты воздушного наблюдения, оповещения и связи — ВНОС — пусть думают, что это свои летят на задание.
Пора было уточнить направление и скорость ветра, местонахождение; к радости Золотарева, на небе появились просветы: светлячками замигали одиночные звезды.
Штурман сделал промер, рассчитал ветер, внес поправку в угол прицеливания. Не успел он оторвать взгляд от карты, как в наушниках раздался голос командира:
— Штурман, видишь?
Золотарев посмотрел вперед и увидел вдали огни взлетно-посадочной полосы — вражеский аэродром. Фашисты не ждали советских бомбардировщиков и летали, как в далеком тылу, — с полностью освещенным стартом.
Подлетая ближе, Золотарев различил внизу два огонька: красный и зеленый — аэронавигационные огни самолета. Он шел по кругу. Сделал четвертый разворот, и от его в сторону старта полетели желтая, потом зеленая ракета. В ту же секунду на земле вспыхнул прожектор. [101]
Фашисты явно пренебрегали самыми элементарными мерами предосторожности.
— Командир, а ведь мы вполне можем сойти для них за своих, — подсказал Золотарев по СНУ Аркатову. — Может, тоже включим аэронавигационные огни да снизимся, чтобы получше рассмотреть, что где, да поточнее прицелиться?
Аркатов не торопился с ответом.
— Зенитки молчат, значит, за своих приняли, — поддержал штурмана стрелок-радист старшина Валентин Старых, опытный воздушный боец, имеющий уже на счету четыре сбитых «мессершмитта». — Я и ракеты на всякий случай прихватил. Кстати, есть и желтые, и зеленые.
— Уговорили, — согласился Аркатов. — Перевожу самолет на снижение. В районе четвертого разворота пустишь две ракеты.
— Понял, командир. Будет сделано! — бодро отчеканил Старых.
Бомбардировщик вышел на боевой курс, и штурман дал команду стрелку приготовиться к сбросу САБов.
В самолете сразу почувствовалась приподнятая атмосфера. Даже немногословный Аркатов пророкотал:
— Пора, давно пора с фрицами за первый день войны рассчитаться.
Командир, как и штурман, не мог забыть того рокового воскресного утра, когда фашистские самолеты налетели на наши аэродромы и бомбили, жгли пулеметными трассами зачехленные бомбардировщики, истребители, ангары, мастерские...
На этот раз экипажу везло: небо, как по заказу, очистилось от облаков, и землю осветила полная и яркая луна — будто над аэродромом повесили громадный плафон. Левее взлетно-посадочной полосы Золотарев различил темные предметы — видимо, аэродромные сооружения, а возможно, и самолеты.
Старых пустил желтую и зеленую ракеты. Длинный луч прожектора лег вдоль взлетно-посадочной полосы, приглашая экипаж на посадку. Замысел удался!
Аркатов снизил машину до восьмисот метров и перевел ее в горизонтальный полет.
— Двадцать влево! — скомандовал штурман. Аркатов развернул бомбардировщик как раз туда, где виднелось наибольшее скопление самолетов.
— САБ! — крикнул штурман. [102]
— Есть, САБ! — отозвался Старых. И вскоре аэродром осветило, словно тысячью лампами. Стало светло, как днем. Недалеко от стартовой командной будки Золотарев увидел строй летчиков: фрицы, должно быть, получали последние указания. «Сейчас мы внесем
поправку», — подумал Золотарев и, как только самолет, сделав «восьмерку», снова развернулся на боевой курс, нажал на кнопку сброса бомб внешней подвески.
Фашисты настолько были ошеломлены, что поначалу даже не тронулись с места, наверное подумали — ошибка, и лишь когда стрелок полоснул по ним из пулемета, бросились врассыпную.
Вскоре основная группа внесла ясность: вражеский аэродром заклокотал, как от вулканического извержения. Спохватились, было, зенитки, но специально выделенная для подавления огня группа капитана Маркина быстро заставила их замолчать.
Когда экипаж в третий раз вышел на боевой курс, освещать цель уже не требовалось: чья-то бомба угодила в бензохранилище, и огненный — в полнеба — факел освещал далеко все вокруг. Горели самолеты, бензо — и маслозаправщики, аэродромные сооружения. Сквозь клубы огня и дыма наблюдались бесконечные взрывы — рвались бомбы в бомболюках, подготовленных к полету немецких бомбардировщиков.
На другой день с помощью аэрофотосъемки и по разведывательным данным экипаж узнал о результатах налета — на вражеском аэродроме уничтожены 61 самолет, бензохранилище, бомбосклад, три зенитные батареи и множество всевозможной наземной техники.
За успешное выполнение задания Главнокомандующий ВВС всем экипажам, принимавшим участие в полете, объявил благодарность.
21
Зима 1942-1943 годов выдалась на юге непогожей, слякотной, и полк на боевые задания летал редко. Появись возможность отремонтировать изрядно подносившуюся израненную технику, подготовить как следует на земле молодых стрелков-радистов, штурманов, летчиков, прибывших на пополнение. И с заводов стали чаще присылать новые бомбардировщики. Командный состав серьезно [103] занялся обучением летного состава тактическому мастерству. И весну, когда началось решительное сражение за господство в воздухе, полк встретил с новыми силами.
Гитлеровское командование, стремясь во что бы то ни стало удержать районы Донбасса, Украины и Крыма, по-прежнему на южном крыле держало лучшие авиационные эскадры. В небе и на земле между советскими и фашистскими самолетами разгорелись ожесточенные бои. Паши дальние бомбардировщики, используя опыт удара по аэродрому Армавир, произвели массированные налеты на Сакский и Сарабузский аэродромы, уничтожив на первом 70, а на втором около 100 самолетов. В небе успешно действовали, наши истребители. К началу битвы на Курской дуге господство в воздухе советской авиацией было завоевано всюду и бесповоротно.
И чем мощнее становились удары наших войск, тем яростнее сопротивлялись фашисты. На Таманском полуострове они создали многополосный оборонительный рубеж — «Голубую линию», протяженностью по фронту в 113 км, глубиной 20-25 км, — оборудованный долговременными оборонительными сооружениями. «Голубая линия»
являлась, по мнению гитлеровских генералов, неприступным бастионом на пути к Крыму. Через Керченский пролив шло непрерывное пополнение фашистских войск техникой, оружием, боеприпасами, питанием.
