Сергей Скрипник - Горная база
«Хорошо, что я успел к тебе! — обрадовался отрок. — Мой господин имеет для тебя поручение в Камдеш».
«Очень хорошо. Веди меня к нему», — ответил Махмуд. Они стали подниматься по ступенькам. Но вначале Махмуд перевесил свой «Магнум» со спины на правое плечо стволом вниз, так, что стоило только дернуть ремень винтовки, и она оказывалась под локтем, а палец — на спусковом крючке. Ему стало весело: он снова владел собой и узнавал того Махмуда Риштина, наводившего ужас на всю округу. Его немного удивило, что мальчик принял его за радиста. Тот никогда не носил оружия и был на голову выше. Но этот мальчик мог не знать радиста. У Абдулхая был целый гарем таких мальчиков. «Сейчас твой гарем осиротеет, гнусный старик!» — ликующе подумал Махмуд. Когда они проходили мимо большого сарая, им улыбнулся другой бача, с древним ружьем в руках. «Подумать только, этот старый ублюдок думает, что живет в прошлом веке и правит княжеством», — веселился Махмуд. Теперь он уже настолько владел собой, что мог позволить себе наслаждаться местью. Нет, старика он не убьет пулей, пусть тот не надеется — он перережет ему горло, как барану, но медленно и осторожно, чтоб не забрызгаться.
«Мальчик, — спросил он проводника нежно, — ты когда-нибудь сам резал барашка?»
Бача, вздрогнув, дико посмотрел на него: такой был у «радиста» вид. Мальчик было дернулся побежать, но страшный незнакомец левой рукой крепко вцепился в его плечо, правая по-прежнему сжимала ремень винтовки. И чуть подтолкнул, не отпуская: веди. В окнах гостиной, где Абдулхай еще недавно потчевал офицеров шурави, уже мерцало пламя зажженных свечей. Переступив вслед за мальчишкой порог самых больших в Чартази покоев, Махмуд увидел врага всей своей жизни, одиноко сидевшего, скрестив ноги, на коврике для молитвы. Он только что закончил ее, вечернюю, и спокойным благостным взглядом встретил вошедших. Какое-то время молча смотрел на Махмуда, потом спросил бачю:
«Зачем ты привел этого сумасшедшего? Его надо посадить на цепь… Но обычаи моих благородных предков обязывают меня проявить гостеприимство, хотя этот гость и явился с недобрыми помыслами. Что ж, на то воля Аллаха!»
«Хорошо, хоть это понимаешь», — улыбнулся хозяину непрошеный гость.
«Не понимаешь ты, — ответил хозяин. — Воля Аллаха не всякого одарить благородством происхождения».
«Что ты имеешь ввиду?» — вкрадчиво спросил гость.
«Собака останется собакой, если даже ее цепь из чистого золота», — пояснил старик.
Он почему-то не боится, удивился Махмуд. И сказал:
«Мой род более знатен, чем твой. А что до обычаев, я не собирался их нарушать, — соврал он. — Мы выйдем из твоего дома и можешь взять с собой клинок».
«Пусть будет так, — согласился Абдулхай. — Но мальчишку-то отпусти. В чем его вина?»
«Заботишься о любимой жене? Ценю твое благородство».
Старик поднялся и не спеша выбрал ятаган из числа развешенных по стенам. Отпущенный мальчишка кинулся к сараю, который охранял его друг. Затем враги, не спуская друг с друга глаз, вышли на пустынное подворье. Полная луна высветила каждый его уголок, как пюпитры — театральную сцену. И это понравилось Махмуду. От его глаз него не укроется, действительно ли старик не боялся смерти или только притворялся. Не сводя со старика глаз, он медленно положил на землю «Эффилд». Мысленно очертив круг, где предстояло сразиться, противники, также не спуская с друг друга глаз, начали ножевой бой по правилом его старинного искусства — более похожий на ритуальный танец. В это время бача, охранявший Суслова, безуспешно пытался справиться с заевшим замком старинного ружья — и это не ускользнуло от бокового зрения Махмуда; а второй бача тряс в сарае спящего офицера шурави. Офицер широко открыл глаза и спросил мальчишку на пушту, точно бредил:
«Это за мной. И как она выглядит, моя смерть?»
«Нет, мистер, это человек и он пришел за моим господином. Быстрее, пожалуйста!»
Шарканье танцующих ног за распахнутой створкой ворот сарая резко смолкло. Раздался звук падения как от мешка. Затем прозвучал хорошо знакомый москвичу хлопок — стреляли с ПБС. И снова такой же звук падения как от мешка. Бача рядом с Сусловым оцепенел, а тот уже с «Береттой» в правой руке пробирался к светлеющему проему, вытянув вперед левую и делая ею плавные крестообразные движения, точно и в этом пространстве ожидал наткнуться на растяжку или какую-нибудь ловушку. В сарае было черно, и это был счастливый лотерейный билет Суслова. Его со двора сейчас нельзя было увидеть, но он мог хорошо рассмотреть, что делалось на подворье. Он увидел два недвижимо лежащих тела — Абдулхая с ятаганом в руке и одного из его мальчишек, тоже так и не выпустившего из рук тяжелого декоративного ружья. Наклонившийся над стариком незнакомец вытирал о жилетку мертвого лезвие своего кинжала, рядом лежала винтовка. Незнакомец, не переставая ухмыляться, поглядывал в темный проем распахнутой створки. Он слышал, как Суслов снимал ствол с предохранителя, но, очевидно, не придал этому значения: он был уверен, что в сарае прячется сбежавший от него мальчишка.
«Где ты, любимая молодая жена? — позвал он. — Я освободил тебя, где твоя благодарность?»
Суслов сделал шаг навстречу, выбросил вперед правую руку, перехватил ее снизу у рукояти «Беретты» левой и трижды выстрелил. Махмуда отбросило от тела старика. Раздался звук как от падения третьего мешка. «Нет, не ты моя смерть», — подумал Суслов и сказал на пушту в черный проем сарая:
«Тут все кончено. Иди посмотри. Может быть, кого-нибудь из твоих еще можно спасти…»
Суслов направился к дому, где в окнах теплились огоньки свеч. В Гостиной Абдулхая Али после обеда в честь офицеров шурави было прибрано, чисто. Но и тубы с картой Берроуза уже нигде не было. Должно быть, хитрый недоверчивый афганец перепрятал ее до окончания операции. Скорее всего. А что это за личность со снайперской винтовкой, которую он только что уложил? Что она здесь вообще делала, эта личность? И надо было все же послушать Тараса Парахоню и перестать жрать этот «сиднокарб». От него дрожали руки, и он вместо того, чтобы целить моджахеду в голову, стрелял в грудь. А где, интересно, все остальные? Вернувшись на подворье, он застал бачю, рыдающим над телом старика. «Действительно, любимая жена», — подумал Суслов и спросил мальчишку, указывая на снайпера:
«Кто это такой и как он здесь оказался?»
«Не знаю, он приехал на мотоцикле радиста», — все же ответил безутешный отрок.
Если на мотоцикле радиста, то со стороны тоннеля, рассудил Суслов. И там наверняка уже вся РДГ. Он начал спускаться к грунтовке, к брошенному «К». Он идет на выручку дрептовцам, вновь обретя утраченное мужество. Первый шаг уже сделан, он квалифицированно завалил моджахеда. Но второй сделать так и не смог. В его голове точно разорвалась эфка, и его собственная вселенная превратилась в стремительно разлетающиеся осколки. Он так и не узнал, что в Лондоне для него было бы ни чем не лучше, чем в Москве, что человек нигде не свободен, а свободен человек, как писал Горький в «Климе Самгине», лишь в выборе греха. Но и грех быстро пресыщает. Если хорошенько подумать, пуля Махмуда Риштина, пущенная ему вдогонку, избавила его от той маяты, которой маятся Гамлеты всех времен и народов. И если бы судьбе не было угодно сделать это руками афганца Махмуда, которому, как успевающему курсанту, в пакистанском лагере американские инструкторы вручили «Эффилд» и бронежилет, она нашла бы другой способ. Более тривиальный и менее достойный солдата. Аркадий Суслов рухнул на колени, потом на грудь, и до Махмуда, стрелявшего шурави в затылок, донесся странный звук, точно долго хихикал, заливался какой-то гном.
Этот выстрел из «Эффилда» с глушителем, как и предыдущие, не был услышан шурави, но три, произведенных из «Беретты» — если б москвич это узнал, это бы его хоть как-то утешило в последнем пути, — предупреждающе прокатились по долине. Стреляли в Чартази, определил Дрепт: вслед выстрелам тут же яростно залаяли собаки. И то, и другое на одной волне. Но его сейчас — деревня все же как-то контролируется — занимала лесопилка, вокруг которой рассредоточилась группа, и он, удостоверившись, что бача Раван не ранен, помог ему ползком убраться с места, напоминающего скотобойню. Ползком — потому, что перепуганный мальчишка не верил, что его больше не достанет эта страшная пулеметная очередь из-за Ландайсина.
«Так, дуреха, говори медленно, что просил передать мне азербайджанец», — повторил Дрепт.
«Кида дубови лися висихать…» — очень старался Раван, но у него ничего не получалось.
«Кида» — это кидать? Что и куда?» — вздохнул шурави на вторую попытку афганского мальчишки.
Но когда Илье понадобилось выяснить, где группа свернула в маки, мальчишка сразу понял. Он повлек Дрепта назад вдоль тропы лощиной, так что патрон, оставленный Гурджиевым на тропе как метка, и не был замечен и не понадобился. Но в лощине они набрели на след группы в примятых маках, выбиравшейся из лощины по-пластунски. След вел от тропы почти перпендикулярно, а затем под прямым углом поворачивал к Ландайсину. Ребята выбирали, насколько это было возможно в полевых условиях, кратчайший путь, а ориентиром служила лесопилка, которая хорошо просматривалась с возвышенных участков. Когда Дрепт различил на ее крыше трубу, это, по топографической науке означало, что до нее оставалось не более трех километров. Дрепт с Раваном вернулись в лощину: здесь можно было идти быстро и слегка пригнувшись. Дрепт загадал. Если он самостоятельно выйдет на гранатометчиков, то все будет хорошо. Он начал считать про себя шаги, и, отсчитав две тысячи пятьсот — рассказать кому-нибудь, не поверят! — снова выбрался с мальчишкой из лощины и стал выискивать тот заметный пригорок, за которым укрылись Уманов и Пфайфер и возле которого били прямой наводкой. Рассматривая его с плато да еще днем, запомнить ориентиры было нетрудно. Но сейчас по-тихому и неожиданно выйти на гранатометчиков — это, конечно, ребячество. Ребята могли пальнуть по командиру. И командир негромко свистнул в два пальца. Ответили таким же свистом с места чуть дальшего, чем он рассчитывал. Потом под рукой Дрепта звякнули стреляные гильзы — все верно, здесь ребята развернули свой АГС. Еще два десятка метров — и он с мальчишкой на позиции. Азербайджанец и немец закусывали сухарями и подслащённой водой, по очереди прикладываясь к фляжке.
