Александр Авраменко - Стальная дуга
…- Разрешите, товарищ полковник?
Владимир вошёл на НП дивизии. Круглоголовый лысый полковник Сидоров обрадовался:
— А, Столяров! Рад! Ты вовремя! Короче, сколько у тебя машин осталось?
— Полторы, товарищ полковник.
— А лётчиков?
— Считая меня — десять человек. Стрелков — один…
— Ясно. Тебе ещё повезло, Володя. Короче (комдив славился пристрастием к этому словечку), вот тебе бумаги. У тебя вроде все волки, зелёных нет. Бери тех, кто остался и дуй в точку два, там получишь новые машины. И всё, что к ним прилагается. Стрелки найдутся. У тебя желающие есть среди БАО летать?
— Есть, конечно…
— Вот их и посадишь. Исполняй.
— Есть! Разрешите воспользоваться телефоном?
— Позвонить хочешь? Это правильно. Давай!
Владимир дождался, пока телефонистка соединит его с полком и надсаживая горло (связь была архискверной) договорился о том, что всех лётчиков привезут на грузовике сюда, а он обождёт их. Сборы и поездка должны были отнять минимум час, поэтому не откладывая дел в долгий ящик и здраво рассудив, что обеда ему не видать, направил свои стопы в столовую. Столярова там знали, как-никак был дивизионной знаменитостью, поэтому раздатчица не задавая ненужных вопросов быстро поставила перед ним тарелку с наваристым супом и громадную порцию американских макарон с мясом. На третье, заговорщически улыбаясь, принесла стакан настоящего какао. Проголодавшийся лётчик наворачивал ложкой так, что за ушами трещало. Едва он успел поставить пустой стакан на стол, как от дверей донеслось:
— Столяров! Подполковник Столяров!
— Я!
Он вылетел из-за стола и бросился наружу, успев на ходу бросить «спасибо». Но это были не лётчики. Его ожидал незнакомый ему майор НКВД в синей фуражке.
— Вы подполковник Столяров?
— Так точно.
— Требуется ваша помощь.
— ?!!!
— Срочно.
— Хорошо…
Он проследовал за майором к крытому брезентом грузовику, который охраняли бойцы с автоматами. При виде офицеров те вытянулись.
— Понимаете, товарищ подполковник, взяли тут одного. Фрукта. А он упёрся, мол по-русски не понимаю, по-немецки — нихт ферштейн. Только и тянет — норге, норге. Смекнули, что норвежец. А у вас в анкете указано, что вы по ихнему говорите. Вот и прислали аж из Штаба Армии…
…Допрашивали эсэсовца недолго. Тот оказался командированным из дивизии «Нордланд», которого захватили наши разведчики. Под конец разговора Владимир встал и выпрямился:
— Да расстреляйте вы его, и всё. Нечего с этим дерьмом возиться. Всё он врёт, сволочь. Если его послали в командировку, то какого чёрта без переводчика?! Нахрена, извиняюсь, безъязыкий консультант? Прекрасно он понимает всё. И по-ихнему, и по нашему.
— Но… Конвенция… Женевская Конвенция…
Все замерли. Это произнёс «непонимающий» никакой язык эсэсман. Столяров махнул рукой.
— Я могу идти, товарищ майор?
— Конечно, конечно, Владимир Николаевич.
Он спрыгнул на землю и отойдя в сторону, закурил. На душе после общения с этим арийцем остался неприятный осадок. Внезапно сзади раздался мягкий грудной голос:
— Волотья?
Не веря своим ушам он повернулся и замер — перед ним, несмело улыбаясь, стояла Гертруда, одетая в форму связистки…
— Гера?
Она потянулась к нему, чтобы обнять, но тело действовало само, помимо воли. Владимир сделал шаг назад, не давая немке приблизиться.
— Прости… Я не могу.
Отвернулся и зашагал прочь, туда, откуда из грузовика выпрыгивали его лётчики, чтобы хоть немного размять ноги перед дальней дорогой…
Он так и не обернулся ни разу, хотя сердце щемило невыносимо. Только перед глазами стояли насаженные на колья женщины и дети, обгорелые трупы, пирамида отрубленных голов… Умом Владимир понимал, что девушка не виновата, но сердце — он на этот раз взяло верх…
— Командир! Едем?
Обратился к нему Сашка.
— Да. Давай обратно, ребята. В машину.
Все весело полезли в кузов. Ещё бы! Получение новой машины всегда радостно для лётчика! Взревели моторы, автомобили сорвались с места и исчезли в пыльном шлейфе…
Столяров грохнул кулаком по столу:
— А мне плевать, что бензина нет! У меня приказ! Ясно?
Плотный майор побагровел и тихо ответил:
— Ты, подполковник, не стучи! Мне на твой приказ как-то насрать, понимаешь? Нет у меня топлива. И я тебе его не рожу. Пока бензовозы не подойдут — будешь сидеть на земле. Всё топливо идёт сейчас туда… — он мотнул головой в сторону фронта, затем продолжил, — а если не нравится — можешь жаловаться хоть самому господу Богу! Сопп-ляк! Где ты был, когда я в сорок втором под Севастополем дрался? А?!
Владимир побагровел, но сдержался:
— Да там же, где и ты, майор… На плоту сидел, грёб доской. Сам вышел, и ещё троих вытащил… А если ты под Севастополем был, то скажи, на каком судне тебя эвакуировали?
… Оборона Севастополя была больным местом лётчика. Он не мог забыть, что десятки тысяч людей были брошены на смерть, а вот начальство во главе с Октябрьским удачно удрало вместе с семьями… Майор потянулся было к кобуре и Владимир напрягся, потом, видимо, тот спохватился и, расстегнув обшлаг гимнастёрки, медленно закатал рукав:
— Сюда смотри, подполковник…
На руке синели цифры. Лагерный номер. Столяров мгновенно остыл, вспомнив опять своё партизанство.
— Извини, майор… Я в плену, как видишь, не был. Но ЧТО там сволочи творят с нашими людьми — насмотрелся… Два месяца у них партизанил…
Оба офицера немного помолчали. Потом майор произнёс:
— Обещали к вечеру две тонны бензина прислать. Так что, жди.
— Ладно. Спасибо тебе, майор. Накормишь хоть моих орлов?
— Да никаких вопросов. Веди их в столовку. Даже по лётной норме!
Они вдруг оба рассмеялись, напряжение схлынуло.
— Ты на чём там летал?
— На «Чаечке».[39] Хорошая была машинка!
— Помню… Сам на такой на Халхин-Голе воевал…
— Так ты летаешь?!
Поразился Столяров до глубины души.
— А чего же тут сидишь? У нас лётчиков не хватает. Слушай! А давай ко мне в полк?
Майор сразу как-то осунулся.
— Отлетался я, комполка… От лагерной кормёжки у меня что-то со зрением стало. Сколько раз в небо поднимался — вроде всё нормально, а как на посадку — земля пропадает. Сливается, и всё тут. Хоть ты тресни! Врачи говорят — зрачок скорость не воспринимает…
— Жаль… Честное слово, жаль. А то бы… Сам знаешь — к нам пацанов присылают. Их по-хорошему надо ещё полгода учить, ан нет. Сразу в бой… Утиный тест.
— А это как?
— А так. Бросили в воду. Выплывет — его счастье. Нет — утонет…
Они сразу замолчали… Так и было оно на самом деле… Некогда было учить. Сразу — в бой…
Глава 21
— Стой! Кто идёт?
— Свои! Танкист я, ребята!
— Двигай сюда!
Майор свалился прямо на головы прячущимся в окопе бойцам и замер — прямо в лицо ему смотрел ствол «ППШ» в руках здоровенного сержанта-артиллериста.
— Гляди-ка, вроде наш. Откуда, землячок?
— Мы утром атаковали. Полк тяжёлых танков.
— А… Понятно. Ваших всех пожгли. До единого. Человек пять буквально и вышло то. Они вас издалека постреляли. Что им наши снаряды? Так, шум для наведения паники…
— А вы кто?
— Всех понемножку. Есть пехота. Есть танкёр. Ты вот. Ещё у нас летун обретается. Штурмовик сбитый. От нашей батареи двое. Считая тебя, «чумазый»,[40] шестеро наберётся…
Это разговор проходил на рассвете шестого июля в разбитом снарядом блиндаже в тылу у немецких войск, упорно прогрызающих советскую оборону. Майор всю ночь пробирался к нашим, обходя вражеские патрули и подразделения. Под утро он буквально наткнулся на чудом уцелевших бойцов, собравшихся вместе на одном из участков, где проходила полоса укреплений. Тяжёлый снаряд взорвался, выворотив огромный участок земли и опрокинув его на небольшой блиндаж, засыпав вход. К счастью, там никого не оказалось. Двое пушкарей из уничтоженной немецкими танкистами противотанковой батареи прокопались к укрытию и спрятались там от зачищавших окопы пехотинцев. А ночью к ним приблудились остальные…
— Смотрите, что сволочи делают!
Донёсся сверху полный негодования и боли голос находящегося в охранении бойца. Все бросились к входу, торопясь наверх. Александр оказался на поверхности одним из первых и едва успел схватить себя зубами за кисть, чтобы не бросится на помощь… Несколько эсэсовцев с огнемётчиком шли вдоль остатков противотанкового рва. Время от времени доносился пронзительный свист срабатывающего клапана, вздымалось грязное чёрное пламя, и зачастую из огня доносились нечеловеческие вопли, а раз оттуда вывалилась пылающая корчащаяся фигура…
