Лоран Бине - HHhH
Зато оправдались мои предположения насчет Кракова: Габчик действительно отправился туда и вступил там в чехословацкую воинскую часть. Возможно, после наступления немецких войск, начавшего Вторую мировую войну, повоевав бок о бок с поляками, он бежал, как большинство оказавшихся во Франции чехов и словаков, через Балканы, пересек Румынию и Грецию, потом, с остановками в Стамбуле и Египте, достиг Марселя. А может быть, он выбрал более простой и практичный путь — через Балтию, морем от Гдыни до Булони-сюр-Мер, а оттуда уже на юг. Как бы он ни поступил, я уверен, что его одиссея заслуживает целой книги… Но ферматой, точкой, на которой следует задержаться, для меня в этой истории была бы его встреча с Кубишем. Где и когда они встретились? В Польше? Во Франции? По пути из одной страны в другую? Или позже, уже в Англии? Вот что мне хотелось бы установить. Пока еще не знаю, стану ли «визуализировать» (то есть придумывать!) обстоятельства их встречи, может быть — да, может быть — нет. Но если стану, это будет решающим доказательством того, что вымысел не щадит никого и ничего.
93Поезд приближается к перрону. На платформе под гребенчатой остекленной крышей вокзала Виктория — полковник Моравец и несколько его соотечественников-эмигрантов. Из вагона выходит низкорослый мужчина с полысевшей головой и небольшими усиками. Выражение лица серьезное. Это Бенеш — бывший президент Чехословакии, тот, что подал в отставку сразу после Мюнхена. Но сегодня, 18 июля 1939 года (дата приезда Бенеша в Лондон), он воспринимается прежде всего как человек, который на следующий же день после 15 марта заявил, что Первая Чехословацкая республика, ставшая жертвой агрессии, несмотря на это, продолжает существовать. Немецкие дивизии, сказал он тогда, свели на нет уступки, на которые вынудили Прагу ее враги и ее союзники, уступки, на которые Прага пошла во имя мира, справедливости и здравого смысла, на что и ссылались во время кризиса 1938 года. Сейчас территория Чехословакии оккупирована, но республика жива. Ей необходимо продолжать сражаться, пусть даже и за своими границами. Бенеш, признанный чехословацкими патриотами единственным законным президентом, хочет как можно быстрее сформировать временное правительство в изгнании. За год до призыва, переданного по радио 18 июня[130], Бенеш — это в некоторой степени де Голль плюс Черчилль. В нем живет дух Сопротивления.
К сожалению, судьба Англии, как и судьба всего мира, пока еще не в руках Черчилля — судьба Англии пока еще в руках подлеца Чемберлена, чья бесхарактерность может сравниться только с его же слепотой. Он направил встречать бывшего президента одного из сотрудников Министерства иностранных дел — причем сотрудника низшего ранга. И этот чинуша сразу же повел себя по-хамски. Едва Бенеш выходит из поезда, канцелярская крыса предъявляет ему условия его пребывания в Англии: Великобритания соглашается предоставить гражданину Чехии политическое убежище только в том случае, если он даст обязательство отказаться от всякой политической деятельности. Бенеш, признанный уже к тому времени и друзьями, и врагами главой освободительного движения, глотает оскорбление, проявив тем самым свойственное ему человеческое достоинство. Ему — в большей степени, чем кому бы то ни было, — придется терпеть со сверхчеловеческим стоицизмом презрительное отношение тупицы Чемберлена. Хотя бы из-за одного этого исторический персонаж по имени Эдвард Бенеш кажется мне едва ли не более величественным, чем де Голль.
94Прошло уже две недели с того дня, как штурмбанфюрер СС Альфред Науйокс прибыл инкогнито в немецкую Силезию, в небольшой городок Гляйвиц[131] на германо-польской границе. За это время он тщательно все подготовил и теперь ждет. Гейдрих позвонил ему накануне в полдень и приказал уладить с Гестапо-Мюллером[132] последнее дельце: Мюллер, который тоже приехал в Верхнюю Силезию и поселился в соседнем городке, Оппельне, должен был передать ему то, что они называли «консервами».
В следующий раз телефон в гостиничном номере Науйокса звонит в четыре утра. Науйокс поднимает трубку, и его просят перезвонить на Вильгельмштрассе. Через пару минут он слышит на другом конце провода всего лишь два слова, сказанные пронзительным голосом Гейдриха: «Бабушка умерла». Это сигнал к началу спецоперации «Консервы». Науйокс собирает своих людей и ведет их к зданию радиостанции, на которую предполагает напасть. Однако до того, как перейти к действиям, ему следует распределить между членами группы польские мундиры и получить поблизости от радиостанции собственно «консервы» — выпущенного специально ради этого из концлагеря заключенного, одетого, как и остальные, польским солдатом, лежащего без сознания, но еще вроде бы живого, хотя ему и сделали по приказу Мюллера смертельную инъекцию.
Штурм начинается в восемь утра. Сотрудников радиостанции быстренько связывают и запирают в подвале, несколько раз — для проформы — стреляют в воздух, «консервы» кладут поперек двери, и, вероятно, сам Науйокс — пусть даже во время процесса он этого так и не признал — приканчивает беднягу выстрелом в сердце, чтобы оставить реальное доказательство нападения поляков (пуля в затылок слишком напоминала бы казнь, а пуля в голову могла задержать опознание трупа). Теперь надо произнести по-польски в микрофон небольшую речь, написанную Гейдрихом. Это поручено сделать одному из эсэсовцев, владеющему языком. Проблема в том, что никто не знает, как тут что включать. Науйокс немножко паникует, но в конце концов аппаратуру худо-бедно налаживают, и «лингвист» под звуки выстрелов сбивчиво читает речь. В общем-то, даже не речь, а короткое сообщение с призывом к полякам объединиться и немедленно начать войну против Германии. Передача длится не больше четырех минут, к тому же передатчик такой маломощный, что никто, кроме жителей нескольких приграничных селений, ее не может услышать. Ну и что? Какая разница? Кого это тревожит? Даже Науйокса, которого Гейдрих заранее предупредил: «Провалите операцию — умрете. И, может быть, я тоже», и того не волнует.
Зато Гитлер получил ровно то, чего хотел, а на технические подробности ему наплевать. И несколько часов спустя, выступая перед депутатами рейхстага, фюрер говорит: «Прошедшей ночью польские солдаты впервые учинили стрельбу на нашей территории. До 5.45 утра мы отвечали огнем, теперь бомбам мы противопоставим бомбы».
Вторая мировая война началась.
95Именно в Польше Гейдрих впервые опробовал самое свое дьявольское изобретение — Einsatzgruppen, айнзатцгруппы, специальные подразделения из сотрудников Службы безопасности (СД), гестапо и войск СС, созданные для зачистки зон, оккупированных войсками вермахта. Каждая группа получала брошюрку, в которой на чрезвычайно тонкой бумаге была напечатана самым мелким шрифтом вся необходимая ей информация. В первую очередь — список лиц, которых предстояло ликвидировать по мере оккупации той или иной страны. Конечно же, коммунистов, но не только. Еще и учителей, писателей, журналистов, священников, промышленников, банкиров, чиновников, коммерсантов, богатых крестьян, именитых граждан и так далее, и так далее… Тысячи имен с адресами и телефонами, а кроме того, и полные списки окружения — на случай, если «вредители» укроются у друзей или родственников. Сюда же прилагалось описание внешности кандидата на смерть, а иногда и его фотография. Разведывательная служба Гейдриха достигла уже к этому времени впечатляющей эффективности в работе.
Однако с этой скрупулезностью, с этим обилием мелких подробностей Гейдрих, пожалуй, перестарался: по поведению айнзатцгрупп сразу, как они появлялись в назначенном месте, было видно, что эти-то уж точно не склонны вдаваться в детали. Среди первых гражданских жертв польской кампании известна группа скаутов от двенадцати до шестнадцати лет, их выстроили у стены на рыночной площади и расстреляли. Священника, который самоотверженно решился на соборование мальчиков перед казнью, поставили в тот же ряд — и тоже расстреляли. И только после занялись теми, кто представлял собой главную цель, — коммерсантами и всякими там видными деятелями; их, в свой черед, выстроили и расстреляли. Начиная с этого дня деятельность айнзатцгрупп, подробный отчет о которой потребовал бы тысяч страниц, можно было свести к трем кошмарным буквам: «и т. д.». Вплоть до входа их в СССР, где даже бесконечного ряда «и т. д.» уже не хватило бы.
96Просто невероятно: когда изучаешь политику Третьего рейха, а особенно — всё, что было в ней самого ужасного, постоянно в конце концов натыкаешься на Гейдриха.
21 сентября 1939 года у Гейдриха состоялось особое совещание, в повестке дня которого значилось: «Еврейский вопрос на оккупированных территориях». Протоколы этого совещания были отправлены руководителям айнзатцгрупп в виде «срочных посланий». Циркуляр предписывал концентрацию евреев на оккупированных территориях в гетто и создание «еврейских советов старейшин» — зловещей памяти юденратов, составлявшихся из раввинов и других «личностей, пользующихся в данной местности влиянием», а подчинявшихся непосредственно Главному управлению имперской безопасности, РСХА.
