Георгий Шолохов-Синявский - Волгины
Кето запечатала письма, написала адреса и долго сидела за столом, подперев руками голову.
Завтрашний день! Праздник рождения сына! Думала ли она год назад об этом? Теперь она мать, и долгий, трудный путь лежал перед ней… Что-то будет завтра? Что будет через год, через пять, десять лет? Каким будет ее сын — тихим, умным мальчиком с ясными кроткими глазами или дерзким, полным кипучей энергии и веселого озорства? Каким бы она захотела его видеть? Оба образа казались ей одинаково милыми, и она не могла предпочесть один другому.
Кето почувствовала усталость, легла на диван.
Сначала мутная пелена опустилась на нее, и Кето потонула в ней, как в вате, потом возникло каменистое шоссе, на которое она привыкла смотреть по вечерам в ожидании мужа, синий зубчатый бор и над ним кайма дрожащего теплого воздуха.
Шоссе двигалось навстречу Кето и так близко к глазам, что каждый свинцово-серый глянцевитый булыжник был виден. Пустынность шоссе становилась все отчетливее и неприютнее.
Кето не заметила, как уснула…
Ей приснилось что-то неясное, беспокойное, чего не могла потом сразу вспомнить.
Какие-то лица непрестанно двоились перед ней… Незнакомый мужчина, замышлявший против нее что-то недоброе, преследовал ее все время, а она убегала от него, старалась спрятаться… Потом широкая мутная река, по которой надо было плыть пароходом, текла перед ней, и Кето никак не могла попасть на этот пароход: то не все вещи были собраны, то она сама мешкала на берегу, и все тот же мужчина, вселявший в нее непонятный ужас, вставал на ее пути, мешал ей уехать, и она странно тосковала и мучилась во сне…
Она проснулась с безотчетно тревожным чувством.
Из столовой доносились приглушенные голоса, сдержанный смех Стаси. Кето встала с дивана, заглянула в кроватку. Леша спокойно спал. Сквозь щелку прикрытой ставни пробивался солнечный луч. На полу светилась круглая точка — маленькое комнатное солнце, распространяющее серебристое сияние…
Кето вышла в столовую. Ксения и Стася, сидя на полу, выкладывали из корзин свертки и бутылки. Лица их раскраснелись от возбуждения.
— Ну, что вы тут купили? — прислушиваясь к своему голосу, все еще чувствуя неприятную тяжесть в груди, спросила Кето.
— Пани Катерина, вы посмотрите, все ли? — встав на колени перед корзиной и весело глядя на хозяйку, сказала Стася.
— Хорошо… я посмотрю… Думаю, что все… — рассеянно проговорила Кето.
Она подошла к окну, движимая желанием посмотреть на шоссе. Ей очень хотелось, чтобы Алексей сейчас же приехал домой. Веселые краски угасающего дня поразили ее своей необычной чистотой.
Тишина властвовала над городской окраиной: над старыми обветшалыми домиками, над железной дорогой, по которой шел товарный поезд, над полем, надвое перерезанным шоссе.
Шоссе отсвечивало под лучами солнца матовыми отблесками, было пустынным, и эта пустынность как бы подчеркивала глубокую, словно поднимавшуюся от земли до неба тишину.
Кето вернулась к Стасе и Ксении, и они, болтая и смеясь, принялись раскладывать покупки.
11Солнце заходило за темный лес. Золотистая пыль дрожала в неподвижном воздухе. Сонная, зеленая, местами коричневая вода реки стояла между мохнатых болотистых берегов, как загустевшее масло.
Мошкара с чуть слышным гудением вихрилась в воздухе над большим мостом. Краны безмолвствовали, подняв стальные хоботы, лебедки не скрипели, и лишь на мосту слышались торопливые, постепенно затихающие удары молотков.
В половине десятого лучший костыльщик из бригады Шматкова завинтил на мосту последний болт. Алексей Волгин, Самсонов, Спирин и с ними целая группа прорабов и бригадиров столпились на мосту.
Шматков, с лицом, измазанным ржавчиной и мазутом, подошел к Алексею.
— Мост готов, товарищ начальник! Можно ездить… — бойко отрапортовал он. — Опоздал всего на полтора часа.
Глаза его были воспалены. Похудевшее с вздернутым носом лицо светилось застенчивой гордостью.
Алексей поздравил рабочих с окончанием работ. Секретарь парткома Голохвостов вручил Шматкову знамя передовой дистанции, уступившей теперь первенство строителям моста. Два корреспондента — один из центральной, другой из областной газеты — при свете электроламп защелкали фотоаппаратами. Шматков держался смущенно, терпеливо снимался в одиночку и со всей бригадой — и все время улыбался.
Потом Алексей сел на паровоз, приказал машинисту трогать. Паровоз медленно, по-черепашьи, полз по мосту. Скрипели еще не улегшиеся как следует мостовые брусья. Стоя на подножке, согнув туловище, Алексей смотрел под колеса, следил, как вздрагивают на стыках концы рельсов.
Не менее десяти раз паровоз прошел через мост, всякий раз увеличивая скорость. После каждого проезда комиссия внимательно проверяла, нет ли расширения колеи, расшатанных болтов и костылей, треснувших брусьев. Два инженера сидели на бетонированных устоях, под фермой, там, где концы ее лежали на чугунных, хрупких с виду конструкциях, и приборами готовы были отметить малейшую вибрацию.
Уже около полуночи пустили через мост два сцепленных паровоза серии «Эхо». Мост выдержал и это испытание. Комиссия еще целый час при свете сильнейших электроламп ползала по мосту с приборами в руках. Наконец все было кончено. Радость, столь долго сдерживаемая Алексеем, сменилась усталым успокоением. Он стоял на мосту и облегченно вздыхал.
К Алексею подошел Самсонов. Он тяжело дышал, глаза его болезненно и вместе с тем весело блестели.
— Алексей Прохорович, нигде на земном шаре люди не испытывают того, что испытываем мы, люди советские, — заговорил он, возбуждаясь. — Сейчас я видел Шматкова: он похож на ребенка, честное слово… У всех только и разговору, сколько гаек и заклепок положил каждый на этот мост. При этом вид у всех такой, будто вместе с гайкой каждый вложил и часть своей души.
— Вы-то рады? — спросил Алексей усталым голосом.
— Не знаю. После каждой законченной работы я испытываю неудовлетворение — и только. Это уже привычка.
— Вам надо отдыхать, — как всегда, посоветовал Алексей.
— Нет, мне нужна новая работа. Без работы мне хуже…
— Мы завтра силой заставим вас получить путевку, — сказал, точно пригрозил, Алексей. И вдруг, словно спохватившись, взглянул на Самсонова ласково и чуть виновато.
— Иван Егорович, извините меня, — Алексей взял главного инженера за руку. — Спасибо вам, дорогой! Спасибо. В завтрашнем торжестве немалая ваша заслуга.
— Ну, что вы… Что вы, — смущенно забормотал Самсонов. — Пустяки какие. Они вон, они все сделали, — добавил Самсонов и показал на уже поредевшие кучки рабочих.
Перед тем как ехать домой, Алексей решил заглянуть в казарму, где жила бригада Шматкова. Какая-то сила тянула его к бригадиру. Хотелось обменяться с ним неясными, пока не определившимися впечатлениями, которые разрядили бы напряженное состояние души.
Алексей попрощался с Самсоновым и Спириным, подъехал на машине к путевой казарме, стоявшей в километре от моста. Рабочие еще не спали. Из раскрытых окон вырывались веселые звуки двух гармошек, как бы старавшихся заглушить друг друга, громкий перестук каблуков, хлопанье в ладоши, выкрики, смех…
«Где же их усталость?» — удивился Алексей и вошел в казарму.
В небольшой квадратной комнате было тесно, накурено и шумно. Раскрасневшиеся девчата, в широких сборчатых юбках и вышитых украинских кофточках, кружились посреди комнаты. Два чубатых парня, в запыленных комбинезонах, яростно отбивали чечетку.
Алексея заметили не сразу. Но вот кто-то крикнул: «Начальник!» — и плясуны мигом разбежались по углам, взметнулись подолы девичьих юбок, гармонисты поспешили сжать мехи гармоник.
— Продолжайте, продолжайте, — поднял руку Алексей. — Мне нужен Шматков.
— Я здесь!
Шматков подошел к Алексею. Лицо его, все еще не отмытое, со следами ржавчины и пыли, лоснилось от возбуждения.
— Товарищ начальник… Алексей Прохорович… Пожалуйте с нами. На радостях… — заговорил он, хватая Алексея за руки и дыша на него запахом водки.
— Погоди, Епифан… Я только на минутку… Заехал посмотреть, как вы тут, — сказал Алексей.
— Нет, товарищ начальник, мы вас не отпустим. Никитюк, налей товарищу начальнику…
Рабочие плотно обступили Алексея. Кто протягивал жестяную кружку, кто ломоть пшеничного хлеба, огромное блюдо с вареной говядиной.
— Рано начали, товарищи. Надо было подождать до завтра, — подзадоривая, сказал Алексей.
— Мы предварительно. Обмыть мостик, пока не запылился, — сказал Шматков. — А то завтра поезда пойдут, и запачкается фермочка, трудно обмывать будет. Не откажите, Алексей Прохорович.
— Спасибо вам, друзья. За все… за хорошую работу… за мост! — Алексей обвел растроганным взглядом веселые лица рабочих, взял кружку. — Выпьем за новую дорогу!
